К слову сказать, постановление о передаче в прокуратуру дела Могилевского было одним из последних документов, к которым имел отношение Хват. Дни его пребывания в МВД были сочтены. Против него возбудили уголовное дело. От заслуженной кары Хвата, этого истязателя десятков невинных людей, все же спасли. Прокуратура сослалась на истечение срока давности со времени последнего уголовного дела, расследованного им лично.

Ну а Григорием Моисеевичем занялись иные спецы. То были не какие-то там «хваты» из НКВД без элементарной юридической грамотности, сводившие все следствие к домогательствам от арестованных самооговора с использованием примитивного мордобоя и прочих пыток. Могилевский оказался в руках настоящих профессионалов, хорошо знавших свое дело. Их меньше всего волновало, для чего Григорий Моисеевич воровал из лаборатории яды. Он сразу ощутил, что на сей раз интрига закручивалась явно серьезная и выступать ему предстоит совершенно в новом качестве, а вовсе не в том, для которого его везли в Москву. Вызывали одни — перехватили другие.

Не прошло и десятка дней после передачи дела в прокуратуру, как Могилевского вызвали на допрос. К глубокому сожалению заключенного, следователь по особо важным делам Прокуратуры СССР Цареградский спрашивать его о прошлых заслугах не стал. Они его совершенно не интересовали. Зато попросил внести ясность в сведения о некоторых делах бывших начальников допрашиваемого, предусмотрительно поставив его в известность об арестах их всех, от Берии до Судоплатова и Эйтингона.

Григорию Моисеевичу был сделан недвусмысленный намек на то, что в случае надлежащего поведения, активной помощи в раскрытии преступлений Берии и его компании обличитель может рассчитывать на снисхождение. Прием, известный с древнейших времен, всегда поощрявшийся властями. Для Могилевского стало ясно, что те, на чью помощь он надеялся и кому адресовал свои письма из тюрьмы, сами оказались в его положении. А раз так, то надо дипломатично менять ориентацию.

— Назовите инициаторов уничтожения людей в возглавлявшейся вами лаборатории и старших руководителей ее деятельности, — требовательно начал Цареградский.

— Я подтверждаю все указанное мной в последнем заявлении, — заученно отрапортовал Могилевский. Григорий Моисеевич уже полностью переориентировался на совершенно иной способ защиты. Ему гораздо удобнее стало представляться исполнительным подчиненным, орудием в руках самых могущественных заправил карательного ведомства. — Лаборатория была создана по указанию бывшего наркома Берии. Он, а также его заместитель Меркулов ставили мне конкретные задачи по проведению испытаний ядов на людях.

— Кого уничтожали в вашей лаборатории? — потребовал уточнить следователь.

— Кто были эти лица, я назвать не могу, так как мне тоже их не называли, а лишь разъясняли, что это враги, подлежащие уничтожению. Задания об этом я получал от Берии, Меркулова и Судоплатова. Это относится к периоду начиная с тридцать восьмого до пятидесятого года. В период пребывания министром госбезопасности Абакумова мне давались эти задания через Судоплатова.

— Уточните, каким образом.

— Когда мне давались задания умертвить того или иного человека, они обсуждались у Берии, либо у Меркулова, либо у Судоплатова, но во всех случаях с участием Судоплатова, иногда с участием начальника отдела Филимонова Михаила Петровича и Эйтингона, ставились только вопросы, где организовать умертвление, каким ядом, когда. Мне никогда не говорилось, за что то или иное лицо должно быть умерщвлено, и даже не называлось фамилий. После полученного задания Судоплатов, или Эйтингон, или Филимонов организовывали мне встречи на конспиративных квартирах с лицом, подлежащим умерщвлению. И там во время еды Или выпивки мною то ли в напитки, то ли в пищу вмешивались яды. Иногда лицо, подлежащее умерщвлению, одурманивалось и посредством инъекции яда умерщвлялось.

— И сколько же человек было отравлено таким способом?

— Я не могу точно назвать, сколько лиц мною умерщвлено, но это несколько десятков человек. Я не знаю их фамилий, я не знаю, в чем их вина. Для меня достаточно было указаний Берии или Меркулова. Я не входил в обсуждение этих указаний и безоговорочно выполнял их.

— На сегодня достаточно. Прочтите ваши показания и подпишите протокол.

