Хотя в ситуации с недорисованной окружностью я не видела ничего библейского, согласно кивнула и протянула Ханне простыню — не могу же я стелить постель, пока подруга сидит на диване. Для другого гостя пришлось бы доставать надувной матрац, но Ханна отличается миниатюрным сложением и вполне способна поместиться между обтянутых денимом подлокотников. Очень кстати: матрац большой, громоздкий, надень его пришлось бы прислонять к стене, загораживая нумерованную литографию Матисса (марокканский пейзаж), которую мама подарила мне на двадцатипятилетие.

— А для чего было чертить окружность?

Уставившись на голубые простыни, словно не зная, что с ними делать, Ханна ответила:

— Потому что он прирожденный режиссер. Стремление к режиссуре заложено у него в генах, я просто не замечала.

— Нет, я об учителе. С какой стати было рисовать круги на доске?

Пожав плечами, Ханна поднялась с дивана: до нее постепенно доходило назначение голубых простыней.

— Наверное, вычитал тем же утром в «Нью-Йорк таймс». Какой-нибудь способ оценки личности, позволяющий выяснить, что в нас доминирует — самостоятельность или стадность… — Ханна замолчала, пораженная открытием. — Ну конечно же, это была проверка для выявления природной склонности к режиссуре. Держу пари, после урока мистер Бил отвел Адама в сторонку и дал почитать сценарий! — Бросив простыню на диван, Ханна принялась копаться в красной спортивной сумке. На диван полетели бутыль раствора для контактных линз, компакт-диски, пачки носовых платков. Наконец подруга выудила нужный предмет: черно-белую, под мрамор, записную книжку.

— Что ты делаешь? — поинтересовалась я, наблюдая, как Ханна быстро и молча что-то строчит. Обычно, если она обрывает разговор и погружается в сочинительство, это означает — ей в голову пришла идея нового фильма. Подруга не устает искать способ продемонстрировать свои блестящие способности и не прочь приписать себе талант-другой. Ее квартира в Вашингтоне завалена записными книжками, полными подробно прописанных сюжетов о героинях ростом четыре фута одиннадцать дюймов, спасающих мир от сумасшедших мужчин, влюбляющихся в обреченных солдат или открывающих лекарство от не вполне понятных болезней. Со сценариями у Ханны проблем нет. Проблема в финансировании.

— Пишу себе: «Не забыть проверить биографию Уэллера на упоминание имени Говарда Била». — Положив ручку, Ханна закрыла блокнот. — Аккуратность не помешает.

Аккуратность еще никому не вредила, но Ханне, боюсь, уже поздно вырабатывать в себе это качество. Аккуратная девушка не оставит кастрюлю с водой кипеть на плите и не рванет в другой город, никого не предупредив.

— Конечно, — согласилась я, надевая чистую наволочку на запасную подушку, принесенную с собственной кровати. Подушку я бросила на простыню, уголки которой Ханна заправляла под матрац дивана. С верхней полки шкафа я достала тонкое хлопчатобумажное одеяло, хотя сомневалась, что Ханна станет укрываться. Не то чтобы ночь выдалась небывало жаркой — пока я бездельничала в горах, на Манхэттене слегка похолодало, — но столбик термометра не опускался ниже восьмидесяти [8]. Приятная погода — не было удушающе влажной жары, легкий бриз веял каждые несколько минут. Незачем было включать кондиционер и следить, как он рассеивает почти холодный воздух.

— Огромное спасибо, что приютила меня, — сказала Ханна, застелив наконец диван. — Конечно, я бестактно вторглась, свалилась как снег на голову, к тому же соседка по комнате — это всегда ужасно неудобно, но, клянусь, это ненадолго. Я только найду Адама, получу роль в его фильме и сразу очищу помещение, обещаю. — Ханна улыбнулась, желая заверить в искренности своих намерений. — Максимум пара недель.

Я натянуто улыбнулась в ответ. В искренности Ханны я не сомневалась — все годы нашего знакомства она оставалась надежной и решительной особой. Сомнения у меня возникли исключительно по поводу ее планов — как-то не верилось, что Адам станет плясать под ее дудку.

