С другой стороны, современных ориенталистов интересуют вопросы языка, который они отказываются рассматривать только в качестве наречия мекканских курайшитов и пытаются сопоставить с поэтическим койне, [8]распространенным, по-видимому, в Аравии и даже в сиро-месопотамских регионах VI в. Между тем исследования в этом направлении еще не привели к какому-либо определенному заключению, настолько трудной остается задача установления связи между языком Корана, языком аравийских рапсодов и языком арабо-христианских кругов, где, вероятно, и зародилась арабская письменность на основе скорописных вариантов более древней семитической письменности, бывшей тогда в употреблении. Несомненно, употреблявшийся в VII в. койнемог быть реально более развитым, чем это принято считать. Но дошедшие до нас памятники не позволяют сделать на этот счет определенные выводы, и, в частности, неизвестно, в какой степени тексты доисламской поэзии, компилированные в аббасидскую эпоху, были адаптированы к тому, что тогда считалось «классической» нормой.
* * *
Не вдаваясь в детали дискуссий, порожденных изучением коранического текста среди мусульманских экзегетов и филологов, а также среди историков нашего времени, можно представить главные темы проповеди, которая питала средневековую мысль и осталась до наших дней основой исламского менталитета. Эти темы можно проиллюстрировать несколькими цитатами, перевод которых дает лишь приблизительное представление о той экспрессивной форме и, можно даже сказать, о той поистине чарующей силе, которые они имеют.
Ряд сур, в том числе самые короткие и, вероятно, самые древние, предрекают в отрывистом и образном стиле неминуемое наступление Страшного суда, характерное описание которого можно обнаружить в 84-й суре Корана (стихи 1—12):
Когда небо разверзнется,
и покорится Господу своему, как ему надлежит,
когда земля разгладится,
и извергнет все, что внутри нее, и опустошится,
и покорится Господу своему, как ей надлежит,
тогда, о человек! обращающий к своему Господу все свои устремления,
ты встретишь Его.
И кому будет вручена книга его деяний в правую руку,
получит легкий расчет
и вернется к своей семье, ликуя.
А кому книга его деяний
будет вручена со спины, будет призывать гибель
и гореть в огне.
Эти суры внушают людям страх перед конечной карой, которая явит им все божественное могущество в час «сокрушительной беды», когда «люди будут, как разогнанные мотыльки, и будут горы, как расчесанная шерсть» (Коран 101:4–5); «когда небо разверзнется, когда звезды осыплются, когда моря выльются из берегов, когда могилы отверзнутся, узнает тогда всякая душа, что она уготовала за или против себя» (Коран 82:1–5). Все эти многократные призывы к моральному и религиозному самоисправлению, увещевания урегулировать земную жизнь в зависимости от жизни потусторонней, вначале, по-видимому, адресовались прежде всего богатым мекканским купцам, угнетающим слабых и бедных, но должны были и впоследствии сохранить свой грозный потенциал, выраженный, в частности, 92-й сурой:
Клянусь ночью, когда она покрывает!
И днем, когда он сияет!
И Тем, Кто создал мужчину и женщину!
Воистину результаты ваших устремлений различны.
Тому, кто дает и кто благ,
и считает истиной Прекраснейшее Воздаяние,
тому Мы облегчим путь к Высшему Благу.
Тому, кто скуп, исполнен самонадеянностью
и считает ложью Прекраснейшее Воздаяние,
тому Мы облегчим путь к Высшему Мучению.
И не спасет его достояние, когда он низвергнется в ад.
В час Страшного суда каждый будет судим по делам его: «Кто сделал добро на вес пылинки, обретет его. Кто сделал на вес пылинки зло, обретет его» (Коран 99:7–8). После воскрешения, которое обещают многие стихи, праведные обретут радости рая: «Воздание им у их Господа — сады вечности, в которых текут ручьи. Они пребудут там во веки веков. Аллах будет доволен ими, и они будут довольны Им» (Коран 98:7–8). В свою очередь неправедные будут отправлены в ад, в «пекло»: «Огонь Аллаха воспламененный, который пожирает до самого нутра, который сомкнется над ними на воздвигнутых пламенных столпах» (Коран 104:6–9). И поскольку эта тема будет звучать в течение всей жизни Мухаммада, описание обетованных воздания или кары будет достигать иной раз детальной точности, не исключающей поэтического вдохновения. Сура 56 (стихи 26–43), напомнив об особенно завидной судьбе некоторых избранных, «приближенных к Аллаху», предается затем изображению судьбы стоящих по правую и левую стороны:
Стоящие на Правой стороне (кто же они?)
будут среди лотосов, шипов лишенных,
в садах фруктовых,
в тени раскидистой,
близ вод текущих
и плодов обильных,
не срезанных, не запретных,
возлежащими на коврах разостланных.
Гурии, которых Мы создали совершенными,
и которых Мы сохранили девственницами,
соблазнительными, равно юными,
будут принадлежать стоящим на Правой стороне,
множеству среди Первых
и множеству среди Последних!
Стоящие на Левой стороне (кто же они?)
будут в томлении зноя и воде кипящей,
под сенью дыма палящего,
не дающего ни прохлады, ни прибежища.
Наряду с этим эсхатологическим и одновременно морализаторским посланием, простое содержание и сильные образы которого не дают между тем правил жизни, очень рано появляется главная черта мухаммаданской проповеди, а именно провозглашение единосущности Аллаха, который правит миром и направляет людей согласно своей воле. Сура 122, название которой часто переводят как «Сура об истинной Вере», дает этому наиболее совершенное выражение — то, как это ощущалось мусульманами, многократно воспроизводившими ее в надписях на памятниках религиозного характера и на самых старинных монетах:
Скажи: «Он — Аллах, единый,
Аллах единственный.
Он не родил и не был рожден.
И нет никого, равного Ему».
Стих, где Аллах сам свидетельствует о своей единосущности, дает на этот счет еще одно, не раз повторяемое доказательство: «Свидетельствует Аллах, и ангелы, и обладающие знанием, что нет божества, кроме Него, вершителя справедливости, что нет божества, кроме Него, Могущественного, Мудрого» (Коран 3:16). Но связь, существующая между всемогущим богом и человеком, которого он создал, лучше всего выражена сурой, именуемой «Открывающая» («Фатиха»), — единственный содержащийся в Коране молитвенный текст, играющий поэтому важную роль в литургии:
