Самая простая и прекрасная в мире история. Своей красотой и естественностью эти двое стариков напомнили мне цветы. Штормовые ветры, изрядно потрепавшие других мужчин и женщин, казалось, промчались мимо, не коснувшись этой пары. Невзгоды не сумели разрушить их тихий заброшенный рай.

Сухой лист герани скребся об оконное стекло. Дождь припустил сильнее, я слышал его ровный, мерный шум в саду. Темнота снаружи лишь подчеркивала и углубляла тепло и уют, царившие в этой комнате.

Вдруг все мы насторожились. Старики в удивлении переглянулись: с дороги доносился звук шагов. Кого принесла нелегкая? В этой деревне состарившихся отцов и матерей нечасто ходят в гости после наступления темноты. Мы невольно бросили взгляд на будильник над камином — стрелки приближались к десяти.

Незнакомец, кем бы он ни был, остановился перед садовой калиткой, затем тяжело заскрипел гравием на дорожке, ведущей к крыльцу.

— Добрый вечер, — раздался голос соседа, фермера, живущего на холме. — Не хочу заходить, чтоб не наследить. Сегодня льет как из ведра, и у меня все ботинки в грязи.

Он бросил взгляд на меня и продолжал:

— Я подумал… может, вам захочется вечерком послушать с нами радио?

Мои хозяева радостно заулыбались.

— Сходите, сходите, сэр, обязательно послушайте! — проговорил муж. — Радио вообще редкая вещь, а у мистера Т. оно просто великолепно — лучшее в нашей округе. Вы знаете, сэр, приемник у него такой мощный, что запросто ловит Лондон. Речь звучит громко и четко — что твой колокол!

В результате я накинул макинтош и побрел вслед за фермером. Попутно взглянул на свою машину в коровнике — она была совершенно сухой. Рядом посапывал и похрюкивал во сне целый выводок поросят. В отгороженном углу тяжело и неловко возились коровы, а впереди, на вершине холма, гостеприимно светились окна фермерского дома.

— Радио здорово изменило нашу жизнь, — проговорил хозяин, как был — в грязных башмаках и гетрах — усаживаясь возле стола. Он нажал на кнопку и начал крутить ручку настройки.

В свете настольной лампы я разглядел, что в комнате собрались еще трое соседей — две пожилые дамы и один старик. На стенах гостиной висели картины в рамах: «Освобождение Мафекинга», большой портрет лорда Китченера в малиновом плаще и изображение королевы Виктории в парадном облачении — в короне, со скипетром и державой.

— Какая красота… просто чудо! — восторженно заявил старик, указывая трубкой на приемник. — Благодаря ему мы следили за ходом стачки у вас в Лондоне [25], сэр. Причем слышали все, что происходило, — так явственно, словно сами при этом присутствовали

— О да, — поддержала его одна из старушек. — Нам понравился мистер Болдуин, он очень четко выговаривает слова. Прямо кажется, будто он находится в этой самой комнате. Не то что мистер Черчилль — тот мямлит и запинается… просто всю душу вынет, пока выскажется. Порой так и хочется подойти и дать ему хорошего пинка… чтобы помочь.

Все присутствующие рассмеялись.

— Это точно, — вмешался старичок. — А я вам вот что скажу: им всем следовало бы поучиться у того славного джентльмена. Было бы здорово, если б все разговаривали, как он.

— И кто такой этот «славный джентльмен»? — поинтересовался я.

— A-а, так мы зовем парня, который ведет передачу, сэр, — пояснил тот, кто привел меня сюда, — Уж больно у него голос приятный, очень нам нравится, сэр. И я просто уверен, что он отличный малый… Ага, вот и наша волна! Вы только послушайте, сэр. «Лондон для Британских островов…» О боже, уходит… только морзянка слышна! Похоже, батарея садится… Вот, слушайте! Сейчас хорошо слышно…

И я действительно услышал. Через десятки миль пустоты до меня донеслись звуки из отеля «Савой». Дверь отворилась, в комнату неслышно вошла кошка. А я отчетливо различал звон хрусталя (там, в Лондоне, какие-то люди выпили и поставили ликерные рюмки на стол), позвякивание кофейных чашечек и нескончаемый шум светской беседы, перекрывающий ритмичное звучание танцевального оркестра.

