Теперь Умара колотило от бешенства. Сжимая кулаки, он надвинулся на Руслана.
— Трус! Ты не видишь очевидных вещей! Бесланский аэропорт для гражданских рейсов закрыли. Военные самолеты принимает. А в Моздоке? Люди говорят, территорию порта колючкой обнесли, кругом палатки, часовые… Ты знаешь, что у дворца ополченцы в очереди за оружием выстраиваются? Женщины рвутся воевать, из них спецбатальон формируют!..
Перепалка дошла до того пика, за которым словесные аргументы кончаются, и в ход идут кулаки. А драться с братом Руслан не хотел.
— Пусть каждый остается при своем мнении! — хлопнув дверью, он ушел в другую комнату.
Глава седьмая
Ту-ту… ту-тук… ту-ту… ту-тук… ту-ту… ту-тук… Монотонно, усыпляюще стучат колеса на стыках. Локомотив, влача дюжину вагонов, растянувшихся на добрый километр, врывается в морозную ночь… Ту-ту… ту-тук… ту-ту… ту-тук… ту-ту… ту-тук… Светящиеся окна отбрасывают квадраты света на безграничную снежную равнину, вырывают из чернильного мрака диагонали проводов… От столба к столбу… От столба к столбу…
Тускло горит дежурное освещение в вагоне.
Стучат, стучат колеса… Вагон легонько потряхивает, колышется занавеска на затянутом льдом окне…
На верхней полке, закутавшись одеялом, ворочается лейтенант Черемушкин. Сон не шел. Виной ли тому богатырский храп капитана Меньшова, командира сводной роты, спавшего внизу, непривычное ли покачивание вагона, или мысли о доме…
Черемушкин натянул на голову одеяло, стараясь расслабиться и ни о чем не думать.
… Тоска. Необъяснимая ему тоска по дому, по маленькому, родному тельцу дочки, ее симпатичной, часто хнычущей мордашке, ее ручонкам… Тоска по жене… Вроде и прошло всего три дня, а на душе…
Штабная машина должна забрать его в 12.30, но время шло, а ее все не было. Он совсем не торопился скорее улизнуть из дома, но не выносил прощальных церемоний. Ира уже сейчас готова разрыдаться. А что будет, когда он сгребет сумки с провизией и теплыми вещами и пойдет к двери?
Проснулась, заплакала Машка. Ира взяла ее на руки, заходила по комнате, качая и убаюкивая…
Ту-ту… ту-тук… ту-ту… ту-тук… ту-ту… ту-тук… Покачивается, матерински убаюкивая, плацкартный вагон. Ту-ту… ту-тук… Ту-ту… ту-тук…
… В окне мелькнула тень, посигналил клаксон. Застегнувшись, он подошел к жене и, глядя в полные слез глаза, пробормотал:
— Что, мать, будем прощаться?
И нехорошая мысль немедленно обожгла его:
«Господи, почему прощаться?! Лезет же дурь в голову…»
Ира прижалась к нему, уткнулась мокрым лицом в грудь. По щекам скатились две прозрачные горошины…
— Ну что ты?… Перестань… Пожалуйста… — просил он ее, почти умоляя, и неловко гладил одеревеневшей вдруг ладонью по вьющимся волосам. — Все будет нормально!
Она отозвалась глухим грудным всхлипом, сжав воротник бушлата. Черемушкин силой отнял ее от себя, нагнулся за сумками. Но, едва распрямился, она повисла на нем и в голос зарыдала. Испугалась и закричала в кровати дочка.
— Прекращай… прекращай… — шептал он, отступая к порогу.
У двери он сумел оторвать ее, и ринулся в скользкие сени. Выбежав за калитку, к машине, забросил сумки на заднее сиденье и зарычал на водителя:
— Поехали! Чего ждешь?!
И сейчас Черемушкин явственно видел ее — вздрагивающее мокрое лицо, челку каштановых волос, упавших на пушистые ресницы. Сжав зубы, он зарылся в подушку…
Нехорошо уехал, ох, нехорошо…
В штаб дивизии его взвод, единообразно пятнистый, нагруженный ящиками с касками, бронежилетами и оружием, привезли на Урале.
Дежурный по штабу увел его в типовое панельное здание, где на приеме у комдива он и познакомился с Меньшовым и лейтенантом Барановым, командиром второго взвода.
