Я миновал участок дороги, обсаженный ухоженными живыми изгородями, столь характерными для Уорикшира, и под уверенный рокот автомобильного движка въехал наконец в Стратфорд. Увы, милый старый Стратфорд, который запомнился мне с юных лет, претерпел не самые приятные изменения. Похоже, путешественники со всех концов земли устремились на родину великого Шекспира. Центральная площадь была забита междугородними автобусами. Добрая половина автомобилей центральных графств либо приезжала в Стратфорд, либо его покидала. В отеле было не протолкнуться от длинноногих американских девиц, их цветущих мамаш и болезненного вида отцов семейства.

Мне достался номер с названием «Бесплодные усилия любви» — похоже, все комнаты в этом отеле имели отношение к шекспировским произведениям. И поскольку окно моего номера выходило на улицу, я имел возможность наблюдать за новыми толпами прибывающих американцев и прикидывать, что бы по этому поводу сказал сам Шекспир. Слава Стратфорда в известной мере покоится на личности Шекспира: любой американец считает себя обязанным посетить родной город знаменитого драматурга — без этого его путешествие в Англию будет неполноценным. Для американцев Стратфорд является сердцем Англии. Миллионеры, совершающие круиз на собственном автомобиле, и бедняк, пользующийся отрывными купонами бюро путешествий, — все схожи в одном: они не посмеют вернуться домой, не побывав в родном городе Шекспира.

Стратфорд-на-Эйвоне — единственный английский город, который может считаться современным центром паломничества. По своей популярности он вполне может сравниться с Гластонбери. Полагаю, старые религиозные гробницы также привлекают к себе тысячи пилигримов, понятия не имеющих, зачем они туда приходят, если не считать безотказного довода «так принято».

Слово «паломник» в его современном понимании вызывает у меня острую неприязнь, то же самое относится и к слову «святыня». Как правило, в комплекте с ними идет фразочка: «Эй, подайте мне парочку мартини — да поживее — и холодной воды в придачу!»

Я посетил Гарвард-хаус, принадлежащий Американскому университету (в нем висят ярко-синие йельские портьеры!) В этом доме проживала Катарина Роджерс, вышедшая впоследствии за Роберта Гарварда и, соответственно, ставшая матерью основателя Гарвардского университета. Я заглянул в Нью-Плейс, который стараниями мистера Уэллстуда, куратора родного города Шекспира, превратился в великолепный музей. Конечно же, я не мог пройти мимо родного дома Шекспира и обнаружил здесь в каждой из комнат по смотрителю — оно и понятно, ибо сама атмосфера Стратфорда подогревает инстинкты охотников за сувенирами. Что касается меня, то, похоже, мое преклонение пред гением английской драматургии давным-давно себя исчерпало. Во всяком случае я с гораздо большим интересом наблюдал за простодушными лицами посетителей, склонившимися над застекленными стеллажами, нежели чем за самими экспонатами. Тот факт, что в этом доме некогда родился величайший гений английской поэзии, меня оставил более или менее равнодушным.

— Скажите, гид, — спросил один из посетителей, — а известно, сколько всего пьес выдумал Шекспир?

Наблюдение за садом, прилегающим к дому Шекспира (если только допустить, что окружение и взаимосвязи помогают постижению творчества автора), создает идеальные кабинетные условия. Сидя на подоконнике, куратор шекспировского дома мистер Уэллстуд имеет возможность любоваться садом, где маленького Билли когда-то убаюкивали, где он пускал пузыри и неловкой ручонкой пытался поймать край полога; где он внезапно просыпался, потревоженный коликами, столь характерными для всех младенцев. Само по себе вдохновляющее занятие, а к сему надо еще приплюсовать дополнительный бонус в виде юных американок, с мая по сентябрь дефилирующих перед взглядом господина куратора.

Мистер Уэллстуд поведал мне, что под полем для гольфа он обнаружил развалины древнеримского Стратфорда.

Мне же посчастливилось найти два совершенно не изменившихся места в Стратфорде. Одно — замшелое сидение на высокой стене церкви Святой Троицы, откуда открывался прекрасный вид на Эйвон. На мой взгляд, это один из характернейших английских пейзажей: у вас под ногами ветви плакучей ивы опускаются в речные воды, на противоположном берегу расстилается усеянный желтыми цветами — словно веснушчатый — луг, и над всем этим разносится плеск воды на старой мельнице. По-моему, в этом пейзаже воплощена все красота уорикширской сельской стороны. Между могильными камнями раскиданы высокие тисовые деревья. Это так справедливо, что прах Шекспира покоится в тихой сельской церкви — где колокол на высоком тонком шпиле время от времени лениво отсчитывает время, где старые липы колышутся на ветру.

И леса за рекой нисколько не изменились. Туристы сюда не захаживают, и весенними ночами здесь раздаются соловьиные трели. Живые изгороди увиты диким шиповником, а на траве лежит осыпавшийся цвет терновника. Именно здесь, в этих краях, вы сможете встретить Шекспира — в этом волшебном лесу «рядом с Афинами».

Вечерней порой я отправился туда с настоящим паломничеством, и мне показалось, что при звуке моих шагов Оберон и Титания едва успели спрятаться в густой чаще, а Горчичное Зерно и Душистый Горошек захлопнули свои стручки. Посреди леса, который тянется вдоль крутых берегов Эйвона, мне повстречался старик, возвращающийся к себе домой, в Шоттери. Он шел, опираясь на необструганную ясеневую палку, а за спиной нес увесистый мешок. Мы обменялись приветствиями и отправились каждый своим путем. Но я узнал его! Это был тот самый простой деревенский мужик из Уорикшира, которого Шекспир отправлял в Афины в ночь летнего солнцестояния!

Я выходил с сельской почты, когда услышал хорошо знакомый голос:

— Эй, вы только посмотрите на этого человека! Известно ли вам, сэр, что моя жена написала вам целых три письма и не получила ни единого ответа?

— Увы, я ничего про это не знаю.

— Ей так хотелось, чтобы вы написали о новых цыганах.

— И кто такие эти новые цыгане?

— Это мы. То есть их великое множество, но мы являемся типичными представителями. Привычки, знаете ли, затягивают… и единственный способ поддерживать приличную физическую форму — выезжать на уик-энды из Лондона. В прошлом году мы держали на Темзе собственную баржу — этакий плавучий дом, — но минувшей весной она затонула. Так что теперь приходится пользоваться палаточными городками. Несколько выходных мы провели в Девоне и Сомерсете, добирались даже до Нью-Фореста… А это наш первый лагерь в Уорикшире. Послушайте, сэр, вам знаком Эбботе-Милл? Отлично, проходите мельницу, сворачиваете налево на пешеходную тропинку и держитесь ее, пока не упретесь в ручей с небольшим мостиком. На мостик не ходите — он небезопасен, левее увидите деревянные мостки, вот ими и воспользуйтесь. Пересечете поле по пути к лесочку, а когда окажетесь на опушке, подайте голос — мы вас услышим. Ждем вас к обеду! Сардины, бекон, яйца и консервированный язык обеспечены.

— Сегодня вечером я занят.

— Ну, тогда приходите в любой день после обеда. Здешние звезды просто великолепны — о них можно целые ярды бумаги исписать. Великий Скотт — вот кого мне это напоминает! Итак, до скорого.

Джон Икс — классический лондонский бизнесмен, успешный во всех своих начинаниях, был последним человеком, которого я ожидал встретить в этой забытой богом деревушке, да еще в костюме легендарного крысолова. Короче, я с благодарностью принял приглашение на обед.

Уже стемнело, когда я миновал Эбботс-Милл и двинулся по означенной тропинке, которая вопреки моим ожиданиям (ибо, как правило, все рекомендации оказываются ложными) действительно привела к маленькому ручью с подгнившим мостиком. Золотое жнивье с хаотически проложенными кроличьими тропками заканчивалось темнеющим лесом. Здесь я остановился и, как договаривались, покричал. Тотчас же откуда-то сверху донесся ответный крик, он сопровождался хрустом валежника. А еще несколько мгновений спустя на опушке леса появился Джон с закатанными рукавами.