— Вот, вот оно! — вскричал фермер, отбивая такт по столешнице. — Слышите, «Голубой Дунай»! Какая чудесная мелодия, обожаю ее! Сегодня отличная слышимость! Это из-за дождя…

Музыка смолкла. Гул голосов в танцевальном зале стал громче. Внезапно — неожиданно четко — прорезался чей-то голос «…я больше не могу!» и тут же потонул в общем шуме. Я словно воочию увидел то, что сейчас происходило в роскошном интерьере «Савоя»: блестящие туалеты дам, белоснежные крахмальные манишки, позолоченные банкетки, оркестр на эстраде готовится к исполнению нового номера… Китченер смотрел на меня со стены суровым взглядом, кошка мирно дремала в углу комнаты. Старичок курил свою трубку, а обе пожилые дамы праздно сидели, скрестив руки на груди. За окном сгустилась уже по-настоящему ночная тьма, шум дождя смешивался с шумом морских волн.

Мы заговорили о Лондоне. Одна из старушек все допытывалась, что это за место такое — «Савой»? Как он выглядит? Какие люди туда ходят? Я по мере своих возможностей постарался удовлетворить ее любопытство. Мои собеседники пришли в неописуемое волнение, услышав, что я бывал в Бродкастинг-хаусе [26]и, более того, лично знаком со «славным джентльменом».

— Ну и ну! Нет, вы только подумайте… Ей-богу!

Кое-как успокоившись, они снова прильнули к радиоприемнику.

А я еще немного послушал танго со Стрэнда и почувствовал, что меня одолевает усталость. Я передал старику свои наушники, пожелал всем спокойной ночи и откланялся. Спускаясь в темноте по узкой тропинке, я остановился и бросил прощальный взгляд на маленький домик на вершине холма. Там в желтом прямоугольнике освещенного окна виднелись седые головы, склонившиеся над радиоприемником. И мне подумалось: вот он, новый образ сельской Англии с ее жителями. Лондон пришел к ним, материализовавшись из пустоты, и они внимают его звукам, невзирая на поздний час и неодобрительные взгляды лорда Китченера и королевы Виктории…

Как свеж и сладок воздух после дождя! Небо расчистилось от туч, и на нем появились звездочки. Проходя мимо коровника, я решил снова взглянуть на свою машину и спугнул двух колли, которые подняли лай на всю округу. Сочтя за благо с ними не связываться, я продолжил путь по мокрой темной тропинке — туда, где меня дожидалась зажженная свеча в голубом эмалевом подсвечнике.

Совершенно случайно я набрел на райский уголок, который не поддавался описанию ни литературными, ни живописными средствами. Существуют на свете образцы столь высокой красоты, что ее невозможно накрыть сетью слов или поймать в тенета красок. Деревушка Сент-Джаст-ин-Роузленд, соседствующая с Сент-Энтони, являла собой именно такой пример.

Несколько крохотных домиков, затерянных среди деревьев; жилище приходского священника с двумя ржавыми пушечными ядрами, подпирающими калитку, да старая церковь — вот и весь Сент-Джаст-ин-Роузленд. Маленькая серая церквушка не заслуживала бы и упоминания, если бы не окружавший ее дворик — безвестное корнуолльское чудо. Уверен, что во всей Англии не сыщется другого столь же прелестного церковного дворика. В нем едва ли найдется хоть ярд ровной поверхности. Внутрь ведет крытый проход, как на кладбище. Так вот, если встать под аркой этого входа, то взору откроется зеленая чаша, заполненная цветами и затененная ветвями могучих деревьев. В глубине стоит сама церквушка, чья низенькая башня едва возвышается над вашей головой. Среди папоротников и цветов раскиданы белые надгробия.

За зданием церкви поднимается стена деревьев, сквозь их зеленый ажур вы можете разглядеть крутой склон, убегающий к узкой бухточке (которая дальше, расширяясь, переходит в мощный Каррик-Роудс) — ее голубая лента ослепительно блестит на солнце за церковной крышей. На противоположном берегу открывается великолепная панорама: зеленые поля снова карабкаются в гору и теряются за горизонтом. Церковный дворик наполнен монотонным, усыпляющим жужжанием пчел и экзотическим букетом запахов — тут и пальмы, и еще какие-то заморские деревья.