Рота… Язык не поворачивался так окрестить собранное с миру по нитке подразделение. Тридцать пять человек, включая командиров. Чуть больше строевого взвода…
Замерев в строю, они ждали появления комдива. Но генерал не вышел, занятый более важными делами, отправив на мороз своего заместителя, розовощекого упитанного подполковника.
А морозец крепчал. Крепчал так, что колко дышалось, и воротники обметывала снежная бахрома. От роты густо поднимался пар.
Подполковник обошелся короткими напутствиями. Большего не позволила стужа. С пафосом напомнив об отведенной им миссии, и чаяниях, возложенных на них — лучших из лучших — которые стоило оправдать, он поспешил назад в штаб. Отогревать побелевшие щеки…
Выслушав пламенную речь, под марш «Прощание славянки» — музыканты горбились на ледяном ветру, но мужественно выдували мель — рота погрузилась в грузовики и в сопровождении ВАИ, под вой сирены, выехала за ворота КПП. Минуя крупные магистрали, они ехали на окраину, в район сортировочной станции «Московка».
На «солдатской площадке», отгороженной от любопытных бетонным забором, стоял, курясь из трубы дымом, плацкартный вагон.
Прогибаясь под тяжестью громоздких ящиков, бойцы перегрузили их в вагон. Угловатый, с грустным лицом интеллигента Меньшов проверил людей и загнал на места. В тамбур прошла проводница, замкнула дверь на ключ.
… На путях послышался гул. Пронзительно свистнул подкативший маневровый взял вагон на абордаж и потащил на станцию к формирующемуся составу…
Так она начиналась, командировка.
В день отъезда, втайне от Меньшова с Барановым, Черемушкин достал из кителя семейную фотографию, с календариком на обратной стороне. И перечеркнул крестиком день первый.
Сегодня на календарике появился третий крест…
* * *
Звонко стучат колеса на стыках, зыбкой покачивается плацкартный вагон. Дребезжит переходная площадка в тамбуре. Вместе с вагоном, как в морскую качку, покачивается камуфлированная фигура с автоматом.
Юра, назначенный в ночной караул, изредка посматривал на часы. Медленно, медленно тянется время…
Сонно клюя носом, он думал:
«С чего ради взводный выставил пост охранять запертый вагон? Тем более, что станций в ближайшие пять часов не предвидится».
Кому сдался этот тамбур, когда поезд летит в ночи, как на крыльях, и никому нет дела, кого он везет и куда?..
Он вздохнул. Караул придумали командиры, чтобы народ лишний раз не расслаблялся. И против ничего не попишешь — присягу принимали, чтобы самым стойким образом переносить трудности. А тяготы эти уже начались, шли третьи сутки подряд.
Везет же гражданским в тех, купейных вагонах! Получают от дороги максимум удовольствия.
Желаете скрасить муторный переезд? Извольте! Тут вам и видеозал с выбором на любой вкус: от слезливых индийских мелодрам до крутой порнографии, по ночам. А откушать горячего, под рюмочку водки? Нет проблем!.. Любой каприз, имелись бы деньги.
Захотелось в промежутках между трапезами в вагоне-ресторане, культпоходом в салон и скукой испить фирменного чайку — шепни проводнику, и не забудь про чаевые.
Прибежит в наспех надетой фуражке и в синем форменном кителе, с подносом на растопыренных пальцах, с салфеткой через рукав. А на подносе не захватанные граненые стаканы с мутным безвкусным пойлом, который и хлебнуть-то тошно, а вытащенные на божий свет из запасника — хрустальной чистоты, с ароматным цейлонским чаем.
Шаркнет ножкой, улыбнется подобострастно, поинтересуется:
«Не желаете еще чего-нибудь? Водочки или коньяка с шоколадными конфетами для вашей спутницы?»
Вот где сервис, вот где настоящая жизнь!..
Но это там, в других вагонах, куда вход им заказан под страхом дезертирства.
Им же приходится довольствоваться китайской лапшей быстрого приготовления; раздобрело тыловое начальство, выдав дефицитный продукт. Хотя, если в лапшичку бросить стылый кусок тушенки, да терпеливо перемешать, выждав, пока безвкусный китайский полуфабрикат пропитается ничем не заменимым мясным ароматом — выйдет довольно сносное по вкусовым качествам блюдо. Вот только беда — приедается быстро такой шедевр кулинарии, когда изо дня в день, да трижды за него…
