Смирнов, подтверждая, кивнул, а Геннадий заступился за старшую сестру:

— У нее в Новороссийске сейчас тоже есть могила, мам, ты же знаешь! Эй, Семен!

Из тумана выступил Семен Дольцев, тоже молодой и красивый. Слегка покосился на Геннадия — живыми они враждовали, но сейчас, похоже, почти примирились. Александре молча приветственно кивнул, но она не обиделась — Семен всегда был молчуном.

— А бабушка Лукерья где? — поинтересовалась Александра.

— Сказать? — развеселился Геннадий. — Мам, сказать?

— Скажи, — разрешила Павла Федоровна.

— Да это ты сама! Недаром же бабушка звала тебя настырной кержачкой, ее душа стала тобой! — весело провозгласил Геннадий.

— Ой, — испугалась Александра. — Я не хочу злобствовать!

— А тебе это и не дано. Ты — искупление греха нашей дражайшей прабабки. Ее проклятие — наше одиночество и разрозненность рода. Сама же видишь — там, у вас, все живем порознь, не дружим. И все мы остаемся одинокими. У Вити Дуся умерла, у Лиды — Семен. Ты разошлась с Виталькой. Да и я, хоть и жил с Полиной, а любил все же Таиску, считай, тоже одинокий был. Лукерья опамятовалась, когда прокляла деда Федора и весь его род до седьмого колена, вот и выпросилась в ваш мир, стала тобой, потому ты и стремишься всех нас собрать воедино, подружить. Мы и здесь жили порознь, пока ты не поняла, в чем заключается проклятие прабабки — в нашей разрозненности. Ты там думаешь о том, как всех примирить, а мы здесь начали стремиться друг к другу. Видишь, я с Семёном помирился.

Да, Александра именно так и хотела — всех примирить, объединить. Но не получалось. Тетушки принимали Лиду, но не желали видеть Виктора и Александру. Зоя Егоровна, похоже, ненавидела всех детей Павлы Федоровны, кроме Лиды. Правда, помогала Геннадию обустроить личную жизнь, но делала это с нотациями и попреками. Нет, не удалось Александре объединить свой род!

— Брось заниматься самобичеванием, Пигалица, — прекратил размышления Александры Геннадий, — ты, считай, выполнила свою задачу. Видишь, сколько нас здесь? Ты ставишь свечи за упокой наших душ и тем объединяешь нас. У тебя не получается помирить всех в своем мире, но это происходит в нашем мире. Здесь нас столько, что можно целый поселок построить, если бы нам были нужны дома.

— Небесный поселок… — пробормотала Александра. И спросила: — Что, и Валерьяновна здесь?

— Здесь, здесь! Все мы здесь, вся родня. Говорю же, впору построить, как ты сказала — небесный поселок, столько нас здесь. И, главное, мирно живем, да, Семен?

Дольцев сначала нахмурился, а потом улыбнулся, верно, мол. А потом сказал Александре:

— Бываешь в Новороссийске, почему не навещаешь меня?

— Не моя вина. Я всегда хочу, да все как-то твои не соберутся меня туда проводить. Нам, живым, страшно по кладбищам ходить. Жуть почему-то берет от неизвестности, что там — за чертой смерти? А знаешь, со мной случай был смешной. Я как-то решила съездить к Лиде, а поездом от нас до Новороссийска можно было тогда только через Анапу добраться. И вот сижу в вагоне в Анапе, вижу — по вагону кот серый расхаживает. Я проводницам говорю, мол, котишка-то потеряется, увезете его. А они отвечают: «Это наш Сенька, мы его по дороге подобрали — пришел к вагону, грязный весь, зачуханный. Отмыли его, накормили, вот он и поехал с нами». И что интересно, кот со мной всю ночь спал, пока я его не отправила в купе проводников, потому что кот, во-первых, заболел — температура у него поднялась, я посоветовала, как лечить его, а во-вторых, побоялась, что кто-нибудь из пришедших пассажиров выбросит его из вагона. А когда утром зашла в купе проводников, он, представляешь, узнал меня! Замурлыкал! Уж, в самом деле, не ты ли это был? — засмеялась Александра.

— Ну, сестренка, ты уж не фантазируй: Семен в образе кота! — Геннадий опять рассмеялся. — Однако забавный случай, — и крикнул в темноту: — Изгомовы, швартуйтесь, хватит кругами ходить!

У костра появились Анатолий и Володя Изгомовы. Эти нисколько не изменились — ни моложе, ни старше, такие, какими их запомнила Александра. Володя смотрел под ноги, не поднимая глаз. Так же он смотрел, когда Александра с детьми заезжала к нему в Свердловск. Он тогда признался, что ему стыдно за поступок младшего брата. Анатолий тоже смотрел смущенно:

— Саш, ты прости, что я отказался от тебя, когда у меня спросили, не родственники ли мы, помнишь, парень один в Тавде про меня рассказывал?

— Да ладно, Толик, не обижаюсь. Я простила тебя в тот же день. Кстати, и с тобой произошла странность. Тогда, на юбилее нашей школы, когда твой знакомец подошел ко мне, я ему отдала для тебя записку. А он, зараза, потерял ее. На следующий день встретились, он признался в том. Тогда я сказала, раз так случилось, то ни к чему и новую записку отсылать: что ни случается, все — к лучшему. Уж потом я узнала от вашей Тони, что ты умер. Выходит, я уже мертвому писала, потому мужичок и потерял записку: просто некому ее было передавать.

Анатолий улыбнулся открыто и весело, и сказал, что он и не отказывался от Александры, просто стыдно было — раз, и два — не хотел к чужой славе примазываться. А про записку он знал, такой вот он всезнающий. Александра тоже засмеялась и обняла свояка. Спросила, если все такие тут всезнающие да всевидящие, не могут ли просветить ее относительно Виталия: жив или нет, а если жив, то, как живет-существует. Анатолий ответил, что знает, но сказать может лишь одно — Виталий жив.

— Толь, ну скажи! — заластилась Александра к нему. Она совсем не думала, что находится среди бывших мертвых родственников. Какие они мертвые? Улыбаются, Гена даже анекдоты травит, столик перед ними стоит, пьют из небольших кубков, наливая туда розоватую жидкость из красивого серебряного кувшина, и даже не закусывают. И тут же уловила мысленно смешок брата: «Не завидуй, без этого питья ты нас не увидела бы».

— Не уговаривай, Сашка, не скажу, нельзя, — а сам покрепче прижал свояченицу к себе, шепнул, ловелас неисправимый: — Ох, и почему я не встретился с тобой, когда ты была уже в разводе? Ох, Сашка, я бы с тобой… — он мечтательно закатил глаза. — На руки бы тебя подхватил — и по белу свету!

Александра шепнула в ответ:

— Помнишь, ты мне уже такое говорил, и что я тебе ответила?

— Ну что ты могла мне ответить, моралистка несчастная? Конечно, помню: «Ага, понес бы, да и уронил по дороге». А ты мне очень нравилась, Саша. Я Витальке жутко завидовал.

— Ну, так скажи, как он там? Разве можно отказывать женщине, которая нравится? — замурлыкала Александра.

Анатолий отрицательно покачал головой.

Александра сказала:

— Ладно, скажи тогда, где Валерьяновна, что-то я ее не вижу. Я ведь всегда за нее свечи в церкви ставлю, а то за такую грешницу и молиться, наверное, некому.

— Да где-то бродит неподалеку: она с нами не дружит. Да и нам с ней не особо хочется общаться. А знаешь, — он расхохотался громко и безудержно. — Ты на нее такого страху нагнала, когда посулила, что после смерти своей голову ей отвертишь, если она Пашке навредит. Помнишь?

Конечно, Александра помнила. Павлу пришла повестка явиться на призывной пункт, и она, обезумев от беспокойства за него, металась по даче, жгла громадный костер, призывала души всех умерших родственников и, чуть не плача, просила их помочь. И впрямь громко и зло заявила, что если Валерьяновна по своей злобной и вредной натуре навредит внуку, и того отправят в Чечню — там шла вторая война — то она найдет Валерьяновну на том свете и завернет ей голову назад носом. Потом опамятовалась, засмеялась даже: чего чудит, какие души, как они могут помочь или навредить? Но, оказывается, они есть, вот они — рядом с ней.

— Забавно было слышать, как ты заявила, да грозно так: «Смотри, попробуй что-нибудь сделать, я тебе задам, ты меня знаешь!» — не мог избавиться от смеха Анатолий. — Впрочем, мы собрали свой консилиум и предупредили мамашу, чтобы она не смела, как в день своей смерти, насылать на тебя всякую ерунду. А то ты из-за нее чуть без глаз не осталась.