Уильям Форд не нуждается в памятнике — его и так помнят и любят в Ковентри.

Уорикский замок. Стоя на мосту, вы видите замок в низине, на поросшем деревьями утесе, который, как в зеркале, отражается в водах Эйвона. Обычно на мосту толпятся посетители, и кто-нибудь непременно произносит фразу: «Это один из самых прелестных пейзажей в Англии». Несмотря на банальность высказывания, с ним трудно поспорить: вид, открывающийся на замок, действительно выше всяких похвал.

Мне повезло: я стоял на мосту в одиночестве и, соответственно, произнести сакраментальную фразу было некому, кроме меня самого. На мой взгляд, после Виндзорского замка Уорик является самым известным и самым прекрасным творением средневековой архитектуры.

Гид поджидал меня возле барбикана, и мы вместе пошли по зеленой, аккуратно подстриженной лужайке — сугубо английскому изобретению, которого не увидишь ни в одной другой стране мира. Наша неторопливая прогулка завершилась возле серой громады здания, пустые окна которого свидетельствовали о том, что хозяева находятся в отъезде.

Главный зал Уорикского замка относится к числу непревзойденных исторических достопримечательностей Англии — ведь недаром такая масса сил и средств тратится на его реставрацию. В былые времена хозяева замка въезжали в зал верхом, разметая подстилку из тростника, и, лишь спешившись, приступали к рыцарской трапезе: помогая себе кинжалом, отрезали куски овечьей или бычьей туши, которая жарилась прямо посреди зала.

Интересно, сколько американцев ежегодно приезжают в этот замок, дабы подкрепить свое представление о средневековой Англии? Подобный идеал жилища английского аристократа был создан в Калифорнии и получил свое воплощение в американском кинематографе.

Мы постояли, восхищаясь рыцарскими доспехами и огромным котлом для приготовления пищи, носившем название «Чаша для пунша». Этот котел емкостью сто двадцать галлонов был отлит в четырнадцатом веке для сэра Джона Талбота Суонингтонского. Согласно легенде, на пиру, посвященном совершеннолетию графа Уорика, этот гигантский котел трижды наполнялся и опустошался. Подобные цифры должны были произвести соответствующее впечатление на американских туристов!

— Каждый год я вожу тысячи посетителей по замку, — сообщил мне гид. — И должен сказать, что получаю гораздо больше удовольствия от общения с американскими туристами. Пусть порой они выглядят наивными детьми, но в них чувствуется живой интерес — в отличие от наших соотечественников, которые ничего не знают и не желают знать об истории собственной страны… Вы знаете, у нас здесь хранится посмертная маска Оливера Кромвеля! Я рассказал об этом одной из посетительниц, даме-англичанке. Реакция была нулевая, поэтому я решил, что она глуховата, и повторил свой рассказ погромче. «Не надо кричать, — сказала она, — я хорошо слышу. Лучше объясните, с какой стати Оливер Кромвель носил маску?»

Трудно представить себе более прелестное зрелище, чем вид на Эйвон из парадных залов замка. Река величественно течет меж зеленых берегов, образуя запруду в нижнем течении.

— У нас в замке есть два секрета, о которых никто не подозревает, — сообщил мне гид. — Во-первых, река Эйвон снабжает здание электричеством, но все приспособления скрыты от постороннего взгляда. А во-вторых, под главным залом спрятан орган.

Залы замка вообще производят потрясающее впечатление. Они буквально насыщены сокровищами. Все стены увешаны подлинниками Гольбейна, Рубенса, Ван Дейка, Лели. Маленькие позолоченные щитки рассеивают мягкий свет и подчеркивают богатство красок.

День уже клонился к закату, когда я заглянул в часовню Бошама. Заглянул и остановился на пороге, сраженный ее красотой. По-моему, сравниться с ней может лишь часовня Генриха VII в Вестминстерском аббатстве, да еще, пожалуй, Королевский колледж в Кембридже. Великий Ричард Бошам лежит скрестив руки на груди (голый череп под забралом шлема).

