Наверно, полковнику тяжело было так долго говорить. Его лоб усеяло множество мелких капелек пота. А голос, вначале мощный и твёрдый, под конец совсем ослаб.

— Дядечка, — подбежала к полковнику Густя, — не надо так волноваться. Всё будет хорошо. Кешка вам сейчас всё объяснит. А вы ложитесь, отдыхайте. Вам нельзя долго сидеть…

Густя помогла полковнику лечь, накрыла его одеялом.

— Вам, наверно, кажется, что мы ничего не понимаем, ничего не знаем и ничего не умеем, — сказал Кешка. Он никак не мог понять, отчего так встревожился военный человек, полковник, красный командир. — Мы всё умеем. И мы хотим мстить фашистам, расстрелявшим пленных, и только вы один спаслись от смерти…

— Я сказал уже, что буду благодарен тебе всю свою жизнь, но, Кеша, Иннокентий, повторяю опять, — война не забава. А вы не взрослые, а дети.

— Поэтому мы и предлагаем вам командовать нами. Мы хотим взорвать бензохранилище и склад бомб, которые сейчас находятся в монастыре. Нам нужен план…

Полковник на мгновение задумался. Не иначе обдумывал, как лучше осуществить этот план.

— Подождите, подождите, дети… Я, кажется, начинаю понимать… Вы посчитали меня за красного командира?.. Полковника?.. Но я не командир…

— А гимнастёрка? — напомнил Кешка.

— А-а-а!.. Гимнастёрка… Она действительно одного полковника, который перед смертью отдал её мне…

— А кто же вы, дядечка? — спросила Густя.

— Кто?.. Человек… Какая у меня профессия?.. Сейчас покажу…

Сергей Иванович встал со скамейки, взял в руки будильник и ручку от гранаты.

— Теперь внимательно следите за мной, — предложил он и, подержав обе вещи на вытянутых руках, положил на стол перед собой. Затем накрыл их подушкой.

Всё это Сергей Иванович делал полегоньку, торжественно. Протянув над подушкой руки, он начал шептать какие-то непонятные слова: лабор омния витит импробус ин омнибус аликвид ин тото нигель…

Произнеся последнее слово, Сергей Иванович поднял подушку — под ней ничего не было.

Лёва с Максимкой заглянули под стол. И там ничего.

— Дядечка, вы — фокусник, — догадалась Густя.

— Здорово! — восхитился Максимка.

— Вы — иллюзионист, — сказал Лёва. — Ловкость рук, правда?

— Я — клоун, — признался Сергей Иванович. — А клоун в цирке должен уметь делать и фокусы, и по канату лазить, и по проволоке ходить — всё, что может понравиться зрителю…

Если на Максимку, Лёву и Густю признание Сергея Ивановича произвело самое сильное впечатление, то Кешка с Данилкой были разочарованы. Надеялись найти красного командира, который повёл бы их в бой на фашистов, а привели циркача… клоуна, может быть, такого, как Бен-Бахар, что выступает только в глухомани.

— Я всегда говорил, что со взрослыми лучше не связываться, — вынес приговор Данилка и безнадёжно махнул рукой.

— Данилка, как тебе не стыдно, — упрекнула его Густя. — Разве Сергей Иванович виноват, что он не полковник, а клоун?

— Правильно, девочка, правильно! Ты рассуждаешь по-детски искренне и по-взрослому умно. Обещаю тебе после войны контрамарку на все цирковые спектакли, — сказал «полковник» и пожал Густе руку.

— Вы хоть будильник нам отдайте, — поникшим голосом попросил Кешка.

— Это мы сейчас, — ответил Сергей Иванович и положил подушку опять на столик. — Раз, два, три, четыре, пять… Вот вам и будильник с ручкой, — сказал Сергей Иванович, подняв подушку.

На столике стоял будильник, а рядом с ним лежала ручка от гранаты.

Кешка взял будильник, ручку, приказал:

— За мной! — А когда вышли из кельи, решительно заявил — Беру командование на себя…

Обходя местечко, Кешка сделал крюк километра на три, зато без каких-либо приключений привёл свою боевую группу к колодцу, который называется Змеевой могилой.

Кешка мог бы и раньше рассказать о таинственном колодце в лесу: так, мол, и так, через этот колодец можно пробраться в Кормелицкий монастырь, но он отмалчивался, когда у него спрашивали, куда они идут. Словно охранял невесть какую тайну.

