— Ничего не надо, Лоренс. Спасибо. Мы справимся.

— Я останусь в Манхэттене, Лукас, — сказала Бесс. — Постараюсь найти комнату где-нибудь поблизости, и буду приходить сюда и помогать вам каждый день. Вы только скажите когда.

— Не нужно. Вы уж извините, Бесс, но я все сделаю сам. Она понимала, что этот отказ вовсе не относится к ней.

Лукас принял ее. Принял ради Гален. Он даже сумел поверить в ее материнскую любовь.

Да и сама Бесс не сомневалась, что Гален будет лучше с Лукасом. Однако мать не могла не беспокоиться за мужчину, которому придется самостоятельно ухаживать за ее единственным ребенком.

— Но я могла бы делать для вас покупки…

Делать покупки? Лукас оставался все таким же равнодушным. Все, что ей потребуется, Гален получит через вену.

— Вам тоже нужно есть, Лукас.

— Я справлюсь. Спасибо.

— Но скажите хоть что-нибудь, я вас очень прошу! Я могла бы сделать что-то для Гален? Или для вас?

Внутренне Бесс уже была готова к отказу. И всерьез опасалась, что ее излишняя настойчивость может разбить броню вежливых отговорок, за которыми Лукас прятал свой панический страх. Вот сейчас он сорвется и закричит на нее: «Убирайся!» И в этом крике будет звенеть все его отчаяние и боль. А потом, так и не получив желанного облегчения, Лукас все же сумеет овладеть собой и снова прибегнет к холодной вежливости: «Пожалуйста, Бесс! Не заставляйте меня быть грубым! Мне так нужно остаться с ней наедине!» Но он и не подумал кричать.

— Да, Бесс. Вы могли бы нам помочь.

— Чем?

— Сшить для нее свадебное платье.

— Ох, Лукас, это вы?

— Джулия!

— Да. Понимаете, вы звонили уже две недели а назад и спрашивали насчет Гален, а у меня до сих пор нет от нее известий. Но вас тоже не было дома. Я решила, что вы вдвоем поехали куда-нибудь на медовый месяц, но все-таки хотелось бы быть уверенной, что у вас все в порядке.

Ему следовало давно позвонить Джулии. Но он позабыл не только про нее, но даже проверить автоответчик. Непростительная забывчивость. Его голос зазвучал виновато.

— Это не так, Джулия. Вы уж извините, я должен был вам сам позвонить. Гален…

Все еще спит. А ведь прошла уже неделя с тех пор, как они вернулись домой.

Лукас рассказал Джулии все, что случилось за эти недели, и едва он кончил говорить, как услышал в трубке:

— Я хочу быть там, Лукас. Чтобы помочь Гален. И вам. Конечно, у меня нет диплома медсестры, зато большой опыт. Моя младшая сестра… — Она растерянно умолкла.

— Винни.

— Да, — сдавленным шепотом отозвалась Джулия, — Винни. — Мало-помалу ей удалось взять себя в руки, и она продолжила: — Я сама ухаживала за ней, и Гален тоже. Это было здорово, когда мы помогали друг другу, хотя я прекрасно могла управиться сама. Вы позволите мне помочь вам, Лукас? Помочь вам помогать ей?

— Нет. Спасибо, Джулия, но пока не надо.

Пока не надо. Пока… Вот оно, то признание, на которое Лукас не мог решиться до сих пор. Хотя уже начинал заглядывать в будущее, когда пройдет год или пять лет и ему может понадобиться помощь — ради Гален, — потому как его окончательно поглотит пучина отчаянного безумия и он не сможет ухаживать за ней так, как положено.

Но пока ему удавалось самому обеспечивать всем необходимым скромную женщину, которой он отдал свою любовь. Он давно считал себя ее мужем и был верен тем торжественным клятвам, что они давали друг другу.

Лукас старался держать под замком все мысли о том времени, когда Гален очнется. Или о том, наступит ли такое время вообще… и начнется ли у них настоящая семейная жизнь. Он был готов довольствоваться и той жизнью, что вел сейчас. Потому что любил.

Но именно ради этой любви, ради Гален ему хотелось сделать ее по-настоящему счастливой.

Поэтому он так старательно высадил на террасе возле фонтана цветы, заказанные ею в Бронкс-вилле. Рассаду доставили вместе с запиской от хозяина оранжереи:

«Гален! Я выбрал для вас самые лучшие экземпляры белого, кремового, розового и голубого цветов. Если вы высадите их сейчас, пик их цветения придется как раз на май, на день вашей свадьбы».

Майский день, их свадьба, лепестки цветов, сверкающие каплями влаги, падавшей с лепного фонтана… Лукас высаживал цветы в дождливый, сырой день, и вместе с каплями дождя на них падали его горячие слезы.

Он старался как можно реже отходить от Гален. Самая долгая отлучка потребовалась для высаживания цветов, и все это время Лукас без конца обмирал от страха. Так же как и в часы сна.

Однако он заставлял себя спать, пристраиваясь здесь же, в комнате у Гален, в те редкие промежутки времени, когда считал, что ей ничего не будет нужно.

Так прошел февраль и наступил март. Лоренс сам позвонил Лукасу, поскольку все это время не получал никаких вестей. Они обменялись новостями. Гален все еще спит, ее состояние не меняется. Лоренс перезванивается с Бесс. Она вернулась в Канзас и ждет известий, а пока шьет для дочери свадебное платье.

Лоренс продиктовал Лукасу целый список своих телефонных номеров и ласково, но настойчиво добился обещания звонить ему регулярно и сообщать, как идут дела.

— Хотелось бы, чтобы ты делал это не реже раза в неделю. Я не собираюсь врываться в твою жизнь — ни лично, ни по телефону. Но ты должен держать меня в курсе.

И Лукас не стал возражать. Он будет регулярно звонить по воскресеньям, около часу дня. Лоренс имеет право знать обо всем, а кроме того, появится некоторая гарантия, что он сумеет предупредить Лукаса о надвигающейся беде еще до того, как тот почувствует опасность сам. Ведь слишком велика возможность, что он, не отдавая себе в этом отчета, утратит всякую связь с реальностью. Но когда Лоренс пообещал, что будет созваниваться с Бесс, Лукас тут же решил, что займется этим сам. И здесь речь шла уже не о подступавшем к нему безумии, а о том, что Гален захотела бы сделать сама.

За его состоянием следил не только Лоренс, но и еще один человек — единственный, допущенный в стены их дома. Каждую неделю в пентхаус поднималась доктор Диана Стерлинг, чтобы обследовать Гален и взять на анализ ее кровь.

— Вы плохо выглядите, — заявила она с порога, явившись с очередным визитом. Это было двадцать первого апреля, на семидесятый день затянувшегося сна.

— Я отлично себя чувствую.

— Вы совсем исхудали и почти не спите.

— Диана, я в полном порядке. — В запавших глазах промелькнуло нечто странное — то ли тень, то ли затаенный блеск. — Но я хочу, чтобы вы кое-что проверили.

— Это касается вас?

Диана выслушала сбивчивые слова про какую-то опухоль, и ее внезапно охватил приступ гнева. Неужели все кончится так глупо? Неужели человек, спасший столько жизней, доказавший свою способность на преданную, нежную любовь, умрет в одночасье от разросшейся опухоли, едва Гален придет в себя?!

— Это у вас, Лукас?

— Да нет же, не у меня. У Гален!

И действительно, под нежной, бледной кожей явно прощупывался какой-то комок — словно маленькая луковичка, затаившаяся до поры под снегом. Но вряд ли мягкий комочек в самом низу живота мог оказаться опухолью — иначе откуда это тепло, зародившееся в сердце у Лукаса Хантера, преданного и любящего мужа?

И отца.

— Похоже, она…

— Беременна, — уверенно подтвердила Диана. — Да. Вы не ошиблись. Лукас, я вполне могу справиться с нейрологическими тестами. Но что касается беременности — лучше обратиться к специалисту. Например, к доктору Кэролайн Барклай. Я бы посоветовала позвонить ей прямо сейчас.

Диана озабоченно замолкла и нахмурилась. Можно было не сомневаться, что Лукас захочет оставить ребенка и будет кормить его заодно с матерью, своей будущей женой. Но ведь свадьбы может и не быть, и ему одному придется возиться с младенцем, пока Гален будет спать. Не окажется ли такое бремя непосильным даже для Лукаса?

Но в его ясном спокойном голосе не было ни тени тревоги:

— Да, Диана. Если вас не затруднит, позвоните ей сейчас же.