И они будут с ним лобызаться еще долго и много раз.

Короче: любое предательство губит самого предателя. Его богатырское тело, выдающийся ум, на который его отец возлагал такие надежды, находчивость, юмор — все постепенно деградирует, и в итоге многообещающая личность превращается в стареющего шакала с облезлой шкурой, которого связывают с его бывшей земной оболочкой разве что вечная тяга к случке да трухлявое подлое сердце, кое-как поддерживаемое ржавым кардиостимулятором, дабы оное существо могло без конца размышлять о своем предательстве.

Говорят, будто иногда на рассвете у врат Иудина сада появляется дух ребенка, привидение отверженного мальчика-сироты, о котором никто не знает, чья это детская тень, — преданного ли когда-то друга или же самого предателя, который со временем из ребенка превратился в отпетого шулера, в толстокожего жулика с прогнившей душой, в кретина с воняющими ногами, в мастера брачных афер — короче, нет слов, чтобы описать его.

У входа мальчик кладет в окно или под порог монетки и конвертик с письмом.

В письме только три строки:

Надпись над входом в Иудин сад обещает: «Не хватит слез, так будешь плакать кровью!»

Один аферист был известен тем, что обожал фотографироваться во время спаривания, что дело неслыханное, но человек, он на все способен, так вот, этим спортом он занимался в обществе своего лакея Лаци, которого сделал потом управляющим; сам же развратник и совратитель, по капризу судьбы, а также благодаря подкупу, стал президентом; он не знал, потому что его никогда не учили, что гордыня — это клеймо людей, обреченных на поражение, и с бывшими своими друзьями вел себя отвратительно, а одну из случайных любовниц и вообще опозорил, хвастая ее интимными фотографиями в компаниях, таких же как он, пошляков. Свою величайшую благодетельницу, которой он был обязан высоким постом, за глаза издевательски называл обезьяной мохнатой и вонючей цыганской курвой (интересно — что значит «цыганской»?) и распускал о ней сплетни, будто ее выгнали с телевидения за хищения. Как бы там ни было, все его гнусности и предательства со временем стали притчей во языцех, и надо ли удивляться, что Черный Тапир — Боженька бьет не палкой! — наслал на него проклятие страшной водянки. Вот когда он опомнился, но было уж поздно: из президента он превратился в урологический случай.

Сегодня утром Капитан сложил с себя полномочия.

Сославшись на возраст и подорванное здоровье, он в своей косноязычно-гугнивой манере объяснил, что в современных сложных условиях не считает себя способным «решать проблемы». О чем, кстати, давно уже знали все страусы.

Выборы нового вожака были назначены на вечер.

Около полудня меня посетила делегация: крупная жирная куропатка в сопровождении двух солидных зайцев. Куропатка представилась: я — серая куропатка, по-латыни меня зовут perdix perdix, сказала она. Как выяснилось из ее слов, слава обо мне разнеслась уже весьма далеко. У них даже в школе детям рассказывают о том, как удивительно быстро я научилась летать, как боятся меня львы и сыщики и каким фантастическим образом я сбежала из зоопарка, взмыв из клетки, как ясный сокол.

[Далее следует неразборчивый текст.]

………………………………………………………………………………

………………………………………………………………………………

После своего избрания П. П., как говорится, вошел во вкус и с ходу, в очередном туре, — вопреки нашим древним обычаям и добропорядочности, которые запрещают быть вождем более чем два срока, — хотел заставить нас проголосовать за то, чтобы его можно было избирать сколько угодно раз, больше того, сделать его вождем пожизненно.

Но даже у самых глупых страусов хватило ума не голосовать за это, так что предложение получило всего один голос — самого Пишты Потемко, заявившего также, что отныне он будет не Пиштой, а Ричардом Львиное Сердце и именно так требует себя называть в дальнейшем.

Говорят, демократия — это власть народа, то есть большинства. Над кем? Ну понятно — над меньшинством. То есть это такая власть, когда желания меньшинства подавляются волей большинства.

Например, если 51 из 100 страусов захотят остальных изничтожить, вырезать, послать в зоопарк, на Переработку или в газовую камеру, передушить, затоптать их, повыдергивать им все перья из задницы, в таком случае — ведь так хочет большинство — в стае установилась, наконец, власть народа, то есть демократия.

Все эти важные сведения о сущности демократии сообщил нам Сквалыга, только неясно было, читал ли он нам теоретическую, то есть научную, лекцию или излагал конкретную программу действий нового вожака.

Говорят, упыри с гиком носятся на своих телегах по ферме уже каждую ночь, а последнее время даже и на рассвете. Но я с ними никогда не встречалась и не верю в них.

А китайцы, я слышала, опять начали возводить Великую стену, которая на сей раз должна опоясать всю Землю. Вроде начали строить ее и в Ф. Пока, правда, неизвестно, кто будет жить по эту, а кто по ту сторону.

Семью Петике после постигшего их здесь кораблекрушения судьба якобы забросила в Хышову, что в низовьях Дуная. Я постараюсь, чтобы наш полет прошел через эти места, хотя вовсе не уверена, что эти ползучие слухи окажутся правдой. Не исключено, что семья их рассеялась на все четыре стороны. Копна говорила, что папашу Галапагоса последний раз видели на маленькой, богом забытой посреди степи станции Лехлиу-Гарэ.

Он стоял под единственной лампочкой на перроне и читал «Правду».

Я лежала спокойно на верхней поляне и размышляла над космогонией, которую мне изложила Нуар (что мир есть эпическое произведение бога). И вдруг в голове у меня молнией вспыхнул вопрос: ну а если творец возьмет да и бросит свой нарратив? Прервет, как Петике свой роман, и скроется по одному из неведомых никому адресов, которых, я думаю, у него достаточно, — и что тогда будет с нами?

Не святотатство ли думать об этом? — подумала я, но вовсе не потому, что мне так уж хотелось посвятотатствовать — надеюсь, создатель и сам хорошо это понимает.

Утром третьего дня после выборов вожака мы обнаружили, что мастер перевоплощения и пятеро его приближенных — Латька, Лопух, Отважный, Недомерок и Бойси — куда-то пропали ночью.

Пропала и общая касса племени, но П. П. в оставленном нам письме призывал нас, что бы ни случилось, сохранять спокойствие. Он считает, что жизни главы коллектива (или предводителя быдла, как он себя называл) угрожает опасность, и поэтому, дабы страусам не остаться без вожака, он готов пойти на любые жертвы, включая побег. И все исключительно из чувства ответственности перед нами. Ради нас он готов на все, даже на горький хлеб скитальчества. И навсегда останется верен нашему святому страусиному делу.

Задача номер один теперь, говорилось в письме, избавиться от пагубного влияния Лимпопо, которая, как душевнобольная, представляет опасность для жизни всех страусов. Он, Сквалыга, предложил бы побить Лимпопо каменьями или защипать ее до смерти, как поступают перед отлетом аисты с больными и недоразвитыми товарищами, чтобы на перелете не подвергать опасности весь отряд. А поскольку и страусам предстоит долгий и трудный путь… — Продолжение этой фразы было вымарано.

Пока вопрос с Лимпопо не решен, читали мы дальше в письме, он, Потемко, считает целесообразным изъять казну, дабы ее не смогла захватить Лимпопо. Он, кстати, готов ради нас в любой момент объявить голодовку. Мы должны верить в него и в его ответственность. Он же наше доверие оправдает. И подпись: (зачеркнуто: Мое) Его Велич. Рич. Львиное Сердце, или Самолично Я.