— Я уже опаздываю.
— Ничего.
— Но меня будут ждать.
— Ты идешь с Хаксби?
— Да.
— Хаксби может и подождать.
Миртл высвободилась из-под моей руки и повернулась ко мне лицом.
— Неужели тебе ни до кого нет дела?
— Не понимаю. О чем ты?
— Решительно ни до кого. — С каждой минутой она оживала все больше. — Тебе нет дела, что он будет ждать. Нет дела, что я ухожу.
— Много ты знаешь!
— А откуда мне знать? Ведь ты никогда ничего не скажешь. Другие люди говорят о том, что у них на уме, ты — боже сохрани. Ты не высказываешься. Ты позволяешь себе упоминать о Хаксби так, словно он пустое место. А знаешь ли ты… — она подалась вперед и внушительно, с силой закончила: —…что он хочет пристрелить тебя?
— Господи помилуй!
— Он ревнует!
— М-да, похоже на то.
— Видишь, вот ты опять! Попробуй поставь себя на его место!
— Хорош бы я был писатель, если б не пробовал.
— Не знаю, как это у тебя получается. Ты ведь меня не любишь.
— Если ты хочешь сказать, что мне незнакома ревность, ты очень…
— Ах, знакома? Знакома, да? — Миртл приблизила ко мне лицо. — Почему же ты мне ничего не говорил?
— Потому что о таком не рассказывают! — крикнул я. — Потому что ревность — отвратительна! Мне противно, что я ревную тебя к Хаксби. Лучше бы я ничего не слышал о нем!
— Но ведь есть средство помочь этому горю, правда? — Иначе говоря, жениться на ней.
Я вскочил.
— Нет! Я не пойду на такое средство!
Миртл не сводила с меня глаз.
— Да. Теперь я это поняла окончательно. Спасибо Тому, он растолковал.
— Тому? Так ты обсуждала наши отношения с Томом…
— Конечно. С кем мне еще поговорить? У меня нет друзей. А Том тебя понимает.
— Это онтак говорит.
— Понимает, и лучше, чем ты думаешь.
— Святые слова!
— Нет, ты ужасный человек!
Я опять сел.
Несколько минут прошло в молчании.
— А тебя Том понимает? Как ему кажется?
Миртл не отозвалась.
Я сказал:
— Не сердись, Миртл.
Миртл взглянула на меня мягче.
— Ты не понимаешь, до какой степени мне не с кем поделиться. Том добр ко мне, вот и все. Редко кто принимал во мне такое участие…
Любопытно, подозревает ли она, что Том не без корысти принимает в ней столь редкостное участие? Едва ли. Во всяком случае, не мое дело просвещать ее, тем более что я и сам ни в чем не уверен.
Я снова сердечным движением обнял ее за плечи. Ожесточение во мне стихало, в ней — тоже.
— Пожалуйста, киска, не будем ссориться.
Миртл умолкла на полуслове. Вероятно, нас с нею одновременно поразил подлинный смысл моих слов: «Не будем ссориться напоследок».
— Не надо так говорить! — вскричала она.
Мы замолчали. Я допил виски. Миртл к своему не притрагивалась. Она сидела, глядя на стакан, словно молилась, чтобы влага в нем никогда не иссякла, чтобы не надо было двигаться с места, а вечно сидеть вот так, ощущая на плечах мою руку.
В комнате совсем стемнело, и бармен без предупреждения зажег свет. Мы прикрыли глаза рукой.
Миртл встала. Встал и я.
— Я должна идти.
Мы посмотрели друг другу в глаза. «Что теперь будет?» Мы не могли заставить себя произнести это вслух.
— Я посажу тебя на автобус.
Миртл кивнула. Мы вышли на улицу. Снаружи было светлей, чем нам представлялось. Теплый ветерок ласкал нам щеки. По обе стороны широкой улицы тянулись деревья. Мы не спеша дошли до остановки и стали ждать автобуса.
Мы постояли рядом. Я вдруг повернул голову и заглянул ей в лицо. Выражение его опять резко переменилось. При всей решимости не заводить разговор первым я не мог второй раз пропустить удобную минуту. Я спросил:
— Скажи, как я должен теперь себя вести?
Глухим, деревянным голосом она сказала:
— Вероятно, нам больше не надо видеться?
Я не стал притворяться, что возражаю.
— Мне страшно жаль, — пролепетал я, сознавая, как пусты и ничтожны эти слова. Миртл словно бы и не слышала.