Я помню несчастье, которое приключилось с телом графа в семнадцатом веке. Тогда пол часовни провалился, и тело — прекрасно сохранившееся — обнаружили внутри гробницы. По слухам, женщины Уорика завладели волосами графа и понаделали из них колец…

Свет угасал с каждой минутой, и я поспешил покинуть замок. Я вышел на улицы Уорика — тихие, милые улочки, сохранившие свой средневековый вид. Здесь можно бродить целый месяц и не исчерпать воспоминаний, которые за долгие столетия накопились на зеленых берегах Эйвона.

В Кенилворте трудно провести границу — где кончается королева Елизавета и где начинается Вальтер Скотт. Я приехал сюда в один из тех жарких летних дней, когда земля, кажется, колышется от поднимающегося зноя, разогретые камни обжигают руку.

Вид беспорядочно разбросанных руин шоколадно-рыжего цвета породил во мне такое острое чувство скорби и отчаяния, какого я не испытывал ни в каком другом заброшенном месте. Тюдоровская Англия, ко времени которой относится расцвет Кенилворта, кажется, по-прежнему жива в этих краях. Лица людей того периода, их деяния, их поэзия и философия, даже любовные письма — все так же свежо в нашей памяти, как лица и мысли наших современников. Судьба Кенилворта вызывает во мне чувство почти личной обиды. В то время как многие саксонские и норманнские постройки — далеко не совершенные с точки зрения архитектурного замысла — стоят себе вполне целые (даже ошибки их создателей увековечены в камне), от Кенилворта остались лишь полуразрушенные стены. Некогда величественные лестницы ведут в никуда, а былые ристалища зарастают сорной травой.

Гибель Кенилвортского замка видится мне величайшей трагедией. Если бы ему посчастливилось выжить — как это произошло с другими тюдоровскими постройками, — то во всей Англии ему не было бы равных среди исторических памятников подобного рода.

Возле привратного дома Лестера я встретил пожилого мужчину в черном пальто, который прощался с группой американских туристов. Вел он себя довольно нелепо: размахивал в воздухе тростью, топал ногами. Но вместо ожидаемых ехидных улыбочек на лицах посетителей я увидел выражение глубокого уважения, если не сказать — почтения. Выяснилось, что мужчина был официальным и, как скоро мне предстояло убедиться, самым лучшим экскурсоводом во всей Англии.

Он как раз набирал новую группу для проведения экскурсии, и кое-кто из ее членов (еще не осведомленных о достоинствах своего гида) усмехался за его спиной и крутил пальцем у затылка. Так или иначе, мужчина взмахнул своей палочкой и направился по намеченному маршруту, а мы все, подобно стаду баранов, двинулись следом. Он шел, время от времени оборачиваясь к нам, замахиваясь на нас своей палкой. Затем снова делал несколько шагов вперед и внезапно поворачивался, как бы желая поймать и изничтожить наше невежество. При этом рассказывал потрясающие вещи про какую-нибудь башню или участок обвалившейся стены.

Этот старик был полностью погружен в Кенилворт. Он жил этим городом, он его любил. Он привел нас на возвышенность и, вскинув свою трость, молча ждал, пока не смолкнет хихиканье среди самых легкомысленных девиц. И только затем этот потрясающий гид заговорил. Речь его лилась великолепным, свободным потоком. Он восстановил для нас разрушенные стены Кенилворта, провел нас сквозь Средние века и привел в тюдоровский Уорикшир ко двору королевы Елизаветы. Вся группа слушала, затаив дыхание.

Маленький старый человек в черном пальто стоял на вершине холма; за его спиной до самого горизонта расстилались зеленые луга, а рядом с ним возвышалась полуразрушенная башня из красного песчаника. Странным образом она олицетворяла для нас дух здешнего места — это чудо сотворил для нас наш гид в нелепом черном пальто. Он был настоящим артистом. Его взгляд, выражение лица менялись, когда он рассказывал о различных людях, героях того времени — Лестере, Берли, Шекспире, Сесиле. Повествуя о королеве Елизавете, он гордо вскинул голову. Вы можете мне не поверить, но клянусь, я увидел призрак пышного плоеного воротника вокруг его шеи. А затем наш экскурсовод пустился в описание пышных празднеств и перещеголял в этом самого Вальтера Скотта.