«Бирюзово-синий…» — повторил Лукас про себя. Совсем как бесформенное пальто и варежки у одной его знакомой. — А вместо рождественской елки Винни представляла себе фуксию?
— Да. Мои варежки — это ее подарок, их вышили Джулия с бабулей. — Лицо Гален озарила счастливая улыбка, и, немного помолчав, она продолжила свой полный воспоминаний о душевном тепле и любви рассказ. — Сперва все шло как нельзя лучше. Я вроде бы жила дома, то есть у моей матери и Марка, но почти все время проводила с Винни, Джулией и бабулей. Но потом… — дрогнувший от боли голос предупредил Лукаса о том, что сейчас он услышит о самой тяжелой и невосполнимой утрате жизни Гален, — бабуля умерла. Она совсем немного не дотянула до восьмидесяти двух и ушла из жизни быстро и безболезненно. Но все равно это было ужасным ударом. Ее не стало в марте моего последнего года в школе. Я очень переживала эту смерть и не оправилась даже к маю, когда все и произошло.
— Девятого мая.
— Да. Девятого мая. — По мере того как Гален перечисляла свои невзгоды, ее голос перестал дрожать от боли и наполнился горечью. — Тогда я вернулась от Джулии и Винни довольно рано. Они вообще ложились спать рано. Джулия старалась подчинить свою жизнь режиму Винни, чтобы та поменьше оставалась одна. Я думала — дома никого нет. У матери были занятия в вечерней школе, а у Марка — ночное дежурство. Я зашла на кухню попить воды, когда появился он. Прямо в мундире.
— В мундире?
— Марк служил в полиции. То есть служит в полиции.
— Час от часу не легче, — буркнул Лукас.
— На самом деле он уже отработал свою смену в дневное время — кого-то подменил — и просто немного задержался, оформляя какие-то протоколы. Он заявил, что давно меня не видел голой, что я по-прежнему страшнее пугала — во всяком случае, когда напяливаю на себя эти жуткие шмотки. Но ведь мне уже восемнадцать — значит, под ними у меня должно все-таки что-то быть. И он желает на это поглядеть. Я сказала ему, что он псих и извращенец, пригрозила, что расскажу обо всем матери и его шерифу. Но Марк только рассмеялся. По его мнению, извращениями страдала я, а не он, поскольку дружила с Джулией и Винни. Ему удалось выследить меня, и с тех пор он каждый день ездил на машине за Джулией. Это стало для него навязчивой идеей. И при этом он обвинял в сумасшествии меня. Да и к тому же кто поверит, что ему была охота приставать к такой уродине, как я? Но он добрый парень и готов пойти на великую жертву и сделать меня женщиной, прямо не сходя с этого места.
— И тогда вы заметили нож на кухонной полке.
— Да. Марк позволил мне взять его. И я даже попыталась им защищаться. Но едва представила, как пронзаю его этим ножом, мне стало так противно, что рука разжалась сама собой. А Марк захохотал и закричал: «Вот, видела? Ты же меня хочешь! Ты всегда меня хотела!» Он успел расстегнуть свой мундир, и лез целоваться, и лапал рукой у меня за пазухой, когда вошла мать.
И Лукас понял, что это был конец. Что дальше были только холод и лед. Бесконечная зима, убившая мечту и надежду на счастье.
— И… — мягко подбодрил он, глядя в заледеневшие синие озера.
— На ней был надет купальный халат. Наверное, она спала. Если ей нездоровилось, мать могла отменить занятия в вечерних классах и остаться дома.
— И?
— И Марк начал распинаться вовсю, как только ее увидал. Дескать, он только что вернулся домой и ужасно до ней скучал, хотел ее целый день. Особенно после того как побывал на месте автокатастрофы, насмотрелся на всю эту жуть и понял, как мало мы ценим жизнь и любовь. Но ее дома не оказалось — по крайней мере он так считал, — зато оказалась я и начала к нему приставать. Причем уже не в первый раз! Но он держался и отказывался от моих предложений вплоть до этой ночи, когда ему так не хватало женщины! Хотя, конечно, это не может служить ему оправданием и мать имеет полное право вышвырнуть его вон.
— Но вместо него она выгнала вас.
— Я ушла сама раньше.
— Значит, вы так и не знаете.
— Чего я не знаю?
— Что она собиралась сделать.
— Я отлично все знаю, — резко возразила Гален. «Она поверила бы Марку, так как любила его, а не меня!»
— Но вы ведь ни разу даже и не пытались рассказать ей о том, что Марк таскается в вашу спальню, верно?
— Нет… — «Конечно, нет! Она бы пропустила это мимо ушей из-за своего чувства…»
— Мать казалась вам такой счастливой, — закончил за нее Лукас. — И вы не посмели лишить ее этой радости.
Его ласковые слова ошеломили Гален, отняли способность сопротивляться и мягко, медленно повлекли назад, в прошлое, к той мечтательной девочке, обожающей смотреть на маргаритки… и помнившей материнские смех и любовь — прежние, первые, до Марка. Та любящая и любимая дочка помнила многое. И ради этих воспоминаний она пыталась сделать вид, что в их доме все в порядке. Ее мать не должна даже заподозрить, как ведет себя Марк, когда они остаются вдвоем.
И девочка, погруженная в мечты о счастье, предпочла таиться от матери, с которой когда-то была так близка, которой так доверяла. Но теперь доверие утратило прежнюю полноту. И первой отдалилась именно Гален. Действительно ли она желала сохранить запоздалое счастье своей матери? Или все же винила ее в том, что в их жизни появился Марк?
Гален пыталась сохранить видимость счастья, не допуская никаких упреков в сторону матери. Поначалу. Но рано или поздно она не могла не обвинить Бесс Чандлер в том, что вынуждена мириться с Марком. Эта скрытая обида исподволь разъедала ей душу, хотя и оставалась тайной, так же надежно оберегаемой, как и самый сокровенный ее секрет — тот удивительный мир, в котором Гален жила с Джулией, Винни и бабулей. В прошлом она непременно поделилась бы с матерью радостью сопричастности к этому заповедному миру. Когда-то, до Марка, мама с дочкой вместе стали бы шить наряды, которые Гален скроила для Винни, — уникальные платья для неповторимой Вин.
Лукас, затаив дыхание, следил за поднятой его предположением бурей эмоций в душе Гален. Это была настоящая зимняя пурга. И все же он сумел различить в холодной, застывшей синеве ее глаз едва заметные искорки удивления. И воскрешенной надежды.
— Гален! Вы ведь ничего не рассказывали матери потому, что не хотели разрушать ее счастье?
— Я… наверное.
— Но той же ночью вы сбежали.
— Да. Мать с Марком надолго застряли на кухне. Он все бубнил и бубнил не переставая, пытался ей что-то объяснять. Я успела засунуть в спортивную сумку свои варежки, какие-то вещи и выскочила вон.
— И отправились к Джулии.
— Я собиралась пойти к ней. Она жила довольно далеко, на другом конце города, и пока я туда добралась, меня успел перехватить Марк. Он выскочил из машины и чуть не лопнул от хохота, когда увидел, как я испугалась. Он сказал, что успел достаточно разглядеть на кухне, что я по-прежнему страшна как смертный грех и он меня больше не хочет. Лучше уж он поскорее вернется домой, где его ждет не дождется моя мамаша, а уж она-то хочет его до обалдения. Но кроме этого, они оба хотят, чтобы я убралась из города и не смела возвращаться. А если не послушаюсь и попытаюсь каким-то способом связаться с Джулией — Винни заберут у нее и поместят в интернат для слабоумных. Уж он-то за этим присмотрит. Для него это плевое дело. Ведь пока не родилась Винни, бабуля сама учила Джулию на дому. Но из-за того, что нужно было присматривать за Вин, им стало не до уроков. Таким образом, Джулия нарушает закон о всеобщем образовании. Ему ничего не стоит официально установить этот факт и поставить в известность власти. Джулию заставят вернуться в школу, а Винни отправят куда-нибудь подальше, а это для нее — верная смерть. И если я не выполню в точности его приказ, он сделает так, что Винни умрет в одиночестве, всеми покинутая и забытая.
— И так Марку удалось заставить вас покинуть Джулию, — заметил Лукас. Гален не просто оставила ее без дружеской поддержки — она сделала это в самое тяжелое время, когда все еще не успели оправиться после смерти бабушки.
