После этого замечания Захарова избили еще раз — справедливый упрек был расценен как «оказание сопротивления властям». Спустя полчаса окровавленного Цируля бросили в ИВС «Петров» — до предъявления обвинения.

Найденный ствол и стал главным вещественным доказательством в уголовном деле № 110052, возбужденном по статье 218, части первой, тогдашнего УК — «Незаконное хранение огнестрельного оружия».

Московская братва, узнав об очередном ментовском беспределе, встала на уши. Харизматичному вору оперативно организовали грамотного защитника. Адвокат Московского юридического центра Игорь Мюллер направил в прокуратуру Москворецкого района ходатайство, веско аргументировав его нарушением законности со стороны РУОПа, и прокурор, к явному неудовольствию Шаболовки, дал санкцию на освобождение задержанного из-под стражи. Однако РУОП умудрился-таки отвоевать право держать старого законника за решеткой. Захарова били и на «пресс-хате», и на допросах, и в камере.

На свидание с Игорем Мюллером подследственный не пришел — в талоне вызова стояла пометка:

«Гр. Захаров П.В. не доставлен на беседу к адвокату 20.21.94 г., так как заявил, что не может самостоятельно передвигаться в связи с отказом ног». Начальник ИВС (подпись)

Единственное, что смог сделать защитник, — настоять, чтобы клиента поместили в «двадцатку», московскую больницу, один из этажей которой отведен для лечения находящихся под следствием.

Ход дальнейших событий удивил непосвященных: по непонятным для многих причинам РУОП вцепился в Захарова мертвой хваткой.

Не помогло и медицинское освидетельствование, назначенное по требованию защиты, не помогло и очередное адвокатское ходатайство к следователю и прокурору...

Городская больница № 20 горздравотдела г. Москвы

СПРАВКА № 9955

(... )

Диагноз: осколочный перелом позвонка с компрессией спинного мозга. В настоящее время содержаться в условиях СИЗО, ИВС не может.

Зав. 2-м хирургическим отделением А. Цесаниди (подпись)

ИЗ ХОДАТАЙСТВА АДВОКАТА:

С учетом всех грубейших нарушений закона, явной фальсификацией обвинения и критического состояния здоровья Захарова, резко ухудшившегося после проведения «допросов», прошу Вас решить вопрос об его немедленном освобождении из-под стражи.

На Шаболовке прекрасно понимали: по всем нормам юриспруденции прокурор не может не дать санкцию на освобождение Цируля. А потому 29 декабря произошло нечто такое, чего не припомнят ни заматеревшие на зонах, централах и пересылках воры, ни поседевшие на службе следователи прокуратуры, ни тем более дежурные врачи горбольницы № 20.

Рано утром в палату, где содержался Захаров, прибыли гориллоиды из РУОПа. Подхватив пациента под руки, они грубо поволокли его вниз, к машине. Когда сотрудники органов правопорядка ко всеобщей радости покинули этаж, запуганные врачи и медсестры, подавляя в себе естественный страх, осторожно подошли к окнам. Они видели, как правоохранители затолкали недавнего пациента в багажник и, усевшись в автомобиль, выехали с больничного двора.

Вместе с больным предусмотрительные руоповцы вывезли и его медицинскую

карту.

Конечно, столичные авторитеты прекрасно понимали причину повышенного интереса руоповцев к старому жулику. Охота, организованная по всем правилам егерского искусства, имела причиной лишь одно обстоятельство: Цируль числился «смотрящим общероссийского общака», и эта информация, судя по всему, не вызывала на Шаболовке сомнений.

Захарову приходилось отрабатывать роль «громоотвода» на все сто, но самому ему от этого было ничуть не легче, чем тридцать четыре года назад, когда он повесил на себя чужое убийство.

