По цепочке Лебедь — Полуведько представленный племянником Лебедя советский чекист Судоплатов с немалыми приключениями, но все же добрался до Берлина через Стокгольм. После некоторой выдержки состоялась его первая встреча с Коновальцем на квартире, предоставленной, как позже выяснится, германской разведслужбой. Коновалец и Судоплатов быстро подружились.

Власти Советской Украины уже давно почувствовали опасность, исходившую от Коновальца. С подачи председателя ВЦИК Петровского Сталин приказал его уничтожить. Но незаметно.

Павлу Судоплатову удалось стать для полковника Коновальца в полном смысле слова своим. Он досконально изучил его окружение, систему связи закордонного провода ОУНа. И настолько свыкся с новой ролью, что, когда в 1937 году получил от своего московского руководства задание ликвидировать оуновского предводителя, даже растерялся. И высказал сомнение относительно целесообразности такого рода акции: все равно ведь объект под надежным «колпаком».

Из Москвы оперативно устроили «холодный душ». Правда, с расшифровкой: агенты ОУН работают во всех европейских странах, определяющих «климат» на континенте, и повсюду в адрес Советского Союза отнюдь не фимиам курят — ведут антисоветскую пропаганду и самую настоящую подрывную деятельность. Какой может быть После этого разговор с врагами?

В принципе в те годы мало кто сомневался в том, что оуновцы содержатся на деньги германских фашистов. Самым веским и убедительным из приводившихся аргументов, безусловно, стала состоявшаяся в 1923 году встреча Коновальца с Адольфом Гитлером в Мюнхене. Хотя тогда Гитлер еще не находился у власти, но это дало повод утверждать впоследствии — Коновалец заручился поддержкой будущего фюрера, нацистской разведки в обмен на снабжение их разведывательными сведениями о Советском Союзе и Польше. Практически до конца своих дней Коновалец не прекращал поддерживать контакты с абвером, имел там личного представителя — Генриха Рыко-Ярого, в прошлом офицера украинских сичевых стрельцов.

Учитывая, что «батько» имел слабость к шоколадным конфетам, отдел оперативно-технических средств НКВД получил задание удовлетворить вкус сластены. Сотрудник отдела Тимашков с заданием справился блестяще. Коробка выглядела настоящим шедевром украинского народного творчества. Содержимое ее просто не могло не быть вкуснейшим. Взлететь в воздух оно должно было через полчаса после того, как коробка опустится на стол. Кстати, с началом Великой Отечественной войны именно Тимашков создал знаменитые магнитные мины, одна из которых впоследствии унесла на тот свет гауляйтера Белоруссии Вильгельма Кубе. Так что в НКВД гениальные в своем деле специалисты работали не только в спецлаборатории Могилевского.

23 мая 1938 года Судоплатов сошел на роттердамский берег с судна-грузовика, во внутреннем кармане пиджака находилась шикарная коробка конфет. В ресторане «Атланта» его ждал Коновалец. Он был один, что в последнее время случалось очень редко. Даже верного стража его — Барановского — не оказалось рядом. Вот насколько блестяще справился Судоплатов с заданием войти в доверие к руководителю ОУНа.

Полдень. Солнце палило вовсю, расслабляло, звало в тень. И тем не менее Судоплатов еще немного побродил по улицам, потянул время. Неожиданно разволновался, но заставил себя взяться за ручку ресторанной двери. Коновалец встретил его широкой улыбкой, как закадычного приятеля. Видать, соскучился. Присели за столик, поговорили. Вроде бы торопясь, Судоплатов предложил встретиться сегодня еще раз в 17 часов. Коновалец согласился. Полюбовался коробкой. Положил ее на стол.

Это было последнее, что видел уходивший из ресторана советский разведчик.

Заметая следы, он купил плащ и шляпу в ближайшем магазине. Когда выходил на улицу, услышал громкий хлопок со стороны «Атланты». Народ сразу же повалил туда, а он — на железнодорожный вокзал.

Ликвидацию Коновальца Павел Судоплатов позднее оценивал как ответственное задание партии и советского правительства: «Мне оказали большое доверие, и не считаю это преступлением, хотя мне это в вину и не ставили на суде. Хотя я за это задание ничего не получил, но по прибытии в СССР, в то время уже замнаркома был Берия, я в течение трех часов ему докладывал о выполнении задания. На меня в то время Берия произвел хорошее впечатление как профессионал. Он до тонкостей знал нашу работу, чего нельзя сказать о других руководителях».

Таков ко времени знакомства с начальником спецлаборатории НКВД был уже Павел Судоплатов: опытный контрразведчик, любимец Берии и Сталина. Последнему даже нравилось иногда послушать его хитроумные схемы тайных операций.

Однажды в ЦК Судоплатову сказали:

— Зарывается господин Троцкий. Просто обнаглел в стремлении дискредитировать нашу партию, советский народ, товарища Сталина. Есть мнение пресечь эту враждебную деятельность. Как вы смотрите, если мы доверим вам столь ответственное задание?

— Задача сложная. Я пока недостаточно хорошо знаю агентуру и не владею испанским языком…

— Речь идет не о лично вашей командировке за границу, а о разработке операции. О кадрах, ее организаторах, исполнителях. Насколько нам известно, у вас имеется определенный опыт успешной работы по этому вопросу…

— Есть. Конечно есть. И немалый, — вступил в разговор Берия.

— Вот и отлично. Тогда обсудим некоторые детали. Что вам требуется для успешного выполнения поставленной задачи? Кого бы вы рекомендовали привлечь? На кого можно безусловно положиться?

— Пожалуй, лучше всего на генерала Эйтингона, — ответил, глядя на Берию, Судоплатов.

— Верно, — поддержал тот. — Хорошо знает нашу агентуру, владеет испанским, французским…

— Значит, решение принято. Имейте в виду, это очень ответственное поручение партии. Ну и, само собой разумеется, о нем никто, кроме нас троих, знать не должен. Задачи исполнителям поставите без ссылок на нас. Вопросы будут?

— Задача понятна, — коротко ответил Судоплатов.

К разработке операции приступили незамедлительно. Готовили одновременно несколько вариантов, в том числе и с использованием ядов. Вот тогда-то Берия и распорядился ознакомить непосредственного организатора акции Наума Эйтингона с препаратами сильнодействующих отравляющих веществ. На уже известном нам загородном объекте в подмосковном Кучине, куда привез его Филимонов, начальник лаборатории Могилевский посвятил важного гостя во все подробности использования имевшейся в его распоряжении продукции. При этом не скрывал явного удовлетворения проявленным к его лаборатории вниманием и возлагавшимися на него надеждами. Он продемонстрировал действие токсинов на подопытных кроликах и собаках. Даже видавшего виды Эйтингона поразили хладнокровие и безжалостность, с которыми Могилевский и его ассистент производили свои манипуляции, делали засолы. Григорий Моисеевич так увлекся и, наблюдая за предсмертными конвульсиями погибающих тварей, то и дело вскрикивал:

— Смотрите, смотрите, — трогая за рукав, он заставлял Эйтингона не опускать голову, — начинается действие препарата. Так, хорошо, продолжается рассос… Вот и все. Конец. Посмотрим на время…

Эйтингон тогда отобрал несколько ядов по рекомендациям Могилевского, но предпочтение отдал препаратам иностранного производства. К изготовлению своих токсинов, прошедших проверку на людях, Могилевский тогда еще не приступал. У него имелись только опытные образцы. Пришлось довольствоваться теми, что имелись в наличии. Они были отправлены дипломатической почтой в Париж. Но от их использования пришлось отказаться. Как впоследствии вспоминал Эйтингон, яды «то ли испортились, то ли оказались неэффективными».

Скорее всего, так поступили из-за низкой их эффективности, ибо после возвращения из спецкомандировки на первом же совещании у Филимонова Эйтингон сделал обстоятельный доклад о дозировках ядов при введении их в пищу и вино во время экспериментов на людях. Присутствовавший на нем Могилевский чувствовал себя глубоко уязвленным, но возразить по существу предъявленных претензий ничего не мог. Практика свидетельствовала сама за себя. Раз не сумели изготовить гарантированный и безотказный препарат, значит, еще не поднялись до уровня возлагавшихся на лабораторию надежд.