Присутствие рабов и, прежде всего, наложниц в значительной степени изменило этнические характеристики завоевателей и даже исламизированного местного населения. Достаточно вспомнить, что почти все аббасидские халифы были сыновьями рабынь, чтобы понять, до какой степени народы оказались перемешаны в сердце исламской империи X–XI вв. Но хотя рабы, многие из которых, впрочем, добивались освобождения, придавали особый характер городской жизни, в целом они не обладали классовым сознанием, которое заставляло бы их группироваться и подвигало бы на восстания против хозяев.

С другой стороны, христианские, иудейские и зороастрийские данники, более или менее многочисленные в зависимости от региона, принимали участие в жизни мусульманского общества в составе особых общин, внутренне регулирующихся их собственным законом и имеющих официальных представителей при властях. В их числе христиане, например, всегда были усердными и лояльными администраторами, поднимавшимися иногда, как мы это уже видели, до самых вершин центральной администрации империи. Они выделялись также в качестве лекарей. Если, например, при ал-Мутаваккиле или ал-Муктадире их периодически пытались снять с ключевых постов, то эти попытки либо оставались безрезультатными, либо имели лишь временный эффект. Зато евреи, как мы видели, выступали преимущественно в роли негоциантов, банкиров или менял, а также занимались ремеслами кожевников, красильщиков и ювелиров. Однако данные об этом имеют относительную ценность, а недавно опубликованные документы доказали, что иудеев и христиан можно было встретить практически в любой профессии.

Точных сведений о соотношении данников внутри средневекового исламского мира явно недостает. Разумеется, арабские географы оставили на этот счет отдельные указания, но абсолютно без какой-либо статистики, которая была бы необходима прежде всего. Также трудно выяснить, в какой степени эти пропорции изменились в процессе исламизации между X и XIII в., и мы можем лишь предположить, что исчезновение в эту эпоху некоторых монастырей в Ираке свидетельствует о серьезном сокращении числа христиан в данном регионе.

Место данников в активных городских кругах определялось важной ролью, которую играли их праздники в повседневной жизни исламского города. Факт этот мог бы показаться довольно курьезным, если вспомнить о конфессиональном размежевании кварталов и социальных слоев, но он объясняется потребностью народных масс в те времена использовать любую возможность для развлечения и превращать ее в фольклорные манифестации, тем более если они относились к фиксированным датам солнечного календаря и сочетались с сезонными ритуалами.

Конечно, ритм году неизменно задавали два канонических мусульманских праздника. Малый праздник, отмечаемый с радостью, сопровождался оделением бедных: состоятельные горожане обязаны были в это время года принимать и кормить в своих дворцах как можно большее число нуждающихся. Что касается Великого праздника, то хотя его торжества проходили главным образом в Мекке, тем не менее ему посвящались церемонии во всем исламском мире, а его веселье затягивалось по мере возвращения в каждый город паломников, которым доводилось пережить столько опасностей, что их прибытия всякий раз ожидали с тревогой. Например, в Багдаде такие путешественники должны были останавливаться в пригороде Йасирийа, чтобы дать населению возможность подготовить празднество; коекто из них удостаивался по такому случаю аудиенции халифа, который использовал их присутствие, чтобы сделать некоторые торжественные объявления. Позднее, в XV в., европейский путешественник Бертрандон де Ла Брокьер живописал сцены прибытия каравана, свидетелем которых он был в Дамаске: «…около двух дней и двух ночей, — сообщает он, — можно было наблюдать, как три тысячи верблюдов входили в Дамаск, и было по этому случаю большое торжество. Ибо государь и все наиболее именитые лица города вышли навстречу ради своего Алькорана, который везли […] на верблюде, покрытом шелковым покровом […]. А впереди шествовали четыре музыканта и великое множество барабанов… которые производили большой шум. И перед упомянутым верблюдом и вокруг него было не меньше тридцати человек, которые несли в руках кто арбалеты, кто обнаженные клинки, а кто небольшие мушкеты, из коих многократно стреляли. А позади упомянутого верблюда верхом на легких верблюдах ехали восемь старцев. А подле себя они велели вести украшенных по обычаю своего края, под богатыми седлами лошадей». Другие же мусульманские праздники, напомним, отмечались не столь пышно: те, например, что были связаны с эпизодами из жизни Пророка (с его рождением или его ночным путешествием), или те, которые были признаны только шиитами, не считая многочисленных собраний по определенным датам вокруг мавзолеев святых.

Но мусульмане не упускали случая принять участие в массовых действах, сопровождавших праздники данников. И в аббасидском Багдаде, и в фатимидском Каире пасхальные праздники, например, отмечались всем городом. При багдадском дворе в вербное воскресенье рабы являлись с пальмовыми и оливковыми ветвями. Правитель Иерусалима участвовал в процессии, которая отправлялась в церковь Воскресения. В Багдаде в день Пасхи христиане вместе с мусульманами шли в монастырь Самалу, находившийся возле городских ворот, и предавались там безудержным танцам. Под Рождество все население Багдада на целую ночь зажигало огни, тогда как в Египте Богоявление считалось «ночью погружения», в течение которой многочисленная толпа при свете факелов собиралась по обоим берегам Нила, чтобы пировать, пить и танцевать под музыку. К этим сугубо христианским праздникам, в сущности дававшим случай самого мирского развлечения, добавлялись различные «новогодние» праздники, отмечающие начало доисламского солнечного года, который праздновался почти повсеместно. Празднование древнего коптского Нового года летом было традиционным в Египте, так же как персидский Новый год, приходящийся на весеннее равноденствие, отмечался в Ираке, Иране и даже в отдаленных странах, таких как Испания. По их случаю обычай требовал окропления водой. Случалось, что эти праздники, выливавшиеся в карнавальные буйства, бывали запрещены, но запреты обычно были недолгими.

Само разнообразие этих радостей, превращающихся в уличный спектакль, живописная пестрота которого была поразительна, в сущности, символизирует гетерогенность исламского города, где сочетались противоположные политические и религиозные тенденции и в то же время давало о себе знать устойчивое влияние аристократических дворцовых кругов. Этот город вбирал в себя все живые силы цивилизации своей эпохи. Бедуины и селяне, как мы видели, занимали почти маргинальное положение, хотя первые рассматривались как хранители чистоты арабского языка, а вторые производили основу экономического богатства империи. Со своей стороны, окружение суверена после IX в. отчасти состояло из относительно ассимилированных чужестранцев, из которых мог происходить и сам государь. Только население города: богословы, купцы и труженики, а также администраторы — обеспечивали преемственность Предания, строго соблюдали предписания, почитали доктринальное наследие и придерживались мусульманского образа жизни. Несомненно, многие суверены, даже не будучи арабами, тоже считали своим долгом защищать ислам и содействовать расцвету цивилизации, которую были обязаны оберегать. Но их активность была непостоянной, и горожане, которые всегда оставались единственными носителями принципов и обычаев, характеризующих исламскую городскую жизнь, представляли собой, как бы то ни было, главное оправдание деятельности правителей и их войск.

В начале этой работы мы обосновывали наше решение выделить в рамках исламской цивилизации, слишком часто рассматриваемой как вневременная, «классический» период, который можно ограничить веками рождения и временем расцвета первоначальной арабо-мусульманской культуры. Но по мере создания нами целостной картины обнаружилось разнообразие аспектов этой классической цивилизации. Даже в сердце Ближнего Востока, обыкновенно противопоставляемого отдаленным от центра очагам, мусульманская Сирия эпохи Крестовых походов не походила ни на аббасидский Ирак, ни на фатимидский Египет, ни даже на умаййадскую Сирию. Каждая эпоха имела неповторимый оттенок как в своих материальных достижениях, так и в политических событиях или интеллектуальных изысканиях, и эта оригинальность утверждалась в ожесточенных, нескончаемых идеологических столкновениях. Действительно, идеи мусульманских ученых, правоведов и теологов, вырабатывались далеко не в русле единой формальной мысли, а, напротив, приноравливались к медленной эволюции материальных условий и индивидуальных реакций.