Дворец суверена был по самой своей сути привилегированным местом, куда стекались доходы всего государства и откуда исходило все его могущество. С одной стороны, он был местом протекания официальной жизни государя с ее приемами и церемониями в окружении сановников и государственных деятелей, на которых она держалась, с другой стороны, дворец предоставлял государю частные покои и сады отдыха, необходимые для него и его близких, — и все это было обеспечено серьезной защитой многочисленных стражников и наемников и самим оборонительным характером планировки. Таким образом, дворец являлся полнейшим выражением всевозможных изысков утилитарного и эстетического порядка, средоточием всего совершенного, что только мог предложить исламский образ жизни в плане материального комфорта или чувственных и духовных утех. В его стенах существовали поэтические кружки и проходили состязания в красноречии, а также сопровождаемые пением и танцами пиры, попойки и оргии, сходки веселых сотрапезников или же дискуссии между учеными и философами, собранными держателем власти. Там было место и для развлечений в беседках и садах, преимущественно близ текущих вод или бассейнов, которые в этих засушливых регионах представляли собой высшее благо, и для торжественных приемов и военных парадов, и даже для занятий благородными видами спорта, в том числе верховой ездой и конными забавами. Одновременно во дворце накапливались наиболее дорогостоящие вещи, составлявшие основу королевской казны: ткани и украшения, столь бесценные, что могли быть лишь особыми предметами обмена или дарения, манускрипты, хранившиеся и систематизировавшиеся специально нанятыми для этого учеными, бюрократические — в самом современном смысле слова — государственные архивы, наконец, раритеты, к числу которых относились диковинные животные, содержавшиеся в зверинце, и разного рода приборы, начиная от астрономического измерительного инструмента до самого диковинного механизма, — все, что было достойно подношения земному представителю исламского величия.

Именно этим объясняется особое место, отводившееся в аббасидскую эпоху понятию дворца, огромного и бесподобного, который остался принадлежностью исламской и византийской цивилизаций, породив в западноевропейском мире лишь легендарные образы. Престол власти, отождествляемый со столицей империи, халифская резиденция, престиж которой простирался на весь мусульманский мир, была сама по себе настоящим городом, с развивавшейся под его стенами оживленной интеллектуальной и торговой деятельностью. Там, за пределами дворца, с собственной свитой и собственной гвардией проживали видные гражданские и военные персоны из окружения властелина. Там производилась и продавалась вся продукция, необходимая для жизни двора, но оттуда же доносился ропот черни, провоцируемой на мятеж политическими и религиозными группировками — она беспокоила суверена и вынуждала его придавать своей персональной резиденции оборонительный и грозный характер, чтобы чувствовать себя в безопасности. Именно чтобы отгородиться от городской среды, был заложен знаменитый багдадский дворец ал-Мансура, получивший название Круглого города и защищенный двойной системой кольцевых стен и рвов, связанных с каналами, которые соединяли в этом месте Тигр и Евфрат. Его примеру последовали дворцы других аббасидских халифов как в том же Багдаде, так и в Ракке и Самарре. Все халифские здания, соседствуя с метрополиями, так или иначе возникавшими в их окружении, были принципиально изолированными резиденциями суверена, защищенными, недоступными толпе, организованными, чтобы вести совершенно автономную жизнь, и с каждым новым правлением или даже в течение одного правления, в зависимости от капризов правителя и превратностей политики, от этих резиденций ответвлялись другие «закрытые города» такого же типа, отведенные под царствование своего основателя.

Каждый суверен, в сущности, избегал занимать резиденцию предшественника из суеверия, касающегося вообще любого частного жилища. Со своей стороны, наследные принцы еще при жизни отца стремились водвориться в персональном дворце, как это сделал, например, будущий ал-Махди, покинув Круглый город ал-Мансура и переместившись вместе с гвардией и службами, необходимыми для отправления возложенных на него обязанностей, на другую сторону Тигра, на восточный берег, где его дворец в Русафе стал центром новой агломерации. Наконец, наиболее дорожившие своим авторитетом и наиболее озабоченные парадной стороной своего царствования халифы не ограничивались одной резиденцией и с удовольствием отстраивали новые, лучше приспособленные к их потребностям. Это приводило к переносу столицы, как это было например, во время правления ал-Мансура, Харун ал-Рашида и ал-Мутасима, перемещавшихся из конца в конец Ирака. Или при ал-Мутаваккиле, который основал в Самарре ал-Джафарийю (ныне Абу-Дулаф) в 20 км к северу от огромного халифского дворца Балкувара, в данном случае лишь возведя новые сооружения неподалеку от ранее построенных и обжитых.

