Через год-полтора вся Европа узнает, что такое фашистские газенвагены — машины, прозванные в обиходе душегубками. В них будут умерщвлены десятки тысяч людей во всех странах, подвергшихся гитлеровской оккупации. Немцы фактически скопировали придуманный в советском Наркомате внутренних дел агрегат. Они ввели в это изобретение единственное новшество — вместо неудобного и громоздкого баллона с угарным газом стали использовать другое газообразное отравляющее вещество — «циклон». Идея отравления газом была трансформирована и при создании газовых камер, для массовых убийств в гитлеровских концлагерях смерти.

Сразу же после отъезда германской делегации Могилевский и Блохин были вызваны на ковер к самому высокому в НКВД начальству. К их глубокому разочарованию, вместо ожидаемой похвалы и орденов за свое изобретение они получили строгую нахлобучку.

— Товарищ Могилевский, — прямо с порога начал отчитывать перепуганного насмерть начальника лаборатории Берия, — может быть, вы забыли, для чего мы вас пригласили работать в НКВД? От вас все ждут создания эффективных препаратов для тайного, скрытого уничтожения врагов Советского государства. А чем, позвольте узнать, занимаетесь вы?

— Нам удалось обнаружить ранее неизвестные свойства в действии углекислоты на человека при больших ее концентрациях…

— Я ничего не понимаю. Чтобы пользоваться этим нелепым изобретением, каждого нашего разведчика за рубежом пришлось бы сопровождать грузовой машине с газовыми баллонами. Скажите, как вам это нравится, товарищ Судоплатов?

— Да, товарищ нарком, нам требуются принципиально иные средства, — согласно кивнул присутствующий на этой беседе Судоплатов. — Надежные, портативные, безотказные и простые в обращении.

— Товарищ народный комиссар внутренних дел, разрешите доложить, — осмелился подать голос Могилевский в свою защиту. — Машина — это своего рода сооружение для испытаний ядов. Подвижная лаборатория. Важен принцип. Мы начали экспериментировать с рицином. Это более перспективное направление. Пытаемся добиться его распыления в воздухе…

— В случае успеха проблема громоздкости будет снята, товарищ нарком, — вступился было за начальника лаборатории комендант НКВД.

— Товарищ Блохин, — прервал его Берия, — уберите эту машину-душегубку с глаз долой куда-нибудь подальше. Чтобы я о ней больше не слышал. И занимайтесь своим непосредственным делом. В законе четко записано, что высшей мерой наказания в Советском Союзе является расстрел. Вот и делайте, как записано в Уголовном кодексе. Предупреждаю, чтобы впредь не было никакой самодеятельности. Заключенных для экспериментов будете получать только по согласованию лично со мной и заместителем наркома Меркуловым по заявкам с указанием характера исследований. И чтобы я постоянно был в курсе всех результатов работы лаборатории. Вы все поняли, товарищ Блохин?

— Так точно, товарищ нарком! Будет выполнено!

— Имейте в виду, момент для нашей страны сейчас сложный. Заниматься самодеятельностью и изысканиями в области германской «эвтаназии» нам некогда. Нет времени. Ясно?

— Так точно, товарищ нарком, — одновременно ответили подчиненные.

— Над Советской страной нависает реальная угроза большой войны. Мы во всем должны опережать наших противников, а не тратить время и не отвлекать специалистов на ненужные занятия. Может, когда-нибудь и придется вернуться к расширению разновидности смертной казни, но сегодня перед нами стоит совершенно другая задача — выслеживать и ликвидировать шпионов, диверсантов, предателей и прочих подозрительных людей. Враги хитры и коварны. Там, где их нельзя арестовать и передать в руки органов государственной безопасности, они подлежат уничтожению. Понимаете — уничтожению! Скрытно, незаметно, без оставления следов. Для этого и существует в НКВД специальная лаборатория…

Берия умолк, сел за стол и уткнулся в бумаги. Аудиенция была закончена.

