Он помочился с веранды прямо в сорную траву – ей все равно ничего не сделается. Потом вошел в дом, потянулся как следует, ополоснул лицо, почистил зубы, натянул штаны, носки, ботинки.

Собаки, услышав знакомые звуки, уже нетерпеливо повизгивали у боковой двери. Он впустил их, и они принялись обнюхивать его, радостно виляя хвостами.

Кэшин прошел на кухню, открыл холодильник и при виде бутылок, покрытых тонким инеем, подумал, что не прочь бы сейчас выпить пивка. Но вытянул двухлитровую бутылку сока, изготовленного, если верить этикетке, из восьми разных фруктов. Из восьми, как же…

Зажав бутылку между ладонями, он сделал большой глоток. Потом снял с крючка за дверью старый дождевик, взял ружье. Едва он открыл дверь на веранду, собаки кинулись вниз по ступенькам, а оттуда помчались к задней калитке. Там они начали нетерпеливо толкаться, пока он подходил, на ходу натягивая дождевик. Калитка открылась, собаки наперегонки устремились по дорожке вперед, к деревьям, огромными прыжками перемахивая через травяные заросли, хлопая ушами, точно крыльями.

Кэшин раскрыл свою небольшую двустволку, пошарил в карманах, нашел сердечник двадцать второго калибра и пулю калибра четыреста десять, зарядил стволы. В прицел не раз попадали зайцы, он хорошо видел их – сероватых, с длинными чуткими ушами. Убивать он никого не собирался. Сообразительные, живые зверьки ему нравились. А вот завидев бегущего кролика, он изредка нажимал на курок – просто так, для забавы. Он не попал ни разу – очень уж медлил, да и разлеталась дробь не слишком широко, быстро теряла убойную силу.

Кэшин пошел дальше, закинув двустволку за спину, глядя на темные заросли деревьев и дожидаясь, когда собаки добегут до них и начнут распугивать птиц.

Собаки одним прыжком скрылись в чаще, и вскоре оттуда послышались тревожные птичьи крики.

Он поднялся на холм, потом спустился, а две его угольно-черные собаки все так же без устали бежали вперед, пригибая головы к земле, взрывая слой перегноя. На краю опушки внезапно появился заяц. Кэшин стоял и смотрел, как собаки ринулись за зверьком, а тот необыкновенно ловко уворачивался, как будто тянул их за собой на веревке. Вся троица перескочила через ручей и скрылась за деревьями.

Кэшин шел теперь через луг. Казалось, что земля тут совсем ровная, однако под длинными сухими стеблями травы нога нащупывала глубокие борозды, некогда проделанные плугом. В незапамятные времена это место знало хозяйскую руку, но Кэшин понятия не имел, его ли предок сажал здесь пшеницу.

За тридцать лет берега беспризорного ручья заросли ивняком и тополями, и подобраться к нему стало непросто. Когда он все-таки продрался к руслу – жалкому ручейку между двумя большими лужами, – рядом запыхтели его собаки. Они заходили подальше в воду, жадно пили, возвращались и заходили снова; вода тихо струилась между их сильных, стройных лап, а они все глотали, вздымая острые морды так высоко, что вода текла прямо по бородам. Пудели уважали такие мелкие места, не слишком любили глубину, а тем более морскую воду. Они предпочитали твердую почву под ногами.

За ручьем они двинулись дальше на запад и обогнули холм по пологой стороне. Кэшин заметил, что из бурой травы торчат две пары заячьих ушей. Он свистом подозвал собак и указал им, куда надо бежать. Собаки дружно кинулись вперед, вспугнули зайцев, и те тоже понеслись парой. Так, почти строем, все четверо пробежали метров десять-пятнадцать. Потом заяц, который был слева, стремительно развернулся и понесся под уклон. Вслед за ним устремилась и одна из собак. Другая, чтобы не отставать, перестала преследовать своего зайца и помчалась за ними вдогонку. Вскоре их скрыла высокая трава.

Спустя немного времени они вернулись, вывалив розовые тряпки языков, и как ни в чем не бывало побежали дальше.

Вдруг Кэшин почувствовал на себе чей-то взгляд. Собаки, хотя уже и были далеко впереди, тоже почуяли запах человека, остановились, оглянулись и двинулись обратно к хозяину. Он шел им навстречу и слышал короткий, отрывистый лай.

Из-за деревьев вышел человек, и собаки, увидев его, радостно запрыгали. Кэшин видел, как он спокойно протягивает им ладони, а они, узнав своего друга, спешат их облизать. Это был Дэн Миллейн – его восьмидесятилетний сосед, хотя на вид никто не давал ему больше пятидесяти. Казалось, и в мир иной он отправится, не потеряв ни волоска из своей густой, чуть тронутой сединой шевелюры.

Они пожали друг другу руки, как всегда, когда расставались, пусть даже ненадолго.

– Ненормально это, – ответил Миллейн. – Хочешь не хочешь, а поверишь в парниковый эффект. – Он наклонился и потрепал одну из собак по голове. – Черт возьми, вот уж не думал, что пудель может мне понравиться. Женщин у Корриганов видел?

– Нет.

И тот и другой соседствовали с землями этого семейства. После смерти мужа миссис Корриган переехала в Квинсленд. С тех пор маленький дом из красного кирпича начал потихоньку разрушаться. Дожди и ветры ободрали краску с деревянных покрытий, высушили оконную замазку, выбили рамы. Деревянные постройки во дворе ощерились дырами, некоторые совсем разрушились, и сквозь них уже успела прорасти трава. Он вспоминал, что давным-давно, больше десяти лет назад, когда Викки еще была с ним, они забрели сюда в жаркий полдень и на них свалился огромный кусок кровли. Тогда он попросил Дэна Миллейна, чтобы тот разыскал миссис Корриган, а она распорядилась починить крышу и отделать ее по последнему слову моды. Дом сразу приобрел другой вид.

– Их молодой Элдерс сюда привез, – продолжил Миллейн, глядя куда-то в сторону. – Жирный такой и стрижка короткая, как всякие бездельники носят. Ну, значит, приехали вчера, а сегодня эти три девки целый день тут шатаются вдоль забора. Лесбиянки какие-то!

– Ты-то откуда знаешь? Они уже и в твои времена были?

Миллейн сплюнул:

– Что значит – в мои времена? Конечно были! Большинство из училок. Посылали молодых девчонок в какую-нибудь дыру, а там одни идиоты, еле умеют по слогам читать. Правду сказать, будь я такой девчонкой, тоже бы стал этой… розовой. Вот что, ты в план своего участка давно заглядывал?

Кэшин покачал головой.

– Граница проходит не по ручью, – сказал Миллейн.

– Как это?

– А так… Она дальше, ярдах в двадцати-тридцати, – объяснил сосед и почесал подбородок указательным пальцем. – Заяви, что ручей твой, а не то отберут. Поставь там заборчик какой-нибудь, что ли…

– Да ладно, – отмахнулся Кэшин. – Какой дурак позарится на этот участок? Тут в один ремонт нужно сколько вложить, да еще и землю разработать.

Миллейн возразил:

– Ты ведь знаешь, сколько стоит сейчас самый паршивый участок. Вот мода пошла – все хотят жить за городом! Разъезжают себе на джипах, портят дороги да ноют – то коровьи лепешки им, видите ли, воняют, то удобрениями несет.

– Да некогда мне за ценами следить, – ответил Кэшин. – День и ночь на страже закона. Слушай, тебе нужен помощник, чтобы гонять коров в Кофленс?

– Не помешал бы. Коленка совсем разболелась.

– Есть тут у меня один.

– Я ему и другую работу найду, дня, может, на три. Только вот ночевать у меня негде.

– Я буду его к тебе привозить.

Дэн стоял и смотрел, как собаки лазят по кустам ежевики.

– Ну, когда собираешься опять оставить своих красавцев у меня? – спросил он.

– Как-то неудобно, – ответил Кэшин. – Они же беспокойные.

– Ничего, я их быстро приструню. Привози. Тощие они, но у меня на зайчатине быстро отъедятся.

Соседи распрощались и разошлись в разные стороны. Метров через пятьдесят Дэн обернулся и крикнул:

– Свое не отдавай! Понял?

Звонок из Кромарти поступил в 8.10 утра. Кэшин почти уже доехал до перекрестка на Порт-Монро. По прибрежному шоссе навстречу ему мчалась машина «скорой помощи». Он притормозил, пропустил ее на поворот, поехал следом вверх по склону, следуя изгибам дороги, и остановился во дворе усадьбы «Высоты».

На порядочном расстоянии от главного строения стояла женщина с зажженной сигаретой. Докурив, она небрежно отбросила окурок и провела врачей в дом. Кэшин пошел за ними и, миновав прихожую, оказался в большой комнате с высоким потолком. В воздухе слегка пахло чем-то кислым.