Показался автобус.
— До свидания, девочка.
Неожиданно мы очутились друг у друга в объятиях. Я поцеловал ее, она прижалась ко мне тесней…
Автобус, не замедляя хода, прошел мимо. Это была остановка по требованию, мы забыли, что надо поднять руку.
— Теперь придется ждать следующего.
Миртл отстранилась от меня. Она плакала.
— Прощай, милый мой.
— Я подожду с тобой вместе.
— Нет, не надо! Пожалуйста! Иди!
— Как же я брошу тебя одну?
— Уходи, умоляю тебя! — с мукой и страстью выкрикнула она.
На мгновение я задержал ее руки в своих, потом отвернулся и зашагал прочь.
Улица, по которой я шел, отлого поднималась наверх, забирая вправо. Дойдя до поворота, я оглянулся. Миртл одиноко стояла на остановке. Слезы застлали мне глаза, так что я шел, не видя, куда ступаю. И все-таки шел.
Я возвратился домой. Хозяйка с племянницей куда-то отлучились, и в доме, кроме меня, не было ни души. Я зажег у себя свет, и сразу же мне бросился в глаза телефон. Невыразимое одиночество нахлынуло на меня.
Я сел в кресло и задумался. Разрыв наконец произошел. Одно только непонятно. Миртл сказала: «Вероятно, нам больше не надо видеться», но облекла свои слова в форму вопроса, как бы оставляя за мною право сказать: «Нет, надо!» Я совсем запутался. Расстались мы или нет? Похоже, что расстались. Тогда откуда у меня эта уверенность, что Миртл так не считает? Выходит, расставаться тоже нужно по обоюдному согласию.
Мало-помалу я успокоился. Настроение у меня изменилось. Я мысленно вновь и вновь обращался к подробностям нашего объяснения и начинал видеть его в ином свете. У меня постепенно прояснилось в голове, и на месте путаницы обозначилось нечто вполне определенное. Я принял эту определенность не без жестокого внутреннего сопротивления, ибо она несла с собой холод и душевную очерствелость.
Я знал теперь: как бы ни повела себя в будущем Миртл, для меня с нею покончено раз и навсегда.
Глава 5
КРУТЫЕ ПОВОРОТЫ
День за днем всякий раз, как звонил телефон, я думал, что это Миртл. И всякий раз это была не она. Я избегал появляться в тех местах, где была вероятность ее встретить, а на субботу и воскресенье договорился поехать в Оксфорд. Я ходил несчастный, сам не свой и с твердым убеждением, что непременно что-то должно случиться.
Чтобы отвлечься, я, как это ни было скучно, занялся делами. Из американского консульства в Лондоне сообщили, что за визой необходимо явиться в другое консульство, в Бирмингеме, и я наметил съездить туда в пятницу, когда уроки в школе кончаются в первой половине дня. Кроме того, я вновь написал мисс Иксигрек насчет своей рукописи.
На другой день после того, как мы с Миртл то ли расстались, то ли нет, мне позвонил Том в надежде выведать, что произошло. Я сказал, что, если ему так не терпится, пускай он, голубчик, не посчитает за труд ко мне зайти.
Том явился, когда я сидел у открытой двери в сад и ужинал: пил чай и ел бутерброды с консервами из лососины.
— Аппетит, я вижу, у тебя не отбило, — заметил он.
Я нашел, что это пошлое замечание.
— Я попрошу хозяйку принести еще бутербродов. — Том был большой любитель бутербродов с лососиной. — Будем надеяться, что у нее не кончились консервы, — прибавил я, чтобы его напугать.
На всякий случай Том с жадностью сжевал штуки две моих. Он оглядел вазу с пирожными.
— Превосходно она тебе печет! Ты посмотри, как тебя тут любят.
— Это племянница печет.
— А-а! И конечно, для мистера Чиннока. — Том глубокомысленно покивал головой, размышляя, по-видимому, сколь многообразны одежды, в которые облекает себя чувство.
Я взял последний бутерброд и пошел попросить еще. По дороге я столкнулся с хозяйкой: она сама догадалась принести угощение. Том встретил ее витиеватыми любезностями, чем явно ей угодил. Хозяйка у меня была сухопарая дама не первой молодости с бледными впалыми щеками и темными глазами-щелочками. Том сумел высечь из них живые искры. Когда она вышла, он сказал:
