Над головой кружились облака. На полу палатки блеснул луч солнечного света — и исчез.

Орест сидел рядом с Аттилой весь день и всю ночь. Вряд ли он сомкнул глаза. Иногда каган вскрикивал, задыхался и кашлял. Из зараженных легких летели брызги.

Орест громко велел всем убраться из палатки. Затем грек зарыдал:

— Мой брат… — И стал качать на руках голову верховного вождя. Дыхание Аттилы было едва уловимым и затрудненным, а лицо — зеленым и желчным.

Однако одну посетительницу это вряд ли испугало. Она прошагала по лагерю, опираясь на палку и неся кувшин воды, не обращая внимания на крики и вопросы. Ею оказалась старая жрица из деревни.

— Откуда ты узнала, что каган болен? — спросил Орест.

— Из сна, — ответила она немного раздраженно. — А ты думал, откуда? Теперь поди прочь.

Жрица что-то сказала кагану низким голосом, затем сняла бинты и начала промывать водой раны.

Она кивнула на кувшин, который принесла с собой.

— Из озера, — добавила жрица. — Пить не очень приятно, зато эта вода залечивает все раны и вымывает болезни. — Старуха ухмыльнулась, обнажив один белый зуб. — Лишь боги знают, что внутри!

Орест осторожно понюхал.

— Соль, — пробормотал он. — Что-то соленое…

Жрица искоса посмотрела на грека.

— Долгие речи сейчас не помогут твоему хозяину. Передай мне те лохмотья.

Раны, казалось, заживали быстрее, когда старуха их мазала, но жар не спадал, и каган по-прежнему слабел. Заражение проникло внутрь организма. Жрица оставалась с Аттилой (с разрешения Ореста) и без устали молилась днем и ночью.

У кутригурских гуннов была своя ведьма — Энхтуйя, волшебница и предсказательница, державшая змей.

Как-то раз вечером Орест и Маленькая Птичка сидели подле своего умирающего властителя. В центре юрты пламя уже почти погасло. Возле входа что-то зашевелилось, и вошла, улыбаясь, ведьма. Ее темная кожа блестела при свете огня.

Когда Маленькая Птичка посмотрел на Энхтуйю, то стал вести себя, словно сумасшедший. Шаман зашипел, завыл и вскочил на ноги, швырнув вперед стул с тремя ножками. Закричал, запрыгал, остановился и снова взглянул на ведьму. Потом снова закричат и запрыгал. Он завопил:

— Убирайся! Вон!

Но Энхтуйя стояла и только шире улыбалась.

Маленькая Птичка побежал обратно, сильно схватил Аттилу за руку и завизжал, что ведьму необходимо выгнать, убить, ее глаза холодны, как у змеи, а внутренности — кишащее гнездо.

— Слушайте меня, не ее, меня! — кричал шаман, наклонив рот почти к уху кагана. — Она не вылечит вас! Она приносит только вред! Выгнать ее, говорю, или змей Анашти сожрет вас и весь народ!

Аттила простонал:

— Уведите ведьму прочь.

— Однако время придет, и очень скоро, — ответила Энхтуйя своим странным голосом, высоким и резким, словно жалящее насекомое. Когда ее уводили, ведьма резко взмахнула рукой. — Время придет, — произнесла Энхтуйя, — и ты будешь слушать.

Случилось именно так, как она и говорила. Еще два раза ведьма появлялась в юрте кагана, и каждый раз Аттила был при смерти. На третий раз он уже не велел Энхтуйе уйти. Маленькая Птичка пришел в бешенство.

Орест вскочил на ноги и стал оттаскивать шамана, сведя ему руки за спиной. Тот попытался ударить грека по лодыжке, но Орест поднял скрученные руки вверх, что причинило Маленькой Птичке сильную боль, а затем бросил противника на пыльный пол.

— Тихо, дурак, — рявкнул он. — Дай своему хозяину немного отдохнуть.

Но шаман не хотел молчать. Маленькая Птичка лежал и что-то бормотал от гнева и страха, свернувшись на земле как зародыш, повернувшись набок и подтянув колени к груди. Орест пинал его, пока тот не вскочил на ноги. Шаман помчался по юрте, упал навзничь и выполз через вход.

Грек снова глянул на незваную гостью. Он уже издалека заметил незнакомку, идущую по лагерю, и стал раздумывать, кто бы это мог быть. Даже Аттила повернул лицо — желтоватое, осунувшееся, покрытое потом.

Женщина производила необычное впечатление. Она отличалась очень высоким — выше, чем у большинства мужчин племени — ростом и очень стройной фигурой. Рыжевато-коричневые волосы, поблекшие со временем, были собраны, намазаны смолой и завязаны в узел на макушке узкой головы, из-за чего незнакомка казалась еще выше. По лицу этой женщины с острыми скулами, выступающими костями и очень тонкими губами невозможно было определить возраст. У нее был темный цвет лица, а кожа походила на мед — не сладкий и бледный мед с горы Гиметт, а коричневатый каштановый мед, мерцающий и переливающийся при свете огня. Но глаза оставались пронизывающе голубыми, как лед в преломляющихся лучах зимнего солнца.

Все вокруг незнакомки казалось жутким и неестественным, даже Орест чувствовал в ней какую-то неопределенность. Наблюдения, которые грек, не говоря ни слова, постоянно вел за людьми и замечал малейшие движения их душ, многому научили верного спутника кагана Аттилы и подсказали, что это — не самая обычная посетительница.

Невозможно сказать, из какого племени происходила женщина с темной блестящей кожей и бледно-голубыми северными глазами. Ее грудь не отличалась мягкостью и округлыми материнскими формами, была ровной и костлявой. Все, кто занимается магией, знают таинственную силу того, что имеет границ. Они упражняются в ловкости и произносят заклинания на перекрестках, не являющихся в прямом смысле дорогой, в полночь, в час колдовства, когда уже прошла ночь, но не наступил день. В Энхтуйе, которая, казалось, представляла собой воплощение призрачности и неизвестности, оставаясь при этом не темной и не светлой волшебницей, не мужчиной и не женщиной, эта сила увеличилась в сотни раз.

Вокруг ее горла висела витая змеиная кожа, как и на запястьях и руках, где змеи сплетались в кольца. То тут, то там к коже Энхтуйи пристали чешуйки, которые тускло мерцали, и при плохом освещении или в мягких отблесках пламени костра ночью среди юрт чудилось, что ее кожа была такой же чешуйчатой, как и любимых змей. В маленьком кожаном мешочке на талии шевелились две живые змеи. Яд этих рептилий вызывал мгновенную смерть. Иногда Энхтуйя доставала змей и играла с ними, гладя извивающиеся тела и прижимая к своим впалым щекам, мурлыча, как ребенок, забавляющийся с котенком.

Змеи смотрели на ведьму немигающими непрозрачными глазами и время от времени высовывали серые языки. Никто не осмеливался подойти к Энхтуйе, пока та держала в руках любимцев. Вероятно, они никогда не кусали хозяйку. Но некоторые утверждали, что такое случалось достаточно часто, поскольку заставить змею не кусаться не проще, чем заставить собаку не лаять. Единственным объяснением, почему ведьма все еще была жива, считалось то, что Энхтуйе покровительствовала лунная богиня. По этой причине яд не оказывал на нее никакого воздействия.

Другие же оставались уязвимыми для рептилий. Это были, как правило, пленники, которых кутригуры иногда пытались посадить на кол на краю лагеря, или раненые, со стоном умирающие на поле боя. Зачастую появляющуюся сквозь дым и сумрак Энхтуйю замечали в образе духа, парящего над смертным одром. Она и там не расставалась со своими любимыми змеями. Ведьма вставала на колени, подобно заботливой сиделке, возле раненых и умирающих, вынимала рептилий, как будто те были маленькими помощниками-врачевателями. Сжимая головы, чтобы рассердить тварей, она опускалась возле воина чужого племени и подносила змей к губам несчастного, словно являлась некоей демонической тенью целительницы, приблизившейся к больному, желая дать чашку воды. Глаза Энхтуйи сияли от восторга, когда она наблюдала за рептилиями, ползущими все ближе к обреченному, который беспомощно барахтался в грязи, вероятно, размахивая обрубком искалеченной руки в поисках точки опоры в пыли, пытаясь скрыться от этих ужасных призраков. Ведьма направляла змею прямо к раненому и улыбалась, наблюдая, как та погружала ядовитый зуб в губы, щеки, глаза жертвы…

Энхтуйя была колдуньей и потому прекрасно знала не только как навредить, но и как вылечить.