Последовательные центры Багдада 1. Дворец Хулда. — 2. Дворец ал-Махди. — 3. Дворец султанов. — 4. Мадраса Низамийа. — 5. Мадраса Мустансирийа. — 6. Могила Абу Ханифы. — 7. Соборная мечеть Русафы. — 8, Соборная мечеть султанов. — 9. Мавзолей ал-Сухраварди. — 10. Соборная мечеть халифов. — 11. Мавзолей ал-Джилани. — 12. Мавзолей Казимайна. — 13. Дворец ал-Мансура. — 14. Могила шайха Маруфа. — 15. Могила Зубайда. — 16. Могила шайха Джунайда.

Редкие археологические находки, имеющие отношение к средневековому Багдаду, и сведения, почерпнутые из текстов, позволяют представить себе гипотетически, но вполне отчетливо перемещение резиденций правителей. Имперская столица последовательно занимала на пересеченной каналами и трансформируемой частыми наводнениями почве то правый, то левый берег Тигра, окружая своими обширными кварталами временные халифские дворцы.

Таким образом, на огромной аллювиальной равнине между Тигром и Евфратом, избранной аббасидскими халифами в качестве своеобразного личного домена, непрерывно велось строительство все новых резиденций правителей, которые размещались в основном в трех главных центрах: Багдаде, Ракке и Самарре. Их сооружение в самые короткие сроки в регионе, лишенном камня, требовало всякий раз колоссальных затрат и применения подрядчиками одной и той же эффективной и скорой технологии — использования сырцового, можно даже сказать глиняного, кирпича, кладка из которого в особо деликатных местах была укреплена обожженным кирпичом, замаскированным облицовкой из расписного и лепного гипса, — в общем, эти дворцы создавались, чтобы внушать страх и восхищение: снаружи — массивным видом и величественным силуэтом, угадывающимся за неприступным барьером высоких слепых стен, изнутри — излишеством декоративных элементов, чаще всего представляющих собой шедевр ремесленного искусства, об удивительных качествах которого говорилось выше. Исчезали дворцы так же быстро, как и династии, которые они призваны были приютить и прославить. Это был расцвет архитектуры, уникальной в своем роде, но обреченной на скорое разрушение. Хрупкость этих торопливо сооруженных дворцов была действительно велика, хотя сухой климат региона продлевал им жизнь. Но они неизбежно страдали в первую очередь от небрежения и разрушительных набегов, которым подвергались, как только переставали быть обитаемы. Как справедливо отметил один арабский автор, «владыкам свойственно уничтожать достижения своих предшественников, делать все, чтобы очернить память своих врагов. Именно поэтому они разоряли города и цитадели. Так было во времена персов и доисламских арабов, затем во времена ислама, так Аббасиды разрушали города и здания, возведенные в Сирии Умаййадами и Марванидами», — то же будут делать после них их собственные наследники.

Поэтому от большинства пышных обиталищ ныне остались лишь названия — таковы знаменитые багдадские Дворец вечности, Дворец короны и Дворец плеяд, уже самими названиями претендующие затмить блеск драгоценностей и прелести рая. Другие, например резиденция ал-Мутасима в Самарре, известны только по бесформенным руинам на унылых пространствах, где холмики на месте бывших стен, почти слившиеся с аридной почвой, придают этим бесконечным, некогда застроенным просторам вид пустыни, на которой едва-едва выделяются лишь монументальные аркады трех айванов.Кроме того, в отдельных случаях удается реконструировать планировку ансамбля благодаря раскопкам или с помощью анализа аэрофотосъемки. Сделанные в косом свете снимки позволяют различить структурные элементы там, где на поверхности видны только хаос и разрушение. Именно таким образом на узком, впечатляющем руинном поле в Самарре, простершем более чем на 20 км вдоль берега Тигра следы средневековой застройки, стала очевидной сложная организация знаменитых и относительно хорошо идентифицированных халифских дворцов Джавсак-Хакани, Балкувара и Ал-Джафарийа. В других местах, например в Ракке, удалось установить существование за пределами укреплений полукруглого города огромной «жилой» зоны, которая, несомненно, таит в себе будущие находки.