– Без тебя нам будет паршиво.

– Вот именно.

– Что ж… – пробормотал Реймонт и отвел глаза. – Вы так до сих пор и не сказали, чего вы от меня ждете. Что я могу сделать?

– Я знаю, что ты можешь сделать, – решительно проговорил Федоров. – Ингрид захочет спасти ребенка. Но она не сумеет этого сделать, если ты ее не поддержишь.

– Гм. Гм. Так… – пробурчал Реймонт и задумчиво забарабанил кончиками пальцев по переборке. – В конце концов, это не самое худшее, что может с нами случиться… – проговорил он наконец. – Если удастся посчитать происшедшее как оплошность, недосмотр, а не как намеренное деяние… В конце концов, так оно и было, в каком-то смысле. Маргарита действовала неосознанно… да и кто из нас сейчас до конца осознает, что делает?.. Гм… Допустим, мы объявим о некотором послаблении в правилах распорядка. Разрешим родить какое-то число детей… Рассчитаем на компьютере, сколько именно мы можем себе позволить, исходя из состояния экосистемы, и пусть тогда женщины, которым так уж безумно хочется родить, рожают… Сомневаюсь, чтобы таких было много сейчас, при нынешних-то условиях. И на рыцарство надеяться не приходится. И все-таки… Появятся детишки, за ними надо будет следить, заботиться… может быть, из-за этого даже напряженность поубавится…

Голос Реймонта вдруг стал веселее:

– И потом… дети – это же вера в будущее! И какой повод жить! Да!

Хименес попыталась броситься к Реймонту и обнять его. Но он погрозил ей пальцем и, перекрикивая ее рыдания и смех, сказал главному инженеру:

– Успокой даму! А я обсужу дело со старшим помощником. А потом мы все обговорим вместе. А пока никому ни слова, ни полслова.

– Ты… как-то уж больно спокойно все это воспринял… – ошарашенно проговорил Федоров.

– А как еще? – устало спросил Реймонт. – Эмоций и так выше крыши. – (Забрало железного рыцаря дрогнуло, приподнялось лишь на миг и обнажило лицо смертельно усталого человека.) – Будь они прокляты, эти ваши эмоции! – крикнул Реймонт, распахнул дверь и унесся прочь по длинному коридору.

Будро приник к окуляру вьюера. Галактика, к которой мчалась «Леонора Кристин», была похожа на облако бело-голубого тумана на черном фоне. Закончив наблюдения, он оторвался от окуляра, мрачный, и отправился к пульту управления, громко топая по боковому коридору. Ходить по кораблю теперь не составляло труда – сила тяжести восстановилась.

– Что-то не так, – буркнул он. – Я их столько повидал на своем веку. А с этой что-то явно не так.

– Ты про цвет? – отозвался Фоксе-Джемисон, поприветствовав навигатора. – Частота кажется низковатой для нашей скорости? Тут дело в основном в элементарном растяжении пространства, Огюст. Константа Хаббла. Мы наблюдаем группы галактик, чья скорость непрерывно возрастает по отношению к нашей отсчетной. И это неплохо. В противном случае возникал бы эффект Допплера и на нас обрушивалось бы больше радиации, чем в силах выдержать наши силовые поля. И помимо всего прочего, как ты знаешь, мы сильно рассчитываем на это самое расширение пространства в плане возможности затормозить. Постепенно изменения скорости сами по себе должны перевесить эффективность модуля Буссарда.

– Это элементарно, – проворчал Будро, положил на стол листки с записями и склонился над ними. – Я не о том говорю. Я же своими глазами наблюдал последние месяцы каждую галактику из тех, что мы пролетали насквозь, и те, что оставались на расстоянии. Говорю тебе, я все их типы знаю наизусть. И типы эти мало-помалу меняются. – Навигатор махнул головой в сторону вьюера. – И вот эта, к которой мы сейчас подлетаем, к примеру, нестандартная, чем-то напоминает наши Магеллановы Облака.

– Да уж… – вздохнул астрофизик. – В такой сумасшедшей дали и Магеллановы Облака можно назвать «нашими», это точно.

Будро оставил его слова без внимания.

– В такой галактике, – продолжал он, – должна наблюдаться высокая пропорция звезд Популяции II. С такого расстояния мы должны бы уже, по идее, различать множество отдельных голубых гигантов. А их нет. В каком спектре ни рассматривай, как ни интерпретируй результаты, чепуха получается. Нет такого типа галактик, Малькольм, – растерянно проговорил Будро. – Что же происходит, а?

Фоксе-Джемисон удивился:

– Почему ты меня об этом спрашиваешь?

– Понимаешь, поначалу все выглядело непонятно, – принялся объяснять Будро. – Я же не астроном в полном смысле слова. И по меркам навигации не большой дока. Для того чтобы получить точное значение тау, к примеру, нужно произвести такую чертову уйму допущений, что… Bien[30], когда я окончательно удостоверился, что природа пространства меняется, я пошел к Реймонту. Ты знаешь, как он здорово умеет усмирять паникеров, и в этом он прав на все сто. Он посоветовал мне переговорить с кем-нибудь из твоей команды потихоньку и сообщить ему о результатах беседы.

Фоксе-Джемисон откашлялся и воскликнул:

– Слушайте, когда это кончится! Вам что, заняться больше нечем? Я-то думал, что про это на корабле уже каждая собака знает. Мы-то, профи, уже давно перестали эту проблему обсуждать.

– Qu’est que c’est?[31]

– Слушай, – сказал Фоксе-Джемисон и водрузил на стол правую ногу. – Звезды нарождаются. В их построении участвуют более тяжелые элементы, чем водород. Идут термоядерные процессы. Если какая-то звезда так велика, что взрывается, то есть сверхновая, в конце своей жизни она выбрасывает кое-какие из атомов этих веществ в межзвездное пространство. Но более важный процесс, хотя и менее зрелищный, заключается в уменьшении массы более мелких звезд, то есть большинства находившихся в состоянии красных гигантов в стадии расширения. Новые поколения звезд и планет впитывают в себя эту обогащенную среду и делают свой вклад в ее уплотнение. Минуют века, и постепенно возрастает пропорция звезд, содержащих в своем спектре большую пропорцию металлов, что отражается на конечной картине спектра галактики. Но конечно, ни одна звезда уже больше не отдает в пространство большую часть материала, ее сформировавшего. Подавляющая часть материи пребывает в виде плотных тел, постепенно остывая до абсолютного нуля. И межзвездная среда расщепляется. Пространство между галактиками становится все более и более разреженным. Скорость формирования звезд падает.

Фоксе-Джемисон показал рукой вперед:

– И в конце концов наступает момент, когда дальнейшая конденсация становится невозможной. Насыщенные энергией, коротко живущие голубые гиганты сгорают сами по себе и не оставляют после себя потомства. Галактику освещают только карлики, и в конце концов остаются только холодные, мелкие, ничтожные звездочки типа М., которым жить осталось не больше ста гигалет.

Смею судить, что та галактика, к которой мы приближаемся, недалека от этого печального мгновения.

Будро задумался.

– Значит… – растерянно проговорил он. – Значит, мы не сумеем вытрясти из таких галактик необходимую скорость, как раньше. Рассчитывать приходится только на ничтожное количество межзвездного газа и пыли?

– Точно, – кивнул Фоксе-Джемисон. – Но ты не переживай так сильно. Думаю, нам хватит. Звезды не все забирают. И потом, есть же еще межгалактическая среда, межклановая, межсемейственная – да, она разреженная, но и там есть чем поживиться при нашем нынешнем тау.

Астрофизик дружески сжал руку навигатора и доверительно проговорил:

– Опост, мы уже пропахали по космосу тысячу миллионов лет. Резонно видеть какие-то изменения.

Будро не мог так спокойно воспринимать астрономическую терминологию.

– Ты хочешь сказать… – прошептал он, – что вся Вселенная состарилась, пока мы летим, да?

Впервые за многие годы опытный навигатор перекрестился.

Дверь в кабинет старшего помощника была закрыта. Чиюань немного помедлила перед тем, как нажать кнопку звонка. Когда Линдгрен впустила ее, китаянка смущенно пробормотала:

– Мне сказали, что ты одна…