Свернув мятое летнее платье, Ханна положила его на записную книжку. Подруга пробыла у меня меньше часа, но гостиная уже принадлежала ей. Стопки одежды были аккуратно выложены, флаконы с шампунем, кондиционером и увлажнителем выставлены в ряд, сумки в углу наполовину спрятаны под стол с откидной столешницей, захламленной неоплаченными счетами и наспех сделанными эскизами. Сумки явно пытались стать незаметными. У них было намерение сделаться невидимыми, словно их не существовало на белом свете, но нельзя же не заметить чужие вещи в квартире площадью четыреста квадратных футов — один раз обвести взглядом, и вся обстановка как на ладони.

— Ладно, спокойной ночи, — сказала я. Мне вдруг ужасно захотелось погрузиться в мирное безразличие сна. Подшивка малосимпатичных событий продолжала пополняться: безнадежные планы Ханны, папа, Кэрол, адские инопланетные кошечки и неопределенность моего собственного будущего. — Постараюсь не разбудить тебя утром. Стены здесь очень тонкие. Будильник я ставлю на полвосьмого, а в душ обычно иду часов в восемь. Ханна вытаращила глаза: — Последнее, о чем ты должна заботиться, — мой утренний сон. Я незваный гость и заслуживаю пренебрежения. Да и не можешь ты шуметь громче, чем улица. — Подойдя к окну, Ханна взглянула вниз, на Бликер-стрит. — Здесь всегда такой кошмар?

В принципе ответ был положительный, но я ограничилась туманным замечанием насчет плотности движения и времени дня. Даже будь здесь временами тише, это ничего не изменило бы. Единственное время суток, когда шум дороги не давал заснуть, — три часа ночи.

Я уже забралась в постель, когда Ханна тихо постучала и просунула голову в дверь:

— Последний вопрос, и я от тебя отвяжусь. У тебя занят завтрашний вечер? Можно сходить куда-нибудь развлечься.

Вечера понедельника — мое любимое время. Обычно я сижу дома, размораживаю что-нибудь на ужин и смотрю телевизор, хотя изредка у меня мелькает подозрение, что конец первого рабочего дня недели можно было бы проводить иначе. Завтра вечером на пороге нарисуется Ник, которому не терпится узнать, что произошло у нас с отцом в вестибюле спа-отеля, и примется вытягивать правду о моих чувствах и докапываться до настоящих причин моего нежелания просить денег. Ник не давит и не понукает, он просто ждет с видом глубокого понимания проблемы. С таким выражением лица его отец в конце восьмидесятых выступал посредником при заключении соглашений о контроле над вооружениями стран — участников Восточного блока.

— С удовольствием. За углом есть дешевый французский ресторан, там подают сказочные блинчики, — сказала я, откинувшись на подушку. Как все-таки приятно вытянуться на собственной кровати! — Я заканчиваю работу в семь. Приходи в ресторан к половине восьмого. Название и адрес завтра перед уходом оставлю на холодильнике.

Увиливать от разговора с Ником, конечно, было безответственно, но пока с меня достаточно попыток казаться солидной и зрелой. Мне казалось безразличным, в какую графу таблицы роста — дети или взрослые — меня запишут. Либо сегодняшний день станет огромным скачком вперед, либо гигантским шагом назад.

— Отлично! — просияла подруга. — До завтра, Лу.

Дверь за Ханной закрылась. Я слышала, как она открыла краны в ванной. Душ как раз за стенкой моей комнаты, и мне отлично слышно, как льется вода. Журчание успокаивает не хуже искусственного водопада или каскадного фонтанчика, и я закрыла глаза, собираясь спать. Уставшие мышцы ныли, выжатый мозг настоятельно просил отдыха, но сон не приходил. Мыслями я неизменно возвращалась к разговору с отцом: вот я репетирую разговор с ответственных взрослых позиций, пытаюсь говорить, но слова застывают на языке, и я выдавливаю: «Ничего не нужно, пап, пустяки». Исход был предрешен, но все равно я не могла понять, как же меня угораздило.

Вчера несколько мгновений все казалось простым и понятным. На несколько драгоценных секунд жизнь представилась контрольной, где известны все ответы. «Таллула, что же ты теперь будешь делать?» Бз-з-з: «Стану успешным дизайнером». — «Как ты этого добьешься?» Бз-з-з: «Без помощи отца. Кругом масса возможностей, только руку протяни». Не испытанное раньше ощущение уверенности бесшумно спланировало с вышины, как орел, и осенило сердце широкими крыльями, но это оказалась лишь причудливая игра света и тени: в действительности перспективы мои были так же тусклы, как слабый мерцающий огонек свечи в окне соседнего дома.