Судья нахмурился:

– Обвиняемый выпускается под залог. Он должен находиться дома с девяти часов вечера до шести часов утра и обязан ежедневно отмечаться в полицейском участке Кромарти.

Послышались аплодисменты, шум, призывы соблюдать тишину.

Кэшин посмотрел на Хелен Каслман. Она наклонила голову и тонко улыбнулась ему в ответ. А он снова почувствовал себя подростком, который, умирая от желания, гадает, может ли такая красивая, богатая и умная девочка поцеловать его.

Они прошли мимо Хелен Каслман, у которой наперебой брали интервью прямо на ступеньках суда, но до самого участка не могли отстать от настырных телевизионщиков. Дав категорически отказался отвечать на вопросы.

– А для вас комнату обустроили, шеф, – доложил Кэшину дежурный полицейский. – Поднимаетесь наверх, там налево, и последняя дверь справа.

Оказавшись в комнате, Дав огляделся и только покачал головой.

– Обустроили? – присвистнул он. – Открыли засранную кладовку! Обустроили, называется!

Их взорам предстали сдвинутые столы, два компьютера, четыре колченогих стула, обрывки старых газет, бумаг, коробок из-под пиццы и гамбургеров, раскиданные повсюду пластиковые стаканы и ложки, сломанные ручки, мятые банки из-под напитков.

– Как будто в доме у студентов-художников, – проворчал Дав. – Бардак!

Он подошел к окну, открыл задвижку, попробовал было приподнять раму, но не сумел, со всей силы шарахнул кулаком по раме, снова попробовал. На шее у него напряглись все жилы, а рама все не поддавалась.

– Вот черт! – досадливо бросил он. – Здесь дышать нечем!

– Что, в горлышко побрызгать?

– Я тебе не астматик! – окончательно разозлился Дав. – Здесь просто дышишь воздухом, который уже десять тысяч раз прошел через чьи-то гнилые зубы, больные гланды и нездоровый кишечник.

– Я ничего такого не имел в виду. У некоторых бывает и астма, – заметил Кэшин.

Хочешь не хочешь, а жить им предстояло вместе.

Дав взял стул, сел, положил ноги в начищенных черных ботинках на крышку стола. Почти новые ботинки сверкали безупречной чистотой и ярко-желтыми подошвами.

– Ладно, ладно, – примирительно бросил Дав. – Я же сказал – нет у меня астмы.

– Ну и хорошо. Представляю, что начнется, если защите вздумается пристегнуть Люка Эриксена к делу Бургойна. Люк все равно погиб, так что ему без разницы.

– Если бы там был Донни, и ему досталось бы.

– Если бы был… – повторил Кэшин. – Вот в чем вся загвоздка. А если такое и случится, его старший брат повернет все в другую сторону: не был, не участвовал, и все такое.

Вдруг раздался громкий треск, и от неожиданности сердце отчаянно подпрыгнуло у Кэшина в груди. Веревка рамы прогнила, и половина рамы, с трудом приподнятая Давом, с грохотом открылась. Большое стекло дрогнуло, а в нем качнулся и окружающий мир.

Ворвался холодный морской воздух – соленый, чувственный.

– Вот, другое дело, – сказал Дав. – Совсем другое. Вообще-то лучше поздно, чем никогда. Куришь?

– Спасибо, нет. Все борюсь с вредной привычкой.

Дав зажег сигарету и начал раскачиваться туда-сюда на стуле.

– Я здесь человек новый, но, если вы не сумеете увязать Донни с тем домом, получится только, что он поехал в Сидней вместе с Люком и там они вместе пробовали продать часы Бургойна. Стоит сочинить более-менее правдоподобную историю, что он спокойно спал в своей постели в ночь нападения, и все – он свободен.

– Думаю, так и будет. Это система.

Дав кинул на него быстрый взгляд суженных глаз.

– Ох уж эти хитрожопые, которых освобождают. Знаешь, как они ухмыляются, глядя на своих товарищей? Сплошные распальцовки. Да легко! Полицейские ведь дебилы, хоть еще раз все это проделай. – Он помолчал и спросил: – А что там твой приятель Виллани говорит?

У Кэшина чесались руки врезать Даву, но он помолчал немного и ответил:

– Инспектор Виллани ничего не говорит. Защитник утверждает, что мать Донни подтвердила его алиби. Может быть, найдутся и другие свидетели.

Дав запрокинул голову:

– Удивляюсь я на некоторых женщин! Всю жизнь только и делают, что подтверждают алиби мужчин – отца, мужа, сыновей. Можно подумать, это их священный долг. Какая разница, что эти подонки делают! Ну и что с того, что отец лупит мать, что муж лапает няньку, что мой мальчик изнасиловал соседскую девчонку, – ведь он такой, такой…

– У нас нет доказательств, что Донни был с ними той ночью, – возразил Кэшин.

– Ну и что, это же классический случай, – ответил Дав. – Хопгуд прав. Бобби Уолш сделал так, что они наложили из-за этого в штаны. Начнут с освобождения под залог, а потом вообще все спустят на тормозах.

– Пошел бы ты Хопгуду это все рассказал. Он тебя сразу возьмет работать в Кромарти. Представлять его везде будешь.

Дав молча курил, не сводя глаз с потолка, и спустя некоторое время сказал:

– Я ведь черный, значит, по определению сочувствую этим даунтским мальчишкам. Ты ведь это имел в виду?

На подоконнике сидела чайка; круглые глаза, голова в линялых перьях – все это что-то напоминало Кэшину.

– Ну вообще-то есть правило: будь открыт всему, пока тебя не убедят доказательства.

– Ладно, шеф, буду открыт всему. А пока что придется пожить в мотеле «Смерть китам».

– В смысле – «Китобой»?

– Очень даже может быть. – Не вынимая сигареты изо рта, Дав взглянул на Кэшина. – Ну объясни же мне. Я все пойму. Надо – буду читать книжку до конца рабочего дня.

– Задание – возбудить дело против Донни и Люка, – ответил Кэшин. – Других указаний у меня нет.

– Я не об указаниях.

На продавленном стуле сидеть было больно, и настроение от этого не улучшалось. Кэшин встал, снял пальто, расстелил на полу старые газеты, лег и положил ноги на сиденье, согнув их буквой «Z».

– Это что? – удивился Дав. – Зачем это ты?

Кэшину его не было видно.

– Мне на полу лучше, – объяснил он. – Надо подумать, как нам выйти на мать Донни.

Дав склонился над ним:

– А смысл?

– Если она будет лгать, чтобы защитить мальчишку, то обязательно начнет волноваться. Они не знают, что у нас есть. Если Донни признается хоть в чем-нибудь, это будет очень даже здорово.

Тут Кэшин услышал, как открывается дверь.

– Ты один тут, мой хороший? – осведомился Хопгуд. – А Кэшин где?

Дав посмотрел вниз. Хопгуд обогнул стол и уставился на Кэшина будто на сбитого машиной кенгуру.

– Ну и какого хрена ты тут разлегся? – недоуменно вопросил он.

– Нам очень не хватало тебя в суде, – сказал Кэшин.

Подбородок Хопгуда был прямо над ним. Снизу Кэшину были видны волоски в его носу.

– А что я там забыл? – произнес Хопгуд.

– Нам бы надо поговорить с матерью Донни.

– В Даунт, что ли, хотите прокатиться?

Кэшину эта мысль вовсе не улыбалась, но он ответил:

– Если потребуется. Сюда мы ее все равно не вызовем.

– Ну как знаете, – бросил Хопгуд. – Только без нас.

– Мне надо переговорить с этим типом по делам аборигенов.

– Спроси у дежурного, где он там ошивается.

Раздался телефонный звонок. Дав поднял трубку одного телефона – оказалось, не ту, – схватил другую.

– Дав. Хорошо, шеф, да. Ушел нормально, да. Передаю. Инспектор Виллани, – без выражения произнес он.

Кэшин взял трубку:

– Да, верховный главнокомандующий.

– Джо, берем время на размышление, – сказал Виллани.

– В смысле?

– Пусть все устаканится. Я видел, какая толпа собралась сегодня у суда, – наши друзья с телевидения показали мне материал, который пойдет в вечерних новостях. Нам дают понять, что такие выступления никому не нужны.

– Кто дает понять?

– Могу сказать, что не мелкая сошка.

– Мальчишку отпустили почти что даром. Чего ты от нас теперь хочешь – чтобы мы нашли фактические доказательства или вытянули из него признания?

– Ни в коем случае не раздувать это дело.

– Политический заказ, да?

Виллани присвистнул: