Валери сказала:

— Вы не можете поехать верхом в Ражос, так как этот городок расположен на расстоянии двадцати миль отсюда, по словам горничной. Кажется, что произнесенное ею слово означало «двадцать». Мы довезем вас.

— Не стоит беспокоиться. Спасибо.

Его ответ нельзя было назвать невежливым, но ответ этот ясно выявил равнодушие и усталость Робина.

Тогда Валери, не задумываясь, спросила:

— Отчего вы так грустны?

Робин посмотрел на нее внимательно и понял, что перед ним находится человеческое существо, впервые за все это время проявившее к нему интерес.

Он слегка покраснел и отвечал с некоторой теплотой в голосе:

— Боюсь, что не сумею объяснить вам причину.

Валери не упала духом, а продолжала мужественно:

— Если бы вы даже сумели, то тоже не сделали бы этого, вы выглядите таким одиноким, таким покинутым.

После паузы девушка добавила:

— А между тем, вы спасли мне жизнь… а я пыталась ухаживать за вами. Неужели мы не можем стать друзьями?

— Разве мы не друзья? — отвечал Робин неуверенно.

Его равнодушие было так очевидно, что Валери побледнела, встала и пошла по направлению к отелю.

Робин смотрел ей вслед в течение некоторого времени и подумал о том, как часто он следил за уходящей Лайлой. Им овладело беспокойство, он откинулся в кресле и начал разглядывать лежащие на столе газеты и журналы. Внезапно увидел портрет женщины и тяжело перевел дыхание. Лайла глядела ему прямо в лицо; Лайла, в черном платье, с ниткой крупного жемчуга на шее. Ему был знаком каждый поворот этой гордой головы, он целовал эти прекрасные губы, эти стройные руки… Воспоминания нахлынули на него, заставляя задыхаться и дрожать от ужаса. Он снова перенесся в свою камеру, где надеялся услышать ее шаги и скрип ключа в замочной скважине, где шептал с безумной надеждой: «Она придет, моя любимая, моя дорогая…»

Дрожащими руками отодвинул от себя газету и, почти не сознавая что делает, раскрыл другую. Он увидел удачную фотографию Валери. Леди Валери Даун, прочел он, сестра лорда Гревиля. Под портретом была помещена заметка, в которой сообщалось, что она дебютировала в этом году в свете.

Робин поднялся, не обращая внимания на боль, причиняемую ему раной, и на палящий зной. Подошел к стене, окружавшей сад, стукнул по ней сжатыми кулаками и начал громко смеяться, для того, чтобы не плакать и не проклинать.

Миссис Хиль, с нетерпением ожидавшей прибытия автомобиля, появление которого Гонесс откладывал со дня на день, — миссис Хиль начало казаться, что, кто бы ни был этот «раскаивающийся человек», он, несомненно, нравился Валери. Миссис Хиль сделала это открытие на пятый день их пребывания в отеле «Куба». Несмотря на свою природную лень, усилившуюся благодаря жаркому климату, она решила немедленно уехать и накинулась на снисходительно улыбающегося Гонесса с неожиданной энергией, поразившей и испугавшей его.

— Автомобиль приедет сегодня, — сказала она очень громко и очень медленно. — Если же вы не примете для этого никаких мер, то я протелеграфирую британскому консулу, что меня и мою племянницу задерживают тут незаконным путем.

Гонесс меньше всего на свете желал привлечь к себе внимание консула. Его лицо расплылось в улыбке, он, проклиная в душе миссис Хиль. вытащил из кипы бумаг телеграмму, полученную им неделю тому назад и написанную по-испански. Так как миссис Хиль не понимала ее значения, он сделал вид, что переводит: «Автомобиль прибудет в 4.30».

— Вот видите, сеньора, — воскликнул Гонесс снисходительным тоном божества, дарующего милость. — Вам стоило только приказать!

— Я вижу, — отвечала миссис Хиль с выражением, которое, по ее мнению, должно было произвести впечатление на Гонесса. но только рассмешило его.

Что бы ни рисовало миссис Хиль ее встревоженное воображение, она отличалась прекрасным зрением и, идя по каменной лестнице к себе в комнату, могла беспрепятственно наблюдать за своей племянницей, беседующей с «раскаивающимся человеком» под тенью большого апельсинового дерева.

