Литмир - Электронная Библиотека
A
A

После провала попытки так называемых «кающихся» третий сын Али, рожденный им не от Фатимы, а от другой жены и названный потому Мухаммадом ибн ал-Ханафийей, с помощью агитатора по имени ал-Мухтар сформулировал надежды и требования шиитов Нижнего Ирака. Восстание ал-Мухтара было подавлено занявшим трон Абд ал-Маликом, который поручил ал-Хаджджаджу усмирить этот регион, прежде чем нанести удар по мекканскому восстанию. Но это отнюдь не успокоило умы, и сторонники Мухаммада ибн ал-Ханафийи, не тронутого сирийскими войсками, начали тайно организовывать революционное движение, ставшее первым движением, вдохновленным мессианской идеей. Короче говоря, спокойствие Ирака держалось лишь на бдительности и гибкости умаййадского наместника провинции, а основание Васита, города, созданного специально в центре (отсюда название), чтобы служить резиденцией или, скорее, укрепленным лагерем, показывает, благодаря чему удерживалось в этой враждебной стране ополчение сирийских арабов. Слишком многое зависело от личности ближайшего помощника правителя, и ситуация последовательно ухудшалась с тех пор, как халифы лишились поддержки таких решительных деятелей, как Зийад и его сын Абд Аллах, ставленников Суфийанидов, и особенно таких, как опора халифа Абд ал-Малика знаменитый алХаджджадж, чьи стремительность и жестокость останутся в легендах.

Таким образом, конец умаййадского периода ознаменовался сменяющими друг друга восстаниями шиитов и хариджитов, подавить которые удавалось с большим трудом и, во всяком случае, только на время. К уже упомянутым событиям можно добавить восстание 740 г. внука ал-Хусайна, Зайда, отец которого ребенком спасся во время избиения при Карбале, и восстание 744 г. его троюродного брата Абд Аллаха ибн Муавийи. Но самые крупные волнения разжег десятью годами позднее хариджитский бунт в Верхней Месопотамии, истощивший силы последнего умаййадского халифа Марвана II в тот самый момент, когда он собирался противостоять подступавшим из Хорасана аббасидским войскам.

Впрочем, хроническое религиозное возбуждение охватывало, помимо Ирака, и другие регионы. Не говоря уже об Аравии, которая имела сообщение с низовьями долин Тигра и Евфрата и оставалась, как мы уже говорили, местом пребывания многочисленных антиумаййадских элементов, членов алидской фамилии и просто потомков Сподвижников, известных в качестве ученых и богословов: надо отметить, что Магриб очень рано принял хариджитских проповедников из Месопотамии, которые нашли благоприятную среду для своего учения в местном эгалитаризме. Берберский национализм, таким образом, имел религиозный оттенок, который стал еще интенсивнее в последующие века.

С другой стороны, в Иране росло чувство страстной преданности потомку Пророка, лежавшее в основе шиизма и подогреваемое пришлыми эмиссарами из иракского очага. Целая сеть с многочисленными степенями подчинения занималась этой деятельностью, направляемой революционным движением и обнадеживавшей претендентов с разными титулами, от потомков Али до потомков ал-Аббаса, дяди Пророка, и его живого знатного наследника из клана бану хашим. В сущности, неизвестно, в какой мере Алиды — не считая Йахйи, сына Зайда, восставшего, чтобы отомстить за отца, и тоже погибшего, — участвовали в этой тайной организации. Но достоверно известно, что Аббасиды, скрывавшиеся сначала в Трансиордании, а затем в самой Куфе, смогли извлечь из нее свою выгоду. Наиболее активный из их посланцев, загадочная фигура иранского происхождения по имени Абу Муслим, сумел организовать в Хорасане настоящую армию и дать ей в качестве условного знака черное знамя, которое стало символом новой династии.

* * *

Успех его пропаганды, опиравшейся на известные тогда феномены религиозного возбуждения, можно объяснить кризисом умаййадского общества, растущим по мере того, как под давлением обстоятельств неумело трансформировался порядок, установленный в исламской империи сразу после завоеваний. Действительно, при первых четырех халифах и еще при жизни Муавийи халифская казна пополнялась за счет добычи от военных походов, но пенсии и земельные пожалования в провинциях получали только мусульманские воины, оседавшие на местах. Завоеватели и данники, воспринимаемые согласно двойному стандарту, сосуществовали, таким образом, в двух различных общинах, проблемы которых совпадали только случайно, где покоренным народам не позволялось занимать место первого плана.

Эта ситуация начала меняться, когда при участии коренного населения была создана исламская администрация, главной задачей которой должно было стать взимание тяжких податей с подданных, остававшихся на своих землях. Старый механизм византийских и сасанидских служб, принятый в разных регионах вместе с использованием местных языков, в частности греческого и древнеперсидского, вскоре был заменен новой организацией с регистрами на арабском языке, которая по-прежнему оставалась в ведении традиционных секретарей и писцов. Это давало возможность разносторонних контактов, особенно в Сирии, где халиф сознательно отдавал инициативу в этой сфере местному контингенту. Далее последовало масштабное обращение в ислам коренного населения, как администраторов, так и подчиненных, стремившихся избавиться от своих налоговых обязательств и даже примкнуть к арабским родам и племенам, которые принимали их в качестве клиентов. Основы, на которых функционировали службы, тоже были вскоре трансформированы двойным потоком исламизации и арабизации.

Этот феномен достиг достаточной интенсивности в эпоху Абд ал-Малика, когда арабский стал официальным государственным языком и на нем начали выбивать легенды на монетах и писать монументальные тексты, соперничавшие в возвышенности с греческими надписями. Параллельно в общественной и частной жизни давали о себе знать последствия внезапного взаимопроникновения миров, например сооружение огромных мечетей, рассчитанных на приток новообращенных. Это было уже выражением нового менталитета, восприимчивого как к величию исламской цивилизации, так и к некоторым неарабским ценностям прошлых столетий, которые стало дозволено воспроизводить с целью превзойти их.

Но очевидный успех симбиоза, который придал правлениям Абд ал-Малика и его сына ал-Валида совершенно особенный размах, породил в то же время проблемы как фискального и экономического, так и социального порядка. Его первым следствием, масштабы которого было трудно предвидеть, стало сокращение доходов, на которые рассчитывало умаййадское государство, замещая нерегулярные поступления в казну военной добычи постоянными вливаниями податей, которыми облагалось прежде всего сельскохозяйственное производство. Этими податями, варьировавшимися в зависимости от региона и в соответствии с особенностями завоевания, были обременены в основном земли немусульман. Принятие ислама их владельцами, таким образом, приводило к спорам и беспорядкам внутри системы. Умаййадская попытка ослабить их, не освобождая новообращенных от поборов, а обязывая их платить эквивалент требуемого от мусульман пожертвования, не имела ожидаемого эффекта. Когда умаййадские наместники продолжали требовать от новообращенных дань с их земель в прежних размерах, многие из них оставляли свои владения и перебирались в города, чтобы заняться там каким-нибудь ремеслом или, скорее, пополнить ряды анархического плебса. Это грозило привести к всеобщему оскудению в связи с растущей нищетой в крупных городах и сокращением поступления податей, взимаемых с необрабатываемых земель. Умаййадским суверенам с тех пор оставалось действовать только авторитарными, силовыми методами — не считая временного отступления Умара II в начале VIII в., — способными вызывать лишь еще большее недовольство.

Кроме этих первых печальных результатов массового обращения в ислам, наблюдалось появление нового социального класса — неарабских мусульман, которые приспособились к сложившимся обстоятельствам, сохранив свою региональную самобытность и испытывая более или менее серьезные проблемы сосуществования с бывшими завоевателями. В Сирии, например, элементы, чуждые первой исламской общине, без большого труда интегрировались в племенную клиентелу умаййадской аристократии. А вот в Ираке и Иране их положение было, несомненно, намного тяжелее, поскольку арабских правителей беспокоили их численность и традиционное превосходство, которым они кичились. Отстраняемые в этих провинциях от значительных должностей, униженные и полные амбиций, они были готовы последовать за любым агитатором, и именно из них рекрутировались самые преданные сектанты алидского и аббасидского толка.

12
{"b":"162710","o":1}