— Не подозреваю, а знаю, — поправил он меня и шагнул в открытый мной портал.

Замок встретил нас необычной пустотой и молчанием. Оно и понятно. Два самых крупных корпуса братства детей Хансера ушли в поход, высшие норманны занимались обучением Мусорного войска. Мне не хотелось никого видеть. К счастью, по дороге в мои покои никто и не встретился. Сновавшие всюду слуги не в счет, их и за людей-то никто не считал. Жаль, что ушел Кот. Я бы сейчас не отказался от беседы с ним. Он настолько привык относиться ко мне как к старшему, что любую мою осечку воспринимает как простую житейскую ситуацию, не роняющую авторитета. Мать? Нет, к ней я со своими бедами ходить не привык. Пантера была бы наилучшим собеседником, но сейчас с ней Грешник. Уж сестре всяко лучше, чем мне. Белый приложит все усилия, чтобы потрясение для его любимой было как можно меньшим. И вновь кольнула игла ревности. А кто остается? Магнус — хитрая тварь, ведущая собственную игру. По сути, паразит на теле плутонского войска. Шут? Нет, он — отрезанный ломоть. Об иерархах братства и говорить нечего. Для них любой мой промах — бальзам на душу.

Вот так и получилось, что надираться крепленым вином мне пришлось в горьком одиночестве. А ведь я думал, что в этом мире уже мало что может выбить меня из равновесия. И не перебитые воины меня волновали. Да пусть бы их втрое больше легло — не жалко. Гораздо хуже чувствовать в своем теле чужую волю. Причем не волю врага, которого можно уничтожить, а волю неразумного зверя, хищника, впавшего в бешенство. Теперь Земля для меня навсегда запретна. Я это понимал не со слов Грешника — сам чувствовал. Зверь, которого я впитал в себя, — это его каждая мысль о колыбели человечества наполняла буйным восторгом.

Если еще когда-нибудь он захватит власть над моим телом… Меня не волновали возможные жертвы вокруг. Но и сама тварь оставалась уязвимой. Если бы на месте Грешника оказался аколит друидов, эта ночь стала бы для меня последней.

Мое одиночество нарушил приход Хантера. Прилетел позлорадствовать, стервятник. Я вяло поприветствовал его взмахом руки. Он сел напротив, плеснул себе вина, выпил залпом.

— Ты же должен быть на Плутоне, — слегка враждебно заметил я.

— Не сложилось… — В тоне его не прозвучало вызова, скорее, какое-то смятение. — Итак, мне сказали, вы вернулись втроем. Это правда?

— Я, Тер и Грешник. Вроде бы как раз трое и выходит.

— Значит, не получилось, — кивнул он. — Проклятье!

Я оставил это все без комментариев. Просто подлил себе еще вина.

— Проклятье, — повторил он уже тише. — Ты не думай, Миракл, я сказал, что братство пойдет за тобой, и мы пойдем. Это — мелочь. Главное — ты в конечном итоге добиваешься своего, хотя на пути и могут быть неудачи.

— Что это, Хантер, — я перевел взгляд на него, — ты меня утешаешь?

— У нас хватает внешних врагов, — ответил он. — Пока наша клятва не исполнена, нам поневоле нужно держаться вместе. А что будет потом, посмотрим. Не знаю, останемся ли мы союзниками или станем врагами, но и ту и другую роль ты исполнишь с достоинством, потому что ты — дайх.

— Хантер, что произошло? — напрямую спросил я.

— Ты о чем? — смешался он.

— Да у тебя смятение на лице написано! Ты даже не стал узнавать подробностей того, что было на Земле. Не пытаешься уколоть меня очередным провалом, наоборот, успокаиваешь. Почему? Потому что случилось что-то более важное.

— Ты знаешь, что я разослал послов ко всем доменовским плутонцам?

— Тебе уже принесли их головы? — рассмеялся я. — Говорил же, нам не склонить их к предательству.

— Да я и сам так думал, потому и послал не своих братьев, а вожаков из мусорных.

— Ну и что?

— Ты прав, свита обычно возвращается, принося в мешках голову посла.

— Все верно, это все-таки тоже плутонцы. Я бы на их месте поступил так же. Это не то, что взволновало тебя, пригнало с Плутона.

— Вчера сразу после твоего ухода те, кто ходил свитой в посольствах, собрались вместе и дезертировали. К ним присоединились и другие. В общем, сотни две получилось.

— Ого. — Я присвистнул. — Поймали?

— Конечно. — Хантер фыркнул. — Они ведь всего лишь мусорные. Отбивались они, правда, как бешеные. Аква, руководившая поимкой, сказала, что в какой-то миг ей показалось, что все-таки отобьются и уйдут. Но братья с ними расправились. Некоторых удалось взять живыми.

— Допросили?

— А как же. Но до этого я еще дойду. Вот, полюбуйся. — Он достал из-под плаща и бросил на стол тонкую пачку прошитых на манер книги пергаментных листов. «Писания Ушедшего», — прочитал я на верхнем. — Ты что-то знаешь про подобные рукописи? — спросил Хантер.

— Слышал, — ответил я, мгновенно трезвея. Вспомнилось, что слышал я о них от бьющего один раз, убившего в поединке сокрушающего врагов.

— Полистай, — посоветовал Хантер. — Интереснейшая вещь. В какой-то момент, знаешь, и мне захотелось дезертировать.

Я открыл рукопись: «Голыми мы приходим в этот мир, и ничего нам не унести из него с собой после смерти. Плоть тленна, но вечен дух. Никто не сломит его, если ты сам не поможешь. Лишь сокровища духа сможем унести мы с собой в неизвестность за гранью смерти. Так сказал тот, кто ушел и вернулся».

Многообещающее начало. Я перевернул несколько страниц. «Настоящему воину оружие не нужно. Его тело и душа — два лучших клинка». Так, это я уже где-то слышал или читал.

Дальше — лучше: «Прошедшие школу Плутона готовы лишь убивать по приказу. Это — рабство, и оно хуже, чем если бы были они прикованы цепями к веслам на галере, потому что раб считает себя свободным. Но тот плутонец, в ком живо стремление к настоящей свободе, поймет, что обретает ее, лишь сражаясь за то, во что верит. Таков был путь того, кто ушел и вернулся».

А потом я похолодел: «Паук на Плутоне вьет свои сети. И каждый вплетен в них. Когда Паук дергает за ниточку, ты пляшешь. Когда Паук затягивает нить, ты умираешь. Кто сможет сражаться против невидимого врага? Как порвать цепи, о которых ты даже не подозреваешь? Если каким-то чудом освободят тебя, вновь набросит Паук петлю — и будешь ты в еще большем рабстве, чем до того. Ты должен понять, что есть в этом мире битвы без союзников, где победа и поражение в твоих руках. А оружием тебе будут вера и любовь. Они станут якорями для твоего духа. Если зацепишься ими за что-то в этом мире, не выдержит паутина, лопнет. Так поступил тот, кто ушел и вернулся».

Еще несколькими страницами дальше: «И знает каждый плутонец, что он в этом мире один, и он для себя самый главный. А я говорю вам: встаньте горой друг за друга. Отведи удар, направленный в брата, прикрой спину брата в бою. Лишь смерть ставит в жизни последнюю точку. Нет более достойной точки, чем смерть за братьев своих. И если отбросишь мысли о себе, вступишь в неравный бой ради спасения тех, кого назвал братьями своими, то встанет рядом с тобой дух того, кто ушел и вернулся. Его глаз будет выбирать, его рука бить, его смелость вести тебя, питаемые верой твоей. Не смей только богом его почитать, потому что был и остался он таким же, как мы, но прошел дальше нас, и каждый сможет пройти еще дальше, если вооружится чистым сердцем и непреклонной волей. Смоет он с себя клеймо позора, очистится от грязи и крови, и тот, кто ушел и вернулся, укажет ему путь. Так обещал тот, кто ушел и вернулся».

— Это же о Хансере! — воскликнул я, отбрасывая рукопись. — Каждый плутонец это поймет!

— И очень многие поверят, — кивнул Хантер. — До сих нор мы провозглашали себя его наследниками, но какой-то очень талантливый проповедник состряпал эту писульку, и теперь выходит, что пока Хансеру и наследники не нужны — ведь он вроде бы как вернулся.

— Хантер, а они бьют нас нашим же оружием. Они поняли, что ни клинки, ни чары против нас не помогут, и ударили по умам, по душам ударили!

— Аква выудила еще три таких книги, — произнес глава братства. — Действовать нужно было быстро, потому я велел казнить всех, кто хотя бы мог к ним прикоснуться, прямо сегодня, не советуясь с тобой.