Миссис Хиль остановилась и прислушалась. До нее донесся смех Валери, она увидела, как «раскаивающийся» наклонился к Валери, а та отвечала ему. Порывистость ее движений заставила миссис Хиль почувствовать беспокойство. Она убедилась, что дружба между молодыми людьми крепла с каждым днем.

— К счастью, мы уезжаем сегодня, — вздохнула она, уходя.

В эту минуту Валери подняла глаза, и Робин, проследивший за ее взглядом, заметил почтенную, явно чем-то недовольную старую даму. Робин сказал:

— Миссис Хиль недолюбливает меня. Не знаю почему.

Валери тихо рассмеялась: «раскаивающийся человек» всегда говорил неожиданные и резкие вещи в те минуты, когда она уже думала, что их отношения стали дружескими.

Она вздохнула и зажгла папиросу.

— Ведь для вас не имеет значения, любят вас или нет? — спросила она.

Робин кивнул головой:

— Вы правы!

— Кто-то, вероятно, сильно обидел вас, и потому вы так озлоблены против всего мира. Только жестоко обманутые люди могут относиться с таким недоверием к своим ближним.

— Я не питаю недоверия или злобы, — возразил Робин. — Они мне просто безразличны.

Валери взглянула на него. Подобно всем тем, кого много любили и баловали, она обладала некоторой долей самоуверенности. И не могла себе представить, что найдется кто-нибудь, кто захочет ее обидеть.

Накануне ночью она откровенно призналась себе, что печальный и странный человек, спасший ее жизнь и бывший первым мужчиной, для которого она что-либо сделала, сильно нравится ей. Сидя в кровати, обхватив руками колени, устремив глаза на сине-черное небо, усеянное золотыми звездами, Валери постаралась обдумать положение вещей. Она была влюблена в этого человека, и это чувство казалось ей удивительным, странным и радостным в одно и то же время. Хотелось сделать его счастливым. Валери предполагала, что он любил кого-то и был безжалостно отвергнут и оскорблен. Она считала, что большинство людей должны перенести что-либо подобное в жизни.

Неприступность Робина, его безучастность ко всему, ледяная вежливость, граничащая с равнодушием, только возбуждали интерес Валери. Робин казался маленьким мальчиком, нуждающимся в утешении и любви. Хотелось разрушить лежащие между ними преграды и заставить его полюбить себя.

Она сказала, стараясь уловить его взгляд:

— Неужели вы думаете, что вас не растрогает любовь другого человека?

Робин насмешливо улыбнулся.

— Не знаю, кого из двоих я жалел бы больше. Впрочем, — добавил он с прежним мрачным видом, — я не поверил бы в искренность любви женщин; считаю, что мужчина, питающий подобные надежды, — глупец.

Миссис Хиль подошла к ним и прервала наступившее неловкое молчание. Разговор перешел на обычные темы.

— Автомобиль прибудет сегодня после обеда, — заявила она спокойно. — Я полагаю, что вам следует пойти и упаковать вещи, Валери.

— Сегодня, после обеда, — повторила Валери и поправила растрепавшиеся на затылке локоны нервным жестом, явно выражавшим недовольство.

Она неуверенно взглянула на Робина и добавила поспешно:

— Мы можем довезти мистера Лео до Ражоса, не правда ли?

— Я могу добраться сам, благодарю вас, — заявил Робин.

— Да, — перебила его Валери, — конечно, можете поехать верхом, но рана снова откроется. Я полагаю, что вам следует поехать с нами.

Между тем, она непрестанно повторяла себе: «Сегодня после обеда! Еще несколько часов вместе — а он нисколько не сожалеет о том, что я уезжаю. Что же мне делать?»

Она пошла в свою комнату, чтобы упаковать вещи, но стала на колени возле чемодана и задумалась. Если то, что она испытывала, называлось любовью, то это чувство было ужасно и совершенно подобно горю. Оно означало сознание одиночества, сознание неудовлетворенности и беспомощности.

Она сошла вниз к завтраку, который подавался ровно в полдень, и окинула взглядом комнату, надеясь увидеть Робина. Его еще не было, но в кресле сидел высокий мужчина в сером фланелевом костюме, определенно английского покроя. Он повернул голову, и Валери узнала Мартина Вейна.