Наманикюренная рука полезла в сумочку за бумажником.

— Сколько, говоришь? Ладно, давай. А это точно золото?

— Да стал бы я вам фуфло задвигать!..

— Равиль, такое дело... Я не могу погасить тебе «представку». Понимаешь, подруге моей, Зинке, какой-то чмошник на Киевском фуфловое «рыжье» задвинул. А она, дура, последние филки за него выложила, — срывающимся голосом произнес Кашкет.

— Нет, брат, так не пойдет, — посуровел Равиль. — Заигрался — давай. Ты говорил, мы все слышали.

Кашкет и сам понимал, что не пойдет. Уговор дороже денег: договорились рассчитаться двадцать второго, то есть через четыре дня после проигрыша, значит, надо неукоснительно соблюдать условия договора. И выигравший абсолютно прав: какое ему дело до глупой бабы, которой задвинули фуфловое «рыжье»?!

— Не могу я сегодня «представку» погасить. Войди в положение! Возьми хоть мои «кишки» в зачет, — просительно заглянув в глаза кредитора, Коля протянул ему кожаную куртку.

— Возьму, конечно... Не тебе же оставлять, — ответил Равиль, примеряя лепень.

— Зачитываю ее в десять баксов. Когда остальное закроешь? До полуночи у тебя еще время есть.

— Я не смогу закрыть остальное, — пугаясь собственного голоса, произнес Кашкет.

— Как — вообще?

— Вообще...

— Значит — фуфло мне заряжал? — не дождавшись ответа, Равиль со значением покачал головой. — А знаешь, как называются те, которые фуфло заряжают? Фуфлыжниками называются. А знаешь, что с фуфлыжниками делают? В глаза мне смотри! — неожиданно повысил голос говоривший. — Кому говорю — в глаза!

Подняв взгляд на татарина, Кашкет понял: от этого человека вряд ли можно ожидать пощады. Фуфлыжникам не принято прощать: простив карточный долг, выигравший неминуемо потеряет авторитет. И теперь только Равиль вправе решать, как поступить с проигравшим. В худшем случае он «опустит» его, «путевого мужика Кашкета», прямо на пересылке. В лучшем — сломает ему руку, что вполне соответствует ситуации.

— Ну, что, фуфлыжник — очком отвечать придется... — пальцы Равиля уже расстегнули ширинку брюк, когда фуфлыжник, полностью потеряв контроль над собой, бухнулся на колени и, закатав рукав, вытянул вперед руку.

— Равиль, не надо! — срываясь в истерику, кричал он. — Рука карты держала, ее ломай! Я рукой отвечу, Равиль, только не это!..

Но татарин, не обращая никакого внимания на крики фуфлыжника, уже расстегнул штаны, приспустив их до колен.

— Пацаны, подержите его под локти, чтобы не брыкался, — произнес он, оборачиваясь к сокамерникам. — «Сеанс», порнуха какая-нибудь есть? Ага, давай сюда

— я ему на спину повешу...

Уже на «зоне», куда Кашкет отправился в ранге «опущенного», он случайно узнал: его недавний противник Равиль слыл самым фартовым «каталой» Казани. Первоначальный проигрыш был типичной игровой уловкой, призванной ослабить бдительность соперника. Странно, что Кашкет, знавший и не такие приемы «катки», купился на фуфло. Это был не единственный прокол проигравшего. Уже в «столыпине», по дороге на «зону», Кашкет понял и другое: новенькая карточная колода, купленная у краснопресненского вертухая, наверняка была предварительно «заряжена». Равиль оказался настолько виртуозным «каталой», что даже опытный Коля не заметил обмана... Никто не тянул Кашкетина играть в карты, никто не заставлял шпилять на «представку»...

Бывшему «путевому мужику», а ныне «проткнутому пидару» было от этого не легче. Провести пять лет в «петушином» сословии — испытание не из легких.

Причудливым лекалам судьбы свойственна завершенность рисунка. Бумеранг, однажды запущенный Колей, вернулся к нему.

