Я пожала плечами. Последние несколько часов я не думала ни о ком и ни о чем, кроме нас двоих. Участок находился в центре жилого района, но казалось, мы одни в тихой сельской местности, далеко-далеко от больших городов и людей.

— Не знаю. Вот думаю, какую композицию можно составить из нашей палатки и синей уолл-мартовской мебели…

— Я чувствую себя героем фильма, — признался Ник, отпив глоток пива. — Сейчас из-за куста появится администратор студии, даст команду выключить софиты и предложит актерам разойтись восвояси. А виной тому эти декорации: все так красиво, что кажется искусственным.

— Нас не могут прогнать отсюда, — сказала я. — Это моя земля.

— Это верно. Ты землевладелица.

— Да, землевладелица.

Поставив пиво, Ник поднялся.

— Угли, наверное, уже достаточно горячие. Почистишь кукурузу или помоешь овощи?

— Займусь кукурузой.

— Превосходно. — Он вручил мне пакет.

Мы с Ником редко кашеварили вместе, но учитывали индивидуальный темп и умели не путаться друг у друга под ногами. Ужин вышел незабываемый: хот-доги подгорели, кукуруза готовилась так долго, что мы съели ее на десерт, но это пустяки. Часом позже мы залили угли водой и поздравили друг друга с успехом.

Прибрав остатки ужина, мы играли в «Скраббл» при свете фонаря, пили пиво и выдумывали истории о соседях. Ник разбил меня наголову в первой партии, но я потребовала реванша и ухитрилась составить восьмибуквенное слово.

— Траволог? — переспросил Ник, когда я выложила квадратики.

Я посмотрела на него:

— Знаток трав.

— Значит, травник, — возразил Ник.

— Докажи!

Доказать он не смог. Словарь Ник в «Уолл-марте» купить не догадался.

— В таком случае, — сказала я, нарушив негодующее молчание, последовавшее за моей дерзкой репликой, — у меня одиннадцать очков, плюс дубль, плюс бонус на пятнадцать очков… — Я быстро произвела в уме подсчеты. — Всего семьдесят два очка. — Я наклонилась, чтобы прочесть счет при свете фонаря. — Ну, кто победил?

Ник не ответил, в ярости глядя на меня. Вдруг он резко подался вперед, смахнул тонкую прядку волос, падавшую мне на глаза, прижался губами к моим губам, приоткрыл рот и поцеловал по-настоящему.

Это было безумие, невозможное и беспрецедентное. Я отстранилась и с подозрением уставилась на Ника:

— Ты что?!

Однако это не была особая тактика с целью выиграть партию и не хитрость для отвлечения внимания. Ник расплылся в широкой дурацкой улыбке:

— Ну, как тебе сказать… Ты же считала, что это произойдет сразу или никогда.

— Да, — ответила я, потому что именно так и считала — в смысле никогда. Нормальные люди, нагулявшись в зеленом лесу, не обнаруживают внезапную пылкую страсть к старым друзьям.

— Между тем твои расчеты в корне неверны, — объявил Ник, нимало не заботясь о перевернутой логике собственных мыслей и поступков. — Целиком и полностью ложны, потому что… Слабые подозрения возникли у меня еще утром, когда ты завлекла меня в свои сети по пути на работу, — иначе стал бы я откладывать важную встречу ради удовольствия переться через всю страну, — но это ничто по сравнению с тем, что распирало меня целый день.

Я видела его настойчивый взгляд и дурацкую милую улыбку, борясь с ощущением, от которого захватывало дух. Рядом был Ник, старый надежный Ник, который желал мне наладить нормальные взаимоотношения с отцом и иногда чем-то помогал. И в то же время это был не совсем Ник. Напротив сидел смутно знакомый соблазнительный красавец. Я знала, что приятель недурен собой и обладает шармом, привлекающим женщин как магнит, — темные волосы, лазурно-голубые глаза, легкая полуулыбка. Я замечала спонтанный эффект, который вызывало появление Ника в людных барах Сохо, но на меня он до сих пор в атаку не ходил, никогда не включал свой электрошок на «полный шарм» и не применял ко мне.

— Но почему — сейчас? Вообще — почему?

— Столько лет тебя приходилось раскачивать на любое дело, и вдруг ты сама вытащила меня в поездку. Это ново. — Ник снова поцеловал меня, дольше и глубже, с совершенно очевидными намерениями. — И неотразимо.

Я не стала сопротивляться его чарам, хотя и сознавала недолговечность такой перемены. Я чувствовала себя падающей кометой, а Ник был звездочетом, который еще не знал, что подобные события происходят раз в семьдесят шесть лет.

— Это пройдет, — заверила я Ника. — Я по-прежнему инертное тело.

— Нет. — Ник придвинулся так близко, что щекой я ощутила его дыхание.

Я хотела закрыть глаза и блокировать его очарование, но не могла отвести глаз и унять тяжело бьющееся сердце.

— Инертное.

— Нет. — Ник притянул меня ближе и взглянул в глаза. — Ты владелица земли.

Существовало несколько логических аргументов, которыми можно было ответить на смелое заявление, но в тот момент они были бесполезны. Можно было спорить до хрипоты и цепляться к мелочам, пока костер не потухнет, но, в общем, Ник был прав. Я владелица земли, я та, которая часто делала неправильный выбор, совершала глупые поступки, тратила недели и даже месяцы на изначально обреченные романы. Таких деяний за мной был длинный список, целый анамнез, поэтому неудивительно, что, несмотря на дурные предчувствия, сомнения и неизбежные колебания, я последовала за Ником в шатер… то есть палатку.

— Я забыл зажечь спираль от москитов, — сказал Ник, попытавшись сесть, но я не позволила. Мне не хотелось, чтобы он двигался, — слишком хорошо было лежать, положив голову ему на грудь, и слушать ровное, надежное «стук, стук, стук». Вот чего мне не хватало — звука бьющегося сердца под самым ухом.

— Да брось ты, я вообще забыла почистить зубы и умыться, к тому же у меня в сумке мазь от прыщей, которой я забыла намазаться, — перечислила я дела, заброшенные из-за сейсмического сдвига в наших отношениях.

Ник засмеялся, перестал ерзать, забросил руку за голову, вздохнул и притянул меня поближе. Снаружи дул легкий ветерок, узорчатые тени листьев чуть шевелились на крыше палатки. Полная луна светила ярко, и тускло-серый шатер казался наполненным сияющим серебристым полумраком. Я смотрела на это чудо во все глаза, удивляясь, почему меня ничуть не волнует собственное безрассудство.

— Когда ты в последний раз ночевал в палатке? — спросила я, чтобы отвлечься. Не хотелось думать о случившемся, анализировать и разбирать по косточкам мое внезапное бесстрашие. Это новое ощущение, которое я не желала обрывать. Не сейчас, когда я слушала спокойное биение сердца Ника, припав щекой к его груди.

— Два года назад, — ответил Ник. — Мы с братом поехали в Акадийский национальный парк в штате Мэн. Взяли лодку, уплыли на прекрасный необитаемый остров подальше от цивилизации и бродили три дня. Поход оказался интересным, но, признаться, самым сильным впечатлением стали укусы москитов. Вся левая сторона лица, от виска до подбородка, была сплошь изъедена этими кровососами, и с тех пор, как в третьем классе я переболел ветрянкой, я не испытывал такого неистового желания расчесать все в кровь. Господи, я готов был содрать ногтями кожу с лица!

— И тогда ты открыл для себя противомоскитную спираль?

— Да нет, мы их вовсю использовали. Мужчины семьи Таунсендов никогда не путешествуют в диких дебрях без спиралей от москитов.

— Тогда зачем их вообще зажигать?

Ник пожал плечами:

— Это как поставить свечку в церкви. Светит приятно, и всегда есть доля шанса, что какой-нибудь москитный бог тебя услышит.

— Не верю в москитных богов.

— А ты когда в последний раз ночевала в палатке?

Нам полагалось сгорать от неловкости, а беседе быть неровной, натянутой, отрывистой и с мучительными паузами, однако мы болтали легко и непринужденно, так же как и до нашего сейсмического сдвига. Не будь наша одежда беспорядочно разбросана по палатке — результат нетерпения и страсти, — все равно мы лежали бы в темноте и болтали, кто когда в последний раз ночевал в кемпинге.

— Шесть лет назад в «Евродиснейленде», — сказала я, отчетливо вспомнив на редкость неудачную поездку — одну из тех, что заставляют всю жизнь держаться подальше от палатки. — Моя подруга Анна, мастерица сэкономить фунт на центе и растянуть его на месяц, где-то добыла купоны на кемпинг в «Евродиснейленде» — типа заплати за одну ночь и получи вторую бесплатно. В Лондоне мы сели на автобус до Борнмута, там взяли машину у родителей Анны и через Остенде и Брюссель поехали в «Диснейленд». Стоял апрель, ночи были холодные, и что бы мы ни делали, согреться не удавалось. Первую ночь клацали зубами, несмотря на старый армейский спальный мешок ее отца. Температура упала, наверное, градусов до тридцати [30]. А вторую ночь мы провели в прачечной кемпинга — тепло, стены надежно защищали от ветра, — но в четыре утра мы уже чувствовали себя военнопленными. Ослепительные лампы не выключались на ночь, и кантри-музыка звучала в помещении круглые сутки. Такую методику вроде бы применяли в застенках Норьеги?