Так начались скитания Паши Цируля по Москве тюремной. Сперва его поместили на «спец» в Бутырскую тюрьму, где он сидел вместе с другим известным законником Робинзоном Арабули по кличке Робинзон. Затем, после скандала с наркотиками, перевели на «спец» в Матросскую Тишину. И лишь после того, как уголовное дело № 110052 было передано в 4-й отдел Следственного комитета МВД РФ, патриарха уголовного мира России окончательно утвердили в следственном изоляторе ФСБ Лефортово.

Для арестанта, обвиняемого формально лишь в незаконном хранении оружия да распространении наркотиков, водворение в фээсбэшную тюрьму выглядело более чем странным.

Есть такое понятие из курса сопромата: усталость металла.

Железнодорожный мост, простоявший не один десяток лет, внезапно, безо всяких видимых причин летит в реку. Ажурная башня телецентра, выдержавшая сотни ураганов, валится под несильным ветром, словно картонная. Грозный боевой истребитель, побеждавший в самых безнадежных боях, разваливается на куски при взлете.

Нечто подобное произошло в Лефортово и с Пашей Цирулем.

Чему удивляться?! Если устает даже металл, то что говорить о живом человеке, который двадцать один год провел за колючей проволокой!

А уж если такой человек несколько месяцев подряд подвергался жесточайшей руоповской прессовке?

Если под старость у него открылся целый букет болезней, от диабета до язвы двенадцатиперстной кишки?

Если сравнительно недавно он перенес инфаркт миокарда?

Если все чаще и чаще отказывают ноги, и даже по «хате» передвигаешься исключительно на костылях?

Если к тому же он по-прежнему несет свой крест порядочного жулика, ставшего для пользы дела «громоотводом», если он продолжает числиться «смотрящим общероссийского общака»?

Как бы то ни было, но еще в Бутырке Захаров почувствовал: что-то в нем сломалось. Нет, внешне все оставалось по-прежнему: рассудок привычно анализировал ситуацию, интонации не выдавали беспокойства, а манера себя держать — внутренней скованности. Пожилой жулик никогда не боялся тюрьмы — в СИЗО он чувствовал себя не менее уверенно, чем в своем жостовском особняке. Холодные перспективы лефортовских коридоров, устланных ковровыми дорожками, снежная белизна стен следственных кабинетов, геометрически правильные перекрестья решетчатых прутьев подчас даже радовали его продуманностью, упорядоченностью и завершенностью.

Но события последних месяцев сломали внутренний стержень бесповоротно и окончательно. Цируль больше не ощущал в себе воли к жизни — того, что блатные старой закалки называли «духом».

Старый жулик честно отрабатывал роль «громоотвода», он шел до конца и, заходя в своем прямолинейном движении слишком далеко, вновь и вновь оказывался в абсолютной пустоте. Из этой пустоты уже не было возврата, но он по-прежнему пытался вернуться к действительности привычными способами

—

наркотиками. «Синтетика» вроде метадона, бупренорфина, тремитилфентонила, не говоря уже о привычном опии, казались ему единственным спасением.

Наркотики он начал принимать еще в Бутырке. После того как «хату» тщательно прошмонали (кроме наркотиков, оперчасть изъяла мобильный телефон и радиостанцию

ALINCO),

против Захарова П. В. возбудили еще одно уголовное дело, и подследственного перевели в Матросскую Тишину, на «спец».

Там все повторилось по новой. «Дурь» передавали сокамерники, кроме того, в снабжении авторитетного вора героином был обвинен один из адвокатов.

Следствие продолжало наезжать, слово «общак» все чаще и чаще фигурировало при допросах, и тогда Цируль впервые не выдержал — на волю пошла «малява», адресованная известному уголовнику Молдавану, в которой пахан распорядился ликвидировать одного из наиболее ретивых членов следственной группы.

Следователи и оперативники отреагировали мгновенно: к коллеге была приставлена круглосуточная охрана из спецназа, а в центральной прессе тут же появилось любопытное заявление, якобы написанное именитым арестантом: