Он огляделся по сторонам. Какая тоска — сплошные охотничьи трофеи и гравюры, на которых тоже изображены сцены охоты… На него смотрели безжизненные стеклянные глаза. И повсюду — смерть: чучела в застекленных витринках, гравюры, на которых охотники, затаившиеся в камышах, бьют уток влет и охотятся на оленей и лис, позабыв все на свете. И повсюду льются реки крови — даже на единственной «неохотничьей» картинке, где изображается боксерский поединок без перчаток. Впрочем, кровопролитие — суровая правда жизни. Жизнь и смерть идут рука об руку, они неразрывно связаны друг с другом. Нет смерти без жизни, а жизни — без смерти. Маркби вздохнул. В последнее время стало модно притворяться, будто смерть не подстерегает человека за каждым углом. Мы выдумываем массу способов прикрыть неприятную истину. Все занимаются самообманом — кроме, пожалуй, сотрудников полиции. Для них кровь, раны, смерть привычны, полицейские сталкиваются с ними каждый день…

Старший инспектор Селвэй смерил толстяка яростным взглядом:

— Послушайте, Трофтон, но ведь должны вы хотя бы догадываться, где ваша супруга! Есть у нее друзья, родственники?

— Ее друзей я не знаю, — с тем же безмятежным видом сообщил Трофтон. — Она никогда не знакомила меня с ними. А родных у нее нет. — Как бы извиняясь, он развел руками. — Мне очень жаль! Может быть, я еще чем-то могу быть вам полезен, господа?

— Еще бы! — не выдержал Хокинс. — Послушайте, мы ведь не требуем подать блюдо, которого нет в вашем меню! Ваша жена разыскивается в связи с тяжким преступлением!

— Понимаю. К сожалению, здесь я ничем не могу вам помочь, — ответил Трофтон, нисколько не теряя присутствия духа. — Во всем остальном я с удовольствием сделаю все, что от меня зависит…

Трое полицейских, не сговариваясь, отошли в дальний угол зала посовещаться.

— Какой он невозмутимый! — понизив голос, заметил Хокинс. — Когда человека бросает жена, логично ждать, что он хоть чуть-чуть огорчится. А этот Трофтон… Либо он дурак, либо что-то скрывает. По-моему, он не в себе… Но явно не из-за нас.

— Мне говорили, что она и раньше часто уезжала, — также тихо ответил Маркби. — Она женщина взбалмошная и, похоже, приезжала и уезжала когда ей заблагорассудится. Пока Мириам Трофтон здесь, все идет наперекосяк, зато, когда она уезжает, все испытывают облегчение. Спросите хоть миссис Тиррел. По-моему, ее муженек считает, что жена снова уехала, не попрощавшись, и когда-нибудь вернется.

— Ну нет! — воскликнул Трофтон, у которого, очевидно, был острый слух.

Все дружно повернулись к нему. Владелец отеля вспыхнул и потупился, а потом взмахнул маленькими пухлыми ручками:

— На этот раз она уехала навсегда. Да вот, посмотрите сами. Пойдемте наверх, я вам покажу.

Все послушно отправились за владельцем отеля наверх по широкой лестнице в викторианском стиле и поднялись на красивую кованую балюстраду. Трофтон подвел их к двери с табличкой: «Служебный вход». Затем они очутились перед еще одной дверью, видимо сохранившейся с тех пор, когда здесь еще жили Морроу. В нее лишь врезали американский замок. На второй двери красовалась табличка: «Жилые помещения. Посторонним вход воспрещен». Трофтон долго рылся в кармане в поисках ключа. Наконец нашел его и отпер замок. Войдя, он суетливо пригласил всех за собой. Они очутились на хозяйской половине.

— Извините, у нас тут немного пыльно. Обычно раз в неделю здесь прибирает Мейвис, но, знаете, то одно, то другое… Мириам не занимается… то есть не занималась домашней работой. И не готовила. — Трофтон задумался. — Она вообще ничего не делала! — заключил он.

