Ничего
—
и за колючим орнаментом люди живут!
Свой первый срок Коля получил в шестнадцать лет за примитивный «гоп-стоп», то есть уличный грабеж. В конце семидесятых в подмосковных Люберцах, где он родился и вырос, промышляло немало дворовой шпаны, выезжавшей «для серьезных дел» в зажравшуюся Москву. Кто-то специализировался на угонах автомашин, кто-то срывал с прохожих меховые шапки, кто-то обирал пьяных... Дворовая команда, где подвизался пацан, выезжала в столицу в дни, когда на крупных заводах платили получку. Значительная часть жалованья оставлялась московскими пролетариями в пивных и винно-водочных магазинах. Провести пьяного и беспечного клиента до темного двора или подъезда и обобрать его до нитки было для команды из трех-четырех человек делом техники. Но, как говорится, сколько веревочке ни виться...
Суд определил мерой наказания пять лет лишения свободы, и Коля отправился в печально известную Костромскую ВТК.
На «малолетку» он заехал юным блатным романтиком, скромным пацаненком, который пытался видеть в окружавших его арестантах только хорошее. Но по прошествии двух лет, в течение которых Кашкетину исполнилось восемнадцать и его перевели «на взросляк», он стал человеком, отрицательно настроенным не только к администрации колонии, но и к человечеству вообще. Правда, в силу многих причин Кашкет (такое погоняло получил он еще в ВТК) не стал блатным: не хватало того, что «бродяги» называют «духом»... Однако «мужиком» он слыл путевым, и к его мнению прислушивались даже авторитетные уркаганы. Кашкет никогда не запарывал «косяков», то есть не совершал поступков, порочащих честного арестанта, при случае всегда был рад обмануть и ментовское начальство с его невыполнимым планом на промзоне, и «козла»-бригадира с его постоянными придирками и приписками.
Выйдя на свободу, Коля переехал в Москву и, устроившись на АЗЛК по лимиту, поселился в общежитии. Соседи по этажу считали его суровым и нелюдимым, потому что даже в дни получки Колян никому не составлял компании в выпивке. Так же мало интересовала Кашкета палитра столичных развлечений: посещение музеев, концертов, театров, даже кино и ресторанов он считал пустой тратой времени и денег. Да и по женщинам Кашкетин особо не бегал: лишь несколько раз в месяц наведывался он в родные Люберцы, к стационарной любовнице Зинке, знакомой еще с дворовых времен...
Настоящей Колиной любовью была лишь карточная игра, к которой он пристрастился еще в Костромской ВТК. В то время в Москве не было ни единого казино, профессиональных «катал» (карточных шулеров) пачками сажали якобы за мошенничество, но Кашкет обнаружил-таки катран, где собирались «игровые».
Играл он самозабвенно, запойно, но по возможности честно, а жульничал лишь в том случае, когда за игорный стол попадал явный лох, которого и бог велел развести.
Именно из-за страсти к картам Коля и получил второй срок. Случилось это так: однажды в отпуске, в доме отдыха, познакомился с каким-то мужичком, и уже к вечеру отпускники уселись играть в секу. То ли судьба в тот вечер повернулась к Кашкету задом, то ли мужичок тот «каталой» оказался, но только Кашкетин проигрался в пух и прах. Он честно отдал долг, но, покидая дом отдыха, не удержался, чтобы не позаимствовать у удачливого игрока бумажник с деньгами и документами.
Вора арестовали на следующий же день, в поезде. После десяти месяцев на бутырских «шконках» арестант по тогдашней 144-й статье УК отправился на одну из многочисленных «лесных» зон в Коми АССР, где и пробыл почти четыре года.
«Пятилеточку» он вновь отмотал «мужиком», имея репутацию «правильного», «путевого» арестанта. Кашкет честно тянул свой срок, вкалывая до седьмого пота. Он никогда не вступал в сомнительные сделки с администрацией ИТУ, никогда не сдавал кентов
...
А умение виртуозно играть в карты и принципиальность в отдаче долгов лишь добавляли ему авторитета.
Отмотав срок «от звонка до звонка», Коля вышел на свободу. Продал дом в Люберцах, оставшийся после смерти родителей, купил скромную «хрущевку» в Москве, устроился экспедитором в торговый кооператив.
И играл, играл, играл
...
Играл он везде: с соседями по дому, в поездах, в банях, у знакомых, но чаще
—
на «игровой хате», эдаком закрытом клубе, где собирались такие же фанатики игры, как и он сам. Кашкет уже не мог прожить без щемящего холодка азарта. «Стиры» стали смыслом и символом его существования.
В декабре
2000
года Коля случайно встретил кента из Санкт-Петербурга, с которым сидел еще на «малолетке». Вавила
—
таковым было погоняло этого знакомца
—
предложил выгодный бизнес: торговлю «фуфловым рыжьем», то есть поддельными золотыми изделиями. После выпитой за встречу бутылки он продемонстрировал Кашкету несколько якобы золотых колец, которые, с его слов, в неограниченных количествах продавали какие-то литовцы в Калининграде.
«Килограмм
—
пятьсот баксов,
—
убеждал Вавила,
—
а если вдувать хоть по три-четыре в неделю
...
Прикидываешь, сколько наварим?
.. »
Кашкетин сомневался
—
мол, время лохов, которые не умеют отличать золото от подделки, давно минуло. Однако Вавила сразу же развеял сомнения: мол, давай куда-нибудь в людное место отправимся, я при тебе и вдую
...
Первое кольцо было продано в сигаретном лотке рядом с Рижским вокзалом. Второе
—
в подземном переходе станции метро «Курская». Третье
—
там же, у Курского вокзала
...
«Главное
—
в одном месте не светиться,
—
убеждал Вавила,
—
а с вокзальными мусорами при желании всегда можно добазариться
...
Тут главное
—
приезжего лоха укатать, придумать что-нибудь, чтобы он тебе поверил как родному. Так что
—
подписываешься?»
«Так ведь мы масть друг другу будем перебивать»,
—
резонно предположил Коля.
«Да чего там! Москва большая, приезжих много
...
К тому же я у себя в Питере работать буду, так что тебе не конкурент. Ну, что скажешь?»
Кашкет сомневался
...
С одной стороны, ему очень не хотелось возвращаться к криминалу. Но с другой
—
сильно поджимал карточный долг, который он должен был погасить. К тому же вложения в бизнес выглядели минимальными, навар
—
серьезным, а в случае ментовского задержания мошенник всегда мог демонстрировать благородное негодование: мол, ничего не знаю, сам такое купил! По закону любые недоказанные подозрения трактуются в пользу обвиняемого.
Путь к обогащению казался быстрым, прямым и ненаказуемым. Заняв деньги у старой любовницы Зинки, Кашкетин в обществе кента Вавилы отправился в Калининград, где каждый и приобрел по килограмму подделок, около двухсот разнокалиберных «обручалок», внешне не отличимых от настоящих. Удивительно, но за четыре месяца Кашкет умудрился продать большую часть «фуфла». Он уже подумывал об очередной поездке на Балтику, и если бы не то задержание на Белорусском вокзале, наверняка бы поехал, как только продал остаток «фуфлыжных гаек». Москва
—
уникальный город по количеству лохов на душу отдельно взятого «фармазона»!
Но сейчас, сидя в «блондинке», осужденный Кашкетин Н. В. думал о другом
—
о тех пяти годах, которые предстояло провести на «общаковой зоне». Впрочем, сперва его ждала пересылка
—
эдакое связующее звено между судом и этапом на зону
...
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА:
ИЗ № 77/3, более известный, как Краснопресненская пересыльная тюрьма, существует с конца тридцатых годов. В этот следственный изолятор направляют лишь тех арестантов, приговор суда по отношению к которым уже вступил в законную силу. Как правило, вновь осужденных транспортируют в ИЗ № 77/3 прямо из зала суда. На Краснопресненской пересыльной тюрьме формируются этапы в исправительно-трудовые учреждения всех четырех режимов: общего, специального, строгого и особого.