Если честно, так Кешке очень хотелось рассказать, как и куда можно добраться через лесной колодец. Но попробуй расскажи, так уже никакой неожиданности не будет. А на войне всё должно быть неожиданным. Такое уж оно, военное дело. Загадочное, таинственное, совсем, совсем секретное.

— Ну, и зачем ты привёл нас к этому колодцу? — не вытерпел Данилка, не признающий таинственности.

— Сейчас узнаешь, — ответил Кешка.

Тем временем Максимка подошёл к колодцу, заглянул в него и отшатнулся. Отступил шага четыре назад. Его лицо было белым как мел.

— Уф ты, — сказал он. — Оттуда кто-то смотрит огненными глазами.

Посмотреть на огненные глаза захотелось и Густе с Лёвой. От недосягаемой глубины, из которой светились два глаза, у Густи также закружилась голова, но она не показала виду. Только постаралась больше не смотреть в пропасть. Зато Лёва словно примёрз к срубу. Не мог оторвать глаз от тех двух огоньков, горящих глубоко внизу. Ему очень хотелось разгадать их тайну.

— Послушай, Кешка, чтоб мне с этого места не сойти, но там действительно сидит какой-то зверь, а может быть, какая-нибудь рыбина. Есть такая, называется фонарём, — сказал Лёва.

Кешка, однако, на Лёвины слова не обратил никакого внимания. Вместо него к колодцу подошёл Данилка, заглянул вниз.

— Эх ты, химик!.. Это же звёзды отражаются в воде, — сказал он.

— Хватит вам, — прикрикнул на них Кешка. — Вы разве за этим сюда пришли?..

— А ты не тяни лыко, — упрекнул его Данилка. — Говори, зачем мы сюда припёрлись?..

— Зачем?.. Потому что колодец этот совсем и не колодец, — начал Кешка. — Это потайной лаз в подземелье, с которого очень даже просто можно пробраться в монастырь. Теперь кумекаете, что и к чему?.. Ну, вот!.. Я этим самым ходом вывел Сергея Ивановича… Сейчас мы по одному полезем в колодец, по подземелью выберемся в монастырскую часовню, поставим мину и назад. Поняли боевую задачу?

Задача, конечно, была понятная, как таблица умножения, но у Максимки она не вызвала никакого вдохновения.

— Кешка, — обратился Максимка к Кешке, — мне страшно лезть в колодец. У меня голова кружится… С каким презрением посмотрел Кешка на Максимку! Словно Максимка и не человек, а самый последний трус. Максимке стало очень стыдно и мерзко за свою слабость, он втянул голову в плечи, а глаза опустил вниз. Хоть бы Густи не было с ними. Осрамился, совсем осрамился! Что теперь Густя подумает о нём, о Максимке?

— И нечего на Максимку так смотреть, — вступилась Густя. — Есть такие люди, что боятся. Я сама слышала…

— Ну, и ждите нас тут, — решил Кешка. — Мы и втроём справимся.

— Нет, я пойду с вами, — решительно заявила Густя. — А Максимка будет ожидать нас тут.

Поспорив немного, на том и порешили.

— Значит, так, — начал распоряжаться Кешка. — Первой полезет Густя. Подожди, Данилка, не мешай… Я знаю, что делаю. Я её подстрахую на всякий случай вот этой верёвкой. За мной полезет Лёва. Последним — ты, Данилка. Теперь, кто и что понесёт…

Максимка со слезами на глазах наблюдал, как Кешка распределял гранаты: в Данилкину противогазовую сумку сложили гранаты «эргэдовки»; себе Кешка оставил две противотанковые гранаты, а Лёва получил будильник и запалы.

Максимка не один раз хотел закричать: возьмите и меня, и я пойду с вами, но тут же перед его глазами возникала жуткая картина. Он, Максимка Савик, вдруг выразительно видел, как срывается в пропасть, летит навстречу тем звёздам, что блестели в колодце. Ощущение это было таким ярким, таким ужасным, что у Максимки слабели ноги, а сердце едва не выскакивало из груди.

Максимка ненавидел себя, но победить собственный страх никак не мог. И почему он родился таким недотёпой, таким трусливым?..

Густя подошла уже к колодцу, перекинула через сруб ногу. Кешка хотел помочь ей, поддержать за руку, но Густя оттолкнула Кешкину руку и перекинула другую ногу. Нащупав сходни, потихоньку начала спускаться в колодец. Максимка от страха даже закрыл глаза. Ему вдруг показалось, что Густя сорвалась и полетела в пропасть. Он даже услышал, как она закричала. А когда открыл глаза, то увидел, что в колодец уже залезает Данилка.