Стражи порядка огляделись по сторонам; на их лицах застыло смешанное выражение. Селвэй был озадачен, Хокинс бушевал от ярости, Маркби придирчиво осматривался. Он заметил, что мебель в квартире очень удобная, хотя, на его вкус, немного кричащая; на окнах — кремовые бархатные шторы, подхваченные золочеными шелковыми шнурами. Обратил он внимание и на комплект мягкой мебели. Диван и два кресла обиты фиолетовым дамастом с золотистыми кистями. Среди всего мишурного блеска, от которого рябило в глазах, попадались по-настоящему красивые антикварные вещицы. Прямо напротив него, на стене, висела гравюра восемнадцатого века; такие произведения живописи всегда казались ему венцом ханжества. Хотя они призваны были напоминать о греховности мира, они прямо-таки дышали сладострастным интересом к греху. Картина в квартире Трофтонов носила название L'Entremetteuse. [8]На ней была изображена толстая, краснолицая особа в домашнем чепце, пышно расшитом оборками, и в платье с кринолином. Напротив сводни сидел старый развратник в пудреном парике; он нюхал табак и внимательно осматривал «товар» — робкую, испуганную молодую девушку, которую сводня подталкивала к нему.

Маркби нахмурился.

Трофтон проследил за взглядом старшего инспектора.

— Картину повесила Мириам, — пояснил он. — Не в моем вкусе — грубовата. В отличие от старой мебели ее делали настоящие мастера! Когда мы решили устроить здесь отель, в доме сохранялось много утвари от прежних владельцев. Все самое лучшее мы перенесли наверх, а кое-что отдали на реставрацию. Мириам неплохо разбирается в антиквариате.

— Вы сказали, — напомнил ему Селвэй, — что у вас есть все основания полагать, будто ваша жена уехала навсегда. По крайней мере, я так вас понял. Вы привели нас сюда специально, чтобы подтвердить свои выводы…

Кричащая роскошь явно не понравилась Селвэю. Судя по всему, линстонскому старшему инспектору больше по душе любимое старое кресло, трубка и тапочки.

— Ах да, пойдемте! — живо вскричал Трофтон, ведя их в дальнюю комнату.

Они очутились в супружеской спальне. Маркби немного удивило, что Трофтоны спали в общей спальне. Правда, кроватей здесь оказалось две; было душно и пахло чем-то знакомым… Сандал! В углу действительно стоял резной сундук в восточном стиле, сработанный именно из сандалового дерева. Рядом с сундуком у стены высился объемный платяной шкаф с распахнутыми настежь дверцами. Шкаф оказался почти пуст; на вешалках висели лишь женский купальный халат и одно летнее платье.

— Видите? — Трофтон встал боком к шкафу и показал на него обеими руками: так фокусник демонстрирует, что кролик исчез из волшебного ящика. — Она забрала всю свою одежду! Раньше она никогда так не поступала. А теперь взгляните сюда…

Он суетливо засеменил по комнате к маленькому встроенному сейфу. И снова с проворством и ловкостью фокусника, который показывает товар лицом, он набрал секретный код и потянул дверцу сейфа на себя. Сейф тоже оказался почти пуст: валялась какая-то коробочка с открытой крышкой, а под ней лежал толстый конверт из оберточной бумаги.

— Обчистила! — воскликнул Трофтон. — Забрала все деньги и драгоценности. И две вазы вустерского фарфора; они стоят больше тысячи… Стояли на каминной полке, вон там! А оставила кое-какие торговые векселя.

— Сколько она взяла денег? — отрывисто спросил Хокинс.

— Около двух тысяч фунтов.

— Что?! — хором вскричали все трое.

Селвэй спросил:

— Не слишком ли большая сумма для того, чтобы хранить ее дома?

— Да, да, конечно. Если бы все шло как обычно, я бы завтра поехал в город и положил деньги в банк. Видите ли, здесь, наверху, я храню дневную выручку, то есть всю наличность. По-моему, так безопаснее, чем держать деньги в офисном сейфе внизу. — Трофтон задумчиво покосился на окно. — И машины ее тоже нет. Вряд ли она вернется… говорю вам, на этот раз она уехала навсегда.

Все вернулись в гостиную и расселись вокруг отполированного палисандрового стола. Ранневикторианский, подумал Маркби. Интересно, не жалко ли миссис Трофтон бросать мебель? Впрочем, мебель она все равно не могла бы увезти с собой. Зато забрала все остальные ценности…

Трофтон ждал, пока кто-нибудь что-нибудь скажет. Руки он положил на стол и сцепил кисти; он не выглядел ни огорченным, ни нервозным. Наоборот, подумал Маркби, физиономия у толстяка лоснится от довольства.