Тем не менее поиск токсина, пригодного для применения без непосредственного контакта с «пациентом», все же продолжался. От бериевской идеи искать вариант «вдохнул — и готов» никто не отказался. Как уже говорилось выше, наиболее перспективным веществом Могилевскому представлялся рицин. Этот высокотоксичный белковый препарат, получаемый из семечек касторового масла, действовал эффективно. Контактируя с поверхностью живых клеток, в зависимости от количества и места попадания в организм, он вызывал гастроэнерит, застой крови в печени, желтуху, острую сердечную недостаточность. При приеме с пищей картина его действия походила на естественное заболевание, которое не поддавалось лечению и быстро заканчивалось смертью. В лаборатории удалось получить рицин в виде аэрозолей. Однако при опытах с людьми смерть человека наступала лишь после длительного, в течение нескольких часов, пребывания в помещении, где распылялось это ядовитое вещество. Пытались экспериментировать в камере, в раскритикованной Берией душегубке, но все безуспешно. Технологию распыления рицина в нужных пропорциях создать не удавалось.

Между тем Могилевский, его помощники Григорович, Филимонов, старший химик Щеголев, научные сотрудники лаборатории Наумов и Муромцев, возглавлявшие различные направления работы, продолжали исследования и уже продвинулись достаточно далеко. Не стоит представлять, будто в лаборатории лишь пили спирт и развлекались с девками в кучинской бане. Мы помним, с чего начинал Могилевский свою работу в лаборатории, какое досталось ему наследство. Теперь все изменилось. Постепенно исследования приобретали все более качественный, научно-обоснованный, фундаментальный характер. Одни сотрудники специализировались по изготовлению различных композиций ядов, другие занимались разработкой и созданием орудий и приспособлений их скрытого применения и введения в организм человека, третьи экспериментировали над людьми и, наконец, четвертые — корпели над исследованием признаков наступления смерти. Ни фамилий своих жертв, ни инкриминированных им преступлений никто из сотрудников лаборатории не знал, да они и не проявляли к «птичкам» никакого интереса, кроме чисто профессионального. Для экспериментаторов их жертвы были всего лишь подопытным «человеческим материалом».

После наркомовской накачки на испытаниях очередного изобретения почти всегда присутствовал кто-то из вышестоящих начальников, а также лица, непосредственно заинтересованные в получении именно разрабатываемого препарата, вроде разведчиков Павла Судоплатова или Наума Эйтингона. Почтил лабораторию своим присутствием и сам Меркулов. Так что интерес к ее деятельности не только не ослабевал, но и постоянно повышался.

После неудач с испытанием фургона Могилевский всерьез опасался, что Берия охладеет к делам его лаборатории. Чем это чревато — он себе представлял отлично. Горе тому, кто не оправдал надежд этого всесильного человека, посмел разочаровать наркома. Это верная дорога к смерти. Могилевский поделился своими опасениями с генералом Судоплатовым. Но тот, к изумлению начальника лаборатории, прямо-таки взбодрил его:

— Да ты не волнуйся. Я точно знаю: нарком интереса к твоим опытам с ядами вовсе не утратил. Больше того, он удовлетворен постановкой дела в лаборатории и уверен, что результаты уже не за горами.

— Спасибо за хорошую новость.

— Даже больше тебе скажу, товарищ Берия намерен развернуть эксперименты еще шире. Ты правильно сделал, что не прекратил параллельные испытания сразу по нескольким отравляющим веществам, а лишь сконцентрировал работы на самых перспективных. Кстати, как там движутся дела?

— Да вроде получше, чем с рицином.

— В общем, ты подготовь мне подробную информацию, чтобы я мог доложить наркому об успехах лаборатории при очередной встрече.

— Скоро представлю.

Могилевский корпел над докладом три ночи подряд. Привел первые показатели, четко обозначил перспективы, указал, какие препараты и когда лаборатория готова предоставить. Видимо, подготовленный и переданный Судоплатову доклад вполне удовлетворил и Берию. Потому что вскоре он вызвал к себе Блохина и куратора лаборатории Филимонова.