Здесь требуется сделать одно важное отступление. Как следует из показаний Могилевского, умерщвлением людей он занимался не только в стенах лаборатории НКВД. По его словам, несколько десятков (сколько вот только?) человек были отравлены за ее пределами. Примечательна и другая существенная деталь: речь идет о людях, тихо, без выстрелов и взрывов «умерщвленных на конспиративных квартирах». Это не какие-то приговоренные к смерти анонимные личности, а люди в соответствии с презумпцией невиновности не совершавшие преступлений, не имевшие дел со следователями, несудимыми. То есть просто неугодные власти. Это уже не эксперименты, а самые настоящие, как сегодня принято их называть, заказные убийства. Их наш «скромный» доктор медицины совершил столько, что не в состоянии сосчитать. В книге приведены всего несколько случаев — это все, что назвал сам Могилевский. Информации об остальных уже никто и никогда не получит.

Приведенный разговор между следователем и Могилевским воспроизведен дословно. Он зафиксирован в протоколе допроса от 27 августа 1953 года. Как мы имеем возможность убедиться, внимание следователя сконцентрировалось именно на этих людях — уничтоженных за пределами пресловутой лаборатории.

Сразу же после окончания допроса протокол положили на стол Прокурору СССР. Полученная от Могилевского информация была немедленно использована против Берии. На следующий день (28 августа 1953 года) Руденко, получивший определенное представление о существовании в бывшем НКВД спецлаборатории и делах ее руководителя, сам отправился допрашивать бывшего советского маршала карательной системы Советской страны. Протокол допроса Могилевского он захватил с собой и сполна его использовал.

Вел себя Руденко решительно, резко, уверенно, хотя его противником являлся, пожалуй, самый могущественный человек, перед которым совсем недавно трепетали все и вся. В том числе и он сам. Но благо опыт у него был — с преступниками подобного уровня он уже имел дело в Нюрнберге. Да и как можно вести себя иначе? Хрущев и его окружение предоставили Руденко карт-бланш, назначив Прокурором СССР и поручив ему прямое руководство расследованием самого громкого в советской истории дела. Так что столь высокое доверие партии и народа предстояло оправдать.

Как и подобает Прокурору Советского Союза, Руденко сразу же перешел в энергичное наступление. Однако и Берия столь же уверенно отразил первый напор и перевел допрос в достаточно спокойное русло. Обвиняемый неплохо освоился с ситуацией, до сих пор ловко уходил от обличений, уклонялся от четких ответов на неприятные вопросы, ограничиваясь неопределенными репликами либо ссылаясь на забывчивость.

— Вам что-то говорит фамилия полковника медицинской службы Могилевского, работавшего с тридцать восьмого года в системе НКВД-МГБ?

Берия тотчас понял, что ему собираются вменить в вину, и стал уходить от прямых ответов.

— В моем подчинении находились сотни полковников. Но Могилевского, кажется, припоминаю. Он руководил каким-то подразделением НКВД, занимавшимся исполнением приговоров в отношении осужденных к смертной казни.

— Вы лично давали Могилевскому задания о тайных умерщвлениях людей ядами?

— Этого я не помню.

— А может, Меркулов и Судоплатов давали по вашим указаниям такие задания по умерщвлению людей?

— Тоже не помню.

— Вы явно лжете. Вам оглашаются показания Могилевского от двадцать седьмого августа пятьдесят третьего года, — жестко отреагировал Руденко и положил перед Берией копию протокола уже известного нам допроса бывшего начальника лаборатории НКВД, проведенного накануне, но тот изобразил полное отсутствие интереса к бумаге, отодвинув ее от себя.

— Прошу, заключенный Берия, обратить внимание вот на эту часть показаний, — продолжил Руденко, — изобличающего вас свидетеля: «Задания об умерщвлении я получал от Берии, Меркулова и Судоплатова. Это относится к периоду начиная с тридцать восьмого года до пятидесятого года… Когда мне давались задания умертвить того или иного человека, они обсуждались у Берии, либо у Меркулова, либо у Судоплатова… После полученного задания Судоплатов, или Эйтингон, или Филимонов организовывали мне встречи на конспиративных квартирах с лицом, подлежащим умерщвлению, и там, во время еды, выпивки мною то ли в напитки, то ли в пищу вмешивались яды. Иногда лицо, подлежащее умерщвлению, одурманивалось и посредством инъекции яда умерщвлялось. Я не могу точно назвать, сколько лиц мною умерщвлено, но это несколько десятков человек. Я не знаю их фамилий, я не знаю, в чем их вина. Для меня достаточно было указаний Берии или Меркулова. Я не входил в обсуждение этих указаний и безоговорочно выполнял их».