Он протянул лопату верховному вождю. Своему вождю. Сколько бы еще Чанат охотно сделал для него! Он был готов даже пролить ради вождя свою жидкую немолодую кровь.

— Орест, — сказал каган.

Светлокожий грек взял лопату у Чаната и грациозно спрыгнул с лошади.

Аттила спустился с могильного кургана с восточной стороны и оглянулся назад.

— Копай там, — велел он, кивнув головой, с которой так и не снял колпак.

— Вы собираетесь вскрыть одну из могил…

Неожиданно почувствовав на себе свирепый взгляд кагана, Чанат на секунду замер. Но затем продолжил. Это был верховный вождь, который вряд ли рассердится на человека, выражающего свои мысли, если почувствует, что мысли правильны.

— Одну из могил Погребенных Вождей?

— Могилу Мундзука, — ответил Аттила, — моего отца.

По лицу Чаната промелькнула тень, но старик промолчал. Они сели и стали смотреть, как Орест докопал до глубины могилы, убрав чернозем со сложенных в кучу погребальных камней. Аттила слез с лошади и упал на колени возле длинной пирамиды, затем отодвинул глыбы одну за другой с величайшей осторожностью. Вождь долго стоял, прежде чем войти. Расчистив погребение от упавшей земли, он положил свою теплую ладонь на холодный череп отца и начал молиться о прощении и понимании.

Аттила долго стоял на коленях, затем поднес другую руку и с видимым усилием повернул несчастные заброшенные останки. Наконец, задыхаясь, он поднялся, вскочил на ноги и снова запрыгнул на лошадь. Двое мужчин — крепкий слуга-грек и выносливый старый воин — начали ставить камни на свое место и засыпать зияющую яму, которую раскопали в этой священной земле, а затем заложили ее дерном. В результате удалось утрамбовать могилу лопатой и сровнять с поверхностью, словно ничего и не было.

Аттила и спутники снова сели на лошадей и поехали наверх — к длинному кургану. Каган протянул правую руку к могиле и низким грудным голосом повторил часть великой гуннской молитвы, произносимой при погребении умерших.

Затем они пришпорили лошадей и поехали вперед, вниз по крутому склону кургана по направлению к тихому лагерю гуннов, откуда шел дымок.

Возле лагеря Аттила остановил коня, двое спутников последовали его примеру.

Великий вождь повернулся к Чанату.

— Отца похоронили без лошадей, жен и рабынь.

Аттила почти перешел на крик:

— Без единого золотого кольца для путешествия!

Чанат не мог взглянуть ему в глаза.

— Говори, — грозным голосом приказал Аттила.

Со страдальческим выражением лица Чанат тихо ответил:

— О, не спрашивай меня, шаньюй. Не спрашивай меня о мертвых!

Аттила посмотрел вдаль, словно он мог перерезать горло самому горизонту. Затем троица продолжила свой путь.

Гуннский лагерь располагался в излучине широкой реки Днепр, которую греки называют Борисфеном. Свое начало она берет далеко на севере, среди замерзших гор, и даже в конце жаркого лета Днепр по-прежнему невозмутимо течет по лугам и впадает в Понт Эвксинский. Именно там гунны слонялись все лето, высушивая и соля окуней, объедаясь огромными речными осетрами, охотясь на пернатую дичь и водившихся в большом количестве травоядных антилоп, когда те спускались вниз в сумерках на водопой. Иногда зимой объявляли перемирие, а летом продолжали воевать. Сейчас же прошли те времена, когда этот народ находился в состоянии войны даже с соседними племенами. Мир длился круглый год.

При входе в растянувшийся вширь лагерь караульