Кэшин обогнул холм, и прямо в лицо ему дунул ветер с моря. Заканчивалась холодная осень; за ветви амбровых деревьев и кленов, которые сажал еще брат его прадеда, из последних сил цеплялись редкие уже огненные листья, но и им оставалось недолго. Ему нравилось это время, это особенное спокойствие по утрам. Осень он любил гораздо больше, чем весну.

Собаки начали уставать, но так и бежали, едва не утыкаясь носами в землю. Они все дольше и дольше нюхали ее, как будто уже не надеялись на добычу. Но вот одна что-то почуяла, и обе встрепенулись, помчались по следу и исчезли из виду за деревьями.

Он дошел почти до самого дома, а собаки, угольно-черные, еще только появились, встали, подняли морды и огляделись, словно оказались тут впервые. Ищейки. Они еще постояли, посмотрели на него и припустили вниз по склону.

Он заторопился, почти что побежал, и собаки догнали его уже у калитки. Они отпихивали его кучерявыми черными лбами, протискивались, толкались сильными задними лапами. Он снял крючок, собаки чуть приоткрыли калитку и след в след помчались к двери дома. Ни одна не желала уступать другой, они стояли, задрав хвосты, похожие на мохнатые кривые сабли, и тыкались носами в косяк.

Оказавшись в доме, два больших пуделя поспешили прямо на кухню и принялись шумно лакать воду из своих чашек. Кэшин тем временем приготовил каждому еду: по два шматка толстой, как дубина, собачьей колбасы, которую он брал у мясника в Кенмаре, и по три горсти сухого корма. Он позвал собак, вынес их чашки во двор и расставил в метре друг от друга.

Собаки вышли за ним и сели, повинуясь команде. Утолив жажду, они теперь едва шевелились, как будто суставы вдруг перестали им повиноваться. Он разрешил им есть, но они равнодушно посмотрели на еду, переглянулись и уставились на хозяина, точно желали узнать: он что, для того и позвал их, чтобы глядеть вот на это несъедобное?

Кэшин зашел в дом. В заднем кармане брюк затрещал мобильник.

– Да.

– Полиция? – раздался насмешливый голос Кендалл Роджерс; она говорила из участка. – Нам позвонила женщина, живущая неподалеку от Беккета, какая-то миссис Хейг. Говорит, у нее в сарае кто-то сидит.

– И что он там делает?

– Ничего. Собака на него лает. Я сама разберусь.

Кэшин сразу же задал вопрос по существу:

– Какой адрес?

– Я уже еду.

– Не надо. Мне по пути. Адрес давай. – Он прошел в кухню и черкнул в блокноте число, время, происшествие и место. – Скажи, буду минут через пятнадцать – двадцать. И дай ей мой номер – пусть звонит, если что.

Собаки обрадовались его спешке, забегали и, когда он вышел, понеслись прямо к машине. Всю дорогу они нетерпеливо высовывали носы из приоткрытых задних окон. Кэшин остановился на лужайке, метров за сто от калитки. На звук его шагов из-за живой изгороди высунулось грубое, точно топором вырубленное женское лицо в ореоле нечесаных и давно не мытых седых косм.

– Из полиции? – не поздоровавшись, осведомилась женщина.

Кэшин кивнул.

– Кадровый? Форма, все дела?

– Нет, в штатском, – ответил он и показал ей значок с изображением лисы, какой носили при себе все полицейские штата Виктория.

Она стянула с носа засаленные очки и недоверчиво уставилась на значок.

– А собаки что, полицейские? – последовал вопрос.

Он оглянулся. В заднем окне маячили две мохнатые черные головы.

– Работают на полицию, – не стал он вдаваться в подробности. – Где?

– Пошли, – ответила она. – Я своего пса заперла, а то совсем взбесился, паршивец.

– Джек-рассел, – без труда определил он породу.

– А ты откуда знаешь?

– Угадал.

Они обошли, дом. Внутри у Кэшина приступом дурноты поднимался страх.

– Туда, – указала хозяйка.

Чтобы попасть в сарай, надо было долго идти сквозь запущенный сад, а потом пролезть через дырку в заборе, скрытую буйными зарослями картофельного жасмина. Они дошли до ворот. За ними стеной поднималась высокая, по колено, трава, из которой торчали ржавые куски металла.

– Что у вас там? – спросил Кэшин, когда перед ними показалось сооружение из кое-как скрепленных железных листов.

От страха у него взмокли даже ключицы. И правда, лучше бы сюда приехала Кендалл!

Миссис Хейг поскребла щеку, всю усыпанную черными волосками, похожими на обломанные зубья расчески, и ответила:

– Да так, рухлядь. Старый грузовик. Я уже сколько лет туда не ходила! Да и тебе не советую.

– Выпустите пса, – сказал Кэшин.

Она несогласно мотнула головой:

– А вдруг этот придурок его покалечит?

– Не покалечит. Как его зовут?

– Монти. Я их всех так называю – в честь Монтгомери, виконта Аламейнского. [1]Он маленький совсем еще, кто его знает…

– Правильно, – согласился Кэшин. – И все-таки выпустите Монти.

– А твои полицейские собаки? Нa кой шут они тогда?

– Для дел поважнее, – как можно спокойнее ответил Кэшин. – Значит, я подойду к двери, а вы выпускайте своего виконта Монти.

Во рту пересохло, затылок ломило – прежде, до Рэя Сэрриса, он за собой такого не замечал. Кэшин пересек лужайку и встал слева от двери. Жизнь заставит – и научишься держаться подальше от всяких подозрительных типов, а значит, без нужды не заходить в темные сараи.

Миссис Хейг стояла у зарослей картофельного жасмина. Он подал ей знак, а у самого сердце едва не выпрыгивало из груди.

Небольшой пес, настоящий клубок мышц, запрыгал по траве, коротко побрехивая, добежал до сарая, не успел остановиться вовремя – стукнулся лбом о дверь и сердито заворчал, весь дрожа от возбуждения.

Кэшин постучал в покореженную дверь сарая.

– Полиция, – произнес он громко, радуясь тому, что занят делом. – Давай выходи!

Долго ждать не пришлось.

Пес отпрянул и зашелся в визгливом лае, высоко подпрыгивая.

Из темноты показался человек с полотняной скаткой в руках, постоял, как бы раздумывая, и вышел. На пса он даже не взглянул.

– Иду, – сказал он. – Вот, прилег соснуть.

Коротко стриженный, седой, небритый, широкоплечий, на вид лет пятьдесят.

– Позовите собаку, миссис Хейг, – бросил Кэшин через плечо.

Хозяйка крикнула: «Монти!» – и пес нехотя, но послушно побежал на ее голос.

– Вторжение в частные владения, – уже спокойнее заговорил Кэшин, не чувствуя никакой угрозы от незнакомца.

– Да ладно, вторжение! Зашел поспать, только и всего.

– Положите скатку и снимите куртку, – распорядился Кэшин.

– А ты кто такой?

– Полицейский. – И он показал значок с лисой.

Мужчина свернул свою синюю куртку и положил ее на скатку. К зашнурованным ботинкам с разорванными носами уже давно не прикасалась обувная щетка.

– Как вы сюда попали? – спросил Кэшин.

– Когда пешком шел, когда голосовал.

– Откуда?

– С юга.

– Иэ Нового Южного Уэльса?

– Угу.

– Неблизко.

– Да уж.

– А куда идете?

– Так… Куда надо.

– Да, страна у нас свободная. Документы есть? Права, страховка…

– Нет.

– Что, совсем никаких?

– Совсем.

– Тогда нечего терять время, – сказал Кэшин. – Я еще не завтракал. Документов у вас нет, я вас забираю, снимаю отпечатки пальцев, обвиняю в нарушении частных владений, сажаю. Выйдете вы нескоро…

Мужчина нагнулся, нашарил в куртке бумажник, вынул из него сложенный листок и протянул Кэшину.

– Положите его в карман, а куртку киньте сюда.

Куртка упала примерно в метре от них.

– Отойдите, – приказал Кэшин, поднял куртку и ощупал. Ничего. Он вынул из кармана затертый на сгибах листок и прочел:

«Дейв Ребб работал на Буринди-Даунз в течение трех лет, показал себя трудолюбивым и спокойным, хорошо разбирается в двигателях, механике и еще в скотоводстве. Я готов нанять его снова в любое время».