Затем Тацит дает описание острова, каким тот явился римским легионам. Это описание приходит на память, когда стоишь на берегу напротив Англси.

«На берегу стояло в полном вооружении вражеское войско, среди которого бегали женщины, похожие на фурий, в траурных одеяниях, с распущенными волосами, они держали в руках горящие факелы, бывшие тут же друиды с воздетыми к небу руками возносили к богам молитвы и исторгали проклятия. Необычность этого зрелища потрясла наших воинов, и они, словно окаменев, стояли в неподвижности под сыплющимися на тех ударами. Наконец, вняв увещаниям полководца и побуждая друг друга не страшиться этого исступленного, наполовину женского войска, они устремляются на противника, отбрасывают его и оттесняют сопротивляющихся в пламя их собственных факелов. После этого у побежденных размещают гарнизон и вырубают их священные рощи, предназначенные для отправления свирепых, суеверных обрядов; ведь у них считалось благочестивым орошать кровью пленных жертвенники богов и испрашивать их указаний, обращаясь к человеческим внутренностям, и вот, когда Светоний был занят выполнением этих дел, его извещают о внезапно охватившем провинцию возмущении».

Итак, на этот остров, западную оконечность римского мира, пришла весть о женщине, идущей на Лондон с мечом и огнем, — Боудикке. Светоний, позабыв об Англси, повел свою армию назад, чтобы встретиться со свирепыми племенами. Честь покорения Англси впоследствии досталась Агриколе. Форсирование пролива Менай вброд под командованием Светония было, должно быть, известно римской армии, ибо Агрикола обошелся без флота: он обучил солдат плаванию. Его воины могли сражаться в воде и одновременно управлять лошадьми. Римляне дошли до пролива, переплыли через него и взяли остров штурмом.

Через несколько минут я пересек воды, опасные течения которых сдерживали римские легионы, и оказался среди полей, беленых фермерских домов, золотого утесника и тихих улиц. Первая деревня, с незатейливым и доброжелательным названием Лланвайр, озадачивает приезжего, когда он узнает, что это всего лишь сокращение, а на самом деле называется она так:

Лланвайрпуйлгвингиллгорехвирнодробуилландисилиогогох!

Это не шутка. Так и есть! Полное название, однако, никогда не использовалось, хотя в слегка ампутированном виде указывалось в карте географического управления. Почтовый адрес — «Лланвайр П.Г.» или «Лланвайрпуйл».

Я вошел в первый же паб и сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Ставлю выпивку тому, кто произнесет полное название этого места.

Повисла зловещая пауза, затем один старик, допив пиво, поднялся и спел название! Произнести это слово невозможно, но человеку со слухом удается, потренировавшись, его пропеть.

— А что оно означает? — спросил я.

— Мне говорили, что это — «Церковь Святой Марии в ложбине, заросшей белым орешником возле быстрого ручья, неподалеку от церкви Святого Тисилио и красной пещеры».

Я оказался в одной из самых крупных и плодороднейших частей Уэльса. Англси — это огромная ферма. Ее принято называть «матерью Уэльса», потому что все зерно, необходимое Уэльсу, можно вырастить здесь. Длинные дороги проходят по плоской зеленой земле, соединяя тихие, маленькие каменные города. Холихед предоставляет единственное развлечение: здесь можно понаблюдать за прибытием и отправкой ирландского пакетбота.

Задолго до того как приехать в Уэльс, я спрашивал у мисс Меган Ллойд Джордж, пригодилось ли ей знание валлийского языка в избирательной кампании на Англси. Теперь понимаю, что задал глупый вопрос.

На Англси все говорят по-валлийски. В отдаленных частях острова еще встречаются старики, которые не могут поддержать разговор на английском. Хотя путеводители и книги о путешествиях по Уэльсу описывают Англси как край света, мне показалось, что за последние несколько лет остров переменился. Каждую субботу городок Холихед разыгрывает роль метрополии по отношению к людям, приехавшим из разрозненных фермерских хозяйств. Здесь есть магазины не хуже, чем в Бангоре или Карнарвоне, есть и «разговорный» театр. Влияние этого театра можно назвать коварным! Я пошел в магазин за табаком. Девушка за прилавком быстро говорила с приятелем по-валлийски. Беседу она закончила так: «О’кей, крошка».

Посреди главной улицы есть поворот, который легко пропустить. Он ведет к крытому городскому рынку. В субботу днем вы увидите здесь весь остров. Фермеры с женами и детьми приезжают на фургонах или на лошадях и делают закупки на неделю. Торговцы с материка раскладывают свои товары на лотках за пределами рынка — поношенная и новая одежда, женские шляпы, юбки, одеяла, полотенца, ткани и материалы для шитья. Жены и дочери фермеров ходят вокруг прилавков, рассматривают то, что осталось, и иногда совершают покупки. В углу рынка вездесущий кокни устроил аукцион. В одной рубашке он стоял перед огромной горой одеял и простыней. Его окружила толпа настороженных и сообразительных валлийцев.

— Кто даст десять шиллингов? — кричал он, сильно хлопая ладонью по одеялам. — Ну давайте, только не галдите разом… Я для вас все сделаю, потому что сегодня я в хорошем настроении.

Затем, слегка повысив голос, продолжал:

— Восемь шиллингов! — и хлопнул по одеялам еще яростнее.

Толпа молчала.

— Я их выброшу! — завопил аукционер в припадке невиданной щедрости. — Швырну прямо в вас! Семь шиллингов и шесть пенсов! Нет! Шесть шиллингов? Нет! Пять и шесть пенсов? Вы, дама?

Он сдержал слово.

В сторону бдительного помощника-еврея полетели одеяла, и фермерская жена горестно раскрыла маленький кошелек.

Интересно наблюдать за смеющейся толпой, обменивающейся английскими шутками и разговаривающей по-валлийски.

В помещении рынка стоят прилавки с продуктами. Рядом с корзинами яиц сидят старые женщины. Некоторые предлагают полфунта домашнего масла. Эти маленькие порции, привезенные издалека, — жалкая добавка к более или менее самоокупающемуся фермерскому хозяйству и красноречивое свидетельство простой жизни и скромных доходов островитян. Думаю, старые хозяйки приезжают на субботний рынок ради общения: вряд ли несколько пенсов, вырученных за товар, могут вознаградить за труды в приготовлении и доставке.

Я никогда не видел на маленьком рынке столько мясников. Тут от пятнадцати до двадцати прилавков, некоторые принадлежат материковым мясникам. На других местные фермеры раскладывают мясо забитого домашнего скота. И опять же привозят немного. Я не увидел целой лопатки или окорока. Мясо нарезано на маленькие, непривлекательные куски, весом в фунт или полфунта.

— Деревенским жителям и в голову не придет покупать мясо в городе, — сказал мне один мясник. — Здесь принято покупать мясо на рынке.

Из этого я сделал вывод, что в будни население Англси придерживается вегетарианского образа жизни.

В Холихеде можно отлично отдохнуть. В хороший день, забравшись на гору, вы увидите Ирландию, красивые морские скалы, а на востоке — хребты Сноудонии.

От Холихеда идет прямая дорога, по обеим сторонам — пшеничные поля, на лугах среди кустов утесника и серых валунов пасутся черные коровы.

Я въехал в чудесный городок Бомарис. Коренные валлийцы с Англси считают Бомарис английским городом! Они подозревают, что Бомарис чем-то отличается от других городов. Думаю, это наследие далеких времен, когда английский король построил здесь свой замок, который подчинил себе окрестности, так что на валлийской почве вырос английский городок.

К Бомарису я ехал мимо пролива. Вода в Менае отливала серебром. Деревья образовывали над головой арку, каменные стены, зеленые ото мха и папоротника, были почти так же роскошны, как в национальном парке Килларни.

Мне понравился Бомарис — белые яхты, скользящие по заливу, торжественно-тихие улочки, потрясающий вид на горы и увитый виноградом остов замка Эдуарда I.

Эдуард построил замок после смерти Ллевелина. Он хотел любоваться панорамой Сноудона и одновременно держать в страхе островитян. До Карла I в замке Бомариса ничего выдающегося не происходило. Затем Англси сделался местом встречи и убежищем валлийских роялистов. Сегодня это самое мирное обиталище, какое только можно себе вообразить. Солнце падает на увитые виноградником башни, тишину нарушают лишь выкрики из двора — «Гейм!», — здесь теперь теннисный корт.