Фрэнсис сумел справиться с гневом и снова обрел дар речи.
— А я останусь главным редактором?
— Думаю, все детали можно будет решить ко взаимному удовлетворению. Сначала покончим с финансовыми вопросами. А потом, как джентльмены, договоримся о мелочах.
Через три дня Фрэнсис получил по почте чек. Расписавшись на обороте, он сунул чек в конверт и черкнул записку для Вивьен: «Думаю, этого хватит, чтобы справиться с истощением ресурсов и всем остальным. Теперь тебе не нужно выходить за этого кошмарного Дензила. С любовью, Фрэнсис».
В конце июня у Хью был день рождения, и Робин приехала на выходные домой. В воскресенье из Кембриджа прибыла Майя. Небо было цвета незабудок, воздух — теплым и ароматным. В тростнике сновали синие, зеленые и золотые стрекозы. Хью вывел из-под навеса лодку, посадил в нее Майю и Робин и взялся за весла. Они плыли по слегка извилистому руслу, пока зимний дом и ферма Блэкмер не скрылись за поворотом. Робин наклонилась, опустила руку в воду и ощутила давно забытое спокойствие.
— Хью, а Элен ты приглашал? — спросила Майя.
Он кивнул.
— Она не смогла прийти.
— Почему? — лениво спросила Робин. — Даже Элен не ходит в церковь во второй половине дня. А по воскресеньям она не работает.
— Сейчас она вообще не работает. — Майя опустила поля шляпы, заслоняясь от солнца. — Робин, разве она тебе не писала?
Робин смутно припоминала, что как-то пробежала глаза довольно путаное письмо.
— Ее папа упал, — объяснила Майя. — И сломал ногу. Поэтому наша мышка Элен снова вернулась домой.
Глаза Майи были такими же невинными, как небо. Но голос звучал саркастически.
Хью негромко пробормотал:
— Когда преподобному Фергюсону станет лучше…
— Ох, Хью, сомневаюсь. Едва ли ей удастся удрать еще раз.
Робин посмотрела на Майю. Та добавила:
— Если он не споткнется о грабли или вилы, то сядет на сквозняке и схватит воспаление легких. Или съест что-нибудь не то и отравится. Что угодно, только бы держать бедную старушку Элен на коротком поводке.
— Она должна постоять за себя.
— Робин, не говори глупостей. Ей это не по силам.
Хью причалил к берегу. Робин нетерпеливо сказала:
— Элен двадцать два года. Она взрослая. Может взять и уйти. Так же, как сделала я.
Робин знала, что говорит напыщенным тоном, но бесхребетность Элен раздражала ее. Несколько лет назад они говорили о своих стремлениях. Элен хотела путешествовать, но осталась замурованной в этом огромном мрачном доме.
Хью помог девушкам выйти из лодки, потом поставил на траву корзину для пикника, открыл ее и мягко сказал:
— Роб, не равняй себя с Элен. Ты уходила из дома, зная, что у папы есть мама, а у мамы — папа. Отец Элен целиком зависит от нее.
— Но она даром тратит свою жизнь! Бросает ее на ветер! — Робин гневно махнула рукой.
— Неужели ты не понимаешь? — Майя намазывала маслом булочки. — Отец Элен хочет владеть ею. И верит, что у него есть на это полное право.
— Майя, Элен — все, что у него есть. — Хью привязал буксировочный канат к старому пню. — Один птенец в гнезде. Этим все сказано.
— Иногда я думаю, что он относится к Элен не как отец, а как муж… — пробормотала Майя. — Мне бы хотелось почаще навещать ее, но магазин отнимает столько времени… Хью, ты не мог бы?..
— Я буду заезжать за ней на машине.
— Какой же ты милый, Хью. Просто прелесть.
В это время Хью опускал в реку бутылку белого вина, чтобы охладить его, и стоял к ним спиной. Когда он обернулся, у него пылали щеки. Он начал копаться в корзинке и вынул торт.
— О боже, розовая глазурь! — с шутливым отчаянием воскликнул он. — Ма думает, что я все еще хожу в коротких штанишках.
Майя порылась в своей сумке.
— Я захватила свечи. — Ее светлые глаза лукаво блеснули. — Тридцать три штуки. Ты должен задуть их все, а потом можешь загадать желание.
Она осторожно воткнула тонкие свечи в розовую глазурь и зажгла их. Хью закрыл глаза и дунул. Беспощадный солнечный свет помог Робин заметить седые пряди в его светло-русых волосах и тонкие морщинки в уголках глаз. Язычки пламени наклонились и погасли.
Однажды утром Робин, измученная построением графиков, взяла свои тетради и отправилась в Хакни, чтобы попросить совета у Джо. Тот недавно вернулся после ночной смены в «Штурмане» и бродил по квартире небритый, без пиджака, в расстегнутой рубашке.
— Если ты поможешь мне с этими проклятыми штуковинами, я угощу тебя завтраком, — сказала она, критически глядя на его худое, кожа да кости, тело.
Она сварила черный кофе; он закурил сигарету и начал листать ее записи. Робин знала, что Джо обладает практичным, упорядоченным умом, помогающим ему разбираться как в автомобильных моторах, так и в математике. Отчитав Робин за неразборчивый почерк, он четко объяснил ей значение осей икс и игрек, а потом сказал:
— Но тебе это вовсе не требуется. Достаточно нескольких диаграмм — красивых маленьких столбиков, приковывающих к себе взгляд. Большинство людей не в состоянии понять что-нибудь более сложное.
Поясняя свою мысль, Джо сделал быстрый набросок на обороте ее записей, и у Робин тут же гора с плеч свалилась. Пугающее чувство ответственности по-прежнему не оставляло ее, но зато теперь она была уверена, что все под контролем.
— Джо, ты просто лапочка. — Она встала и поцеловала его в макушку. — Ну что, идем завтракать?
— В десять часов я должен быть у биржи труда. — Он посмотрел на часы. — Там состоится демонстрация против проверок на умственное развитие. Пойдешь со мной? — Джо поднял глаза и улыбнулся. — Свежий воздух, физические упражнения… Это куда лучше, чем торчать за письменным столом и складывать числа.
— Дай честное слово, что…
Он поднял руки ладонями вверх:
— Никакого насилия. Народу будет немного.
Однако когда они подошли к расположенной неподалеку бирже, оказалось, что у дверей здания собралось около двухсот человек с лозунгами и плакатами. Яркое летнее солнце освещало мужские кепки, женские береты и дешевые соломенные шляпы. На всех углах кучки безработных шаркали дырявыми подошвами по пыльной мостовой и равнодушно следили за демонстрантами.
— Вот принесла нелегкая! — вдруг прошептал Джо, и Робин обернулась к нему.
— Кого?
— Да Уолта Ханнингтона. Глянь-ка, Робин…
Кто-то поставил у дверей биржи ящик из-под апельсинов; сквозь толпу к импровизированной трибуне пробирался какой-то человек. Девушка с интересом посмотрела на лидера НДБТ.
— Робин, тебе лучше уйти.
— Уйти? — возмутилась она. — Ни за что! Я хочу послушать, что он скажет.
Джо посмотрел на нее сверху вниз и нетерпеливо объяснил:
— Если Ханнингтон здесь — значит, и полиция неподалеку. Он коммунист, смутьян и весь этот год не вылезал из кутузки. Будут неприятности. Поэтому уходи скорее.
Девушка смерила его сердитым взглядом. За ее спиной собралась толпа, всем хотелось услышать речь Ханнингтона. Робин решила остаться, а потом уходить стало поздно. Когда в воздухе раскатисто прозвучало «Товарищи!», люди подались вперед, и Робин ощутила прикосновение пальцев Джо, который хотел схватить ее за руку. Затем она попыталась повернуться и потеряла его из виду.
О том, что случилось потом, у нее сохранились самые смутные воспоминания. Ханнингтон начал говорить, но приветственные крики почти тут же сменились гневным ропотом. Когда Робин удалось оглянуться, она увидела над головами собравшихся блестящие пряжки, куполообразные шлемы и деревянные дубинки. Полиция была конной; сильные и крупные лошади возвышались над толпой.
Робин так никогда и не узнала, кто начал первым. В лучах солнца блеснула дубинка; в воздухе мелькнула бутылка и со звоном разбилась о мостовую. В полисменов полетели кирпичи, булыжники, консервные банки из мусорных баков. Ряды смешались; не выдержав напора более тяжелых тел, Робин упала на колени. Кто-то — не Джо — рывком поднял ее на ноги:
