— Его сиятельство берет тебя с собой?

— Не могу сказать, миледи. Я не получал никаких распоряжений.

— Постарайся поехать с ним.

— Сделаю все, что от меня зависит, миледи.

— Бантер… А что обычно бывает в таких случаях?

— По-разному, миледи. Если осужденный не будет вести себя враждебно, окружающие легче все это перенесут. С другой стороны, я помню, мы как-то садились в первый попавшийся самолет или поезд и мчались в другие страны за тысячи миль. Но обстоятельства, конечно, бывают разные.

— Да, Бантер, его сиятельство только что просил меня не ждать его. Но если он вернется вечером и… если он будет взволнован… — Харриет не знала, как закончить фразу. — Я буду наверху, но вряд ли усну. Я буду сидеть у камина в своей комнате.

— Хорошо, миледи.

Их глаза встретились. Им уже не нужно было продолжать.

Машина подъехала прямо к двери.

— Спасибо, Бантер. Ты свободен.

— Я больше не нужен вам, милорд?

— Конечно, нет. Мы же не можем оставить миледи в доме одну.

— Ее сиятельство разрешила мне поехать.

— Неужели?

Наступила долгая пауза. У Харриет, стоявшей на балконе, было время подумать, что сейчас он спросит: «Неужели она думает, что мне нужна нянька?»

Затем голос Бантера с упреком сказал: «Я подумал, что ваше сиятельство, как обычно, возьмет меня с собой. Поэтому заранее отпросился».

— Понятно. Ну ладно, запрыгивай.

Старый дом стал единственным другом Харриет во время этого грустного ночного дежурства. Злые духи из него уже давно ушли. Чисто вымытый и нарядный, он ждал вместе с ней прихода… Прихода ангела или дьявола?

Было уже два часа, когда она услышала шум подъезжающей машины. Тихий шорох гравия, звон ключей, хлопок закрывающейся двери, приглушенные голоса. Потом наступила тишина. Через несколько минут шаркающие шаги на лестнице и осторожный стук в дверь.

— Входи, Бантер.

— Мы сделали все, что могли, миледи. — Они говорили шепотом, будто в доме все еще лежал покойник. — С большим трудом его уговорили встретиться с милордом. В конце концов, начальник тюрьмы его все-таки убедил, и его сиятельство показал ему письмо и рассказал, что о девушке позаботятся. Мне показалось, что ему было все равно. Говорят, он очень упрямый и грубый заключенный. Его сиятельство уехал совсем расстроенный. Но я уже привык. Такая у нас традиция: он всегда просит прощения у осужденного. Но потом всегда чувствует себя ужасно. Лучше бы он этого не делал!

— И вы сразу поехали домой?

— Нет, миледи. Мы выехали из тюрьмы в полночь. А потом его сиятельство поехал на запад, очень быстро, больше пятидесяти миль в час. Но сегодня все было не совсем так, как обычно. Раньше мы ездили всю ночь напролет. А сегодня он доехал до перекрестка, неожиданно остановился, постоял несколько минут, как будто ему нужно было принять какое-то решение, повернул и мы на бешеной скорости помчались домой. У него сильная нервная дрожь, и он отказывается хоть что-нибудь съесть. И не может спать, поэтому я растопил камин в гостиной и ушел. Я пришел сюда по боковой лестнице, потому что он, наверное, не хотел бы, чтобы вас беспокоили.

— Ты сделал все правильно, Бантер. И я рада, что ты пришел. Что ты собираешься делать?

— Я буду в кухне, миледи, чтобы он в любой момент мог меня позвать. Вряд ли я ему буду сегодня нужен, но, если он все-таки меня позовет, я буду под рукой. Буду готовить себе ужин.

— Отличный план. Думаю, сейчас лучше ему побыть одному. Но если он спросит обо мне… Вряд ли, конечно, но все-таки, если он обо мне спросит, скажи, что я…

— Да, миледи?

— Скажи, что в моей комнате все еще горит свет. Скажи, ты думаешь, что я очень беспокоюсь о Кратчли.

— Очень хорошо, миледи. Может, вы выпьете чашку чаю?

— О, Бантер, спасибо. Я бы выпила чашечку. Бантер принес чай.

Харриет жадно выпила и села у камина, прислушиваясь. Было очень тихо, только часы на церковной башне отбивали каждые четверть часа. Но когда она зашла в соседнюю спальню, услышала беспокойные шаги в гостиной внизу.

Харриет вернулась назад и опять начала ждать. Она могла думать только об одном, и эта мысль не давала ей покоя, возвращаясь снова и снова. Мне нельзя идти к нему. Он должен прийти ко мне. Если я ему сейчас не нужна, я проиграла. И это поражение будет с нами всю жизнь. Но это должно быть его решение, не мое. Я должна его принять, а сейчас изо всех сил нужно терпеть. Что бы ни случилось, я не должна идти к нему!

Часы пробили четыре часа, когда она, наконец, услышала то, чего так давно ждала. Внизу скрипнула дверь. Несколько минут ничего не было слышно. Харриет решила, что Питер передумал. Она затаила дыхание и вдруг опять услышала шаги. Очень медленные и тяжелые. В соседней комнате открылась дверь. Она испугалась, что теперь шаги остановятся, но широко открылась внутренняя дверь, и он вошел.

— Харриет…

— Входи, милый.

Питер подошел очень близко. Его била сильная нервная дрожь. Она протянула ему руку, и он благодарно ее сжал и неуверенно обнял Харриет.

— Ты совсем замерз, Питер. Иди поближе к огню.

— Я не замерз, — немного сердито ответил он. — Это мои чертовы нервы. Ничего не могу с собой поделать. Это началось на войне, я себя за это ненавижу. Не могу справиться сам…

— Я тебе помогу.

— Харриет, я больше не могу ждать, когда это кончится…

— Понимаю. Я тоже не могу уснуть.

Он сидел отрешенный, протянув руки к огню. Лихорадка постепенно стихла.

— Тебе сейчас тоже очень тяжело. Прости, я о тебе совсем забыл. Звучит по-дурацки, но я так долго был один…

— Конечно. Я тоже. В такие минуты я всегда старалась уползти в темный угол и там спрятаться.

— Теперь, — сказал он, — ты мой угол. И я пришел прятаться.

— Да, любимый.

(И она услышала ангельские трубы на небесах).

— Бывает хуже. Самое ужасное, когда они так и не признают себя виновными. Тогда начинаешь снова и снова перебирать в уме факты и улики, мучительно думая, а вдруг ошибся… А иногда они ведут себя так достойно…

— Как вел себя Кратчли?

— Мне кажется, он ни в чем не раскаялся и жалеет только о том, что его поймали. Он ненавидит старика Ноукса так же сильно, как в тот день, когда его убил. О Полли он даже говорить не хотел. Сказал, что она блудливая сука, а я законченный дурак, что трачу на нее деньги. А Агги Твиттертон пусть вообще пропадет пропадом вместе со всеми нами. И чем скорее, тем лучше.

— Питер, какой ужас!

— Если есть Бог или справедлив ость, Харриет, что дальше? Что мы с тобой сделали?

— Не знаю. Во всяком случае, мы нашли ему лучшего адвоката. Но ему уже нельзя было помочь.

— Ты права, нельзя. Но нужно еще раз проверить все улики…

Пять часов. Он встал, подошел к окну и начал вглядываться в темноту. До рассвета было еще далеко.

— Осталось три часа… Им дают снотворное… Это великодушно… Остается только страх ожидания… Какая отвратительная смерть… Старик Джонсон был прав, лучше бы их расстреливали… «Палач в красном колпаке открывает кованую дверь…» Один раз я добился разрешения присутствовать на казни… Думал, лучше, если я буду обо всем знать… Но это не отучило меня вмешиваться…

— Если бы ты не вмешался, это мог быть Джо Селлон или Агги Твиттертон.

— Я знаю. И постоянно себе об этом твержу.

— Если бы ты не вмешался шесть лет назад, это могла быть я.

Питер, нервно ходивший из угла в угол, резко остановился.

— Если бы тебе тогда, Харриет, пришлось пережить эту ночь, я пережил бы ее вместе с тобой. Хотя ты тогда для меня так мало значила по сравнению с тем, что я чувствую сейчас… Черт возьми, что я делаю? Опять напоминаю тебе о том кошмаре!

— Если бы тот кошмар не случился, мы не были бы сейчас здесь. Мы бы даже не встретились с тобой! Если бы Филиппа не убили, я бы тебя так и не узнала. Если бы я не жила с Филиппом, я бы не вышла замуж за тебя. Грязь и слезы, ошибки и поражения. И после всего этого я вдруг получила тебя. Какой можно сделать вывод?