И лишь теперь осужденный за мошенничество впервые задумался: а ведь тем лохам, которым он «задвигал» на московских вокзалах и в аэропортах «фуфлыжное рыжье», тоже было нелегко при раскрытии обмана

...

БУТЫРСКАЯ ТЮРЬМА, ИЗ № 77/2 ТЮРЬМА КАПОТНЯ, ИЗ № 50/9 ТЮРЬМА МАТРОССКАЯ ТИШИНА СПЕЦБЛОК, ИЗ № 99/1

«КРОЛИК»

1. Фальсификация доказательств по гражданскому делу лицом, участвующим в деле, или его представителем — наказывается штрафом в размере от пятисот до восьмисот минимальных размеров оплаты труда или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период от пяти до восьми месяцев, либо исправительными работами на срок от одного года до двух лет, либо арестом на срок от двух до четырех месяцев.

2. Фальсификация доказательств по уголовному делу лицом, производящим дознание, следователем, прокурором или защитником — наказывается лишением свободы на срок от трех лет с лишением права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью на срок до трех лет.

3. Фальсификация доказательств по уголовному делу о тяжком или особо тяжком преступлении, а равно фальсификация доказательств, повлекшая тяжкие последствия,

— наказывается лишением свободы на срок от трех до семи лет с лишением права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью на срок до трех лет.

Статья 303 УГОЛОВНОГО КОДЕКСА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

Рецидивист Лука лежал «в узде» третий час. Длинная шершавая бечевка, заложенная через рот и привязанная за спиной к ступням, казалась арестанту раскаленным тросом. Скрученное в дугу тело уже не ныло, а разрывалось от обжигающей боли. Лука дважды терял сознание и, приходя в себя, невольно удивлялся тому, что по-прежнему жив. Казалось, еще немного — и позвоночник, не выдержав нагрузки, лопнет от напряжения.

Скрипнула дверь — в кабинет оперчасти неторопливо вошел оплывший брюнет. Это был капитан Дмитрий Михайлович К., один из самых свирепых оперативников Бутырской тюрьмы. Именно он и приказал применить к арестанту пытку взнузданием. Офицер равнодушно обошел лежавшего на полу рецидивиста и уселся за стол. Неторопливо заварил себе чай, открыл сейф, достал папку с документами. «Кум» словно не замечал мучений Луки; листая растрепанные протоколы, он делал пометки на полях и, шумно прихлебывая душистый кипяток, что-то бубнил себе под нос.

Спектакль продолжался чуть менее получаса. Наконец Дмитрий Михайлович отложил бумаги, вызвал вертухая и распорядился развязать истязуемого. Лука долго не мог разогнуться и еще минут пять безжизненно лежал на полу.

— Ну как, понравилась «ласточка»? — с показным участием осведомился оперативник. — А я, честно говоря, совсем о тебе позабыл и уже шел домой. Да вот пришлось вернуться за документами.

Рецидивист наконец-то пришел в себя. Тяжело поднявшись, он встал у начальственного стола. Спина ныла немилосердно. Перед глазами плыли огромные фиолетовые пятна. Пульс мерно дробил виски, и арестант с трудом удерживал равновесие, чтобы не упасть.

— Можешь присесть, — великодушно разрешил хозяин кабинета. — А теперь

— слушай меня о-очень внимательно. Потому что дважды я повторять не буду. Твое

личное дело я знаю почти наизусть. Ты умен, и мне кажется, что мы сможем договориться.

— О чем, гражданин начальник? — Язык арестанта превратился в комок наждака, и потому вопрос прозвучал немного невнятно.

— Когда-то бог изгнал человека из рая в следственный изолятор под названием «жизнь». А человек стал злостным нарушителем режима и потерял все права на расположение начальства, — с высокопарной задумчивостью начал оперативник. — Так вот: пока ты в Бутырке, я для тебя — бог. А потому могу сделать все, что угодно: растереть в порошок твой позвоночник, дать в голову двести двадцать вольт, отбить почки, бросить на «пресс-хату», где из тебя в пять минут сделают общедоступную девочку. Твою инвалидность мы спишем на падение с высоты собственного роста и острые углы камеры. Ну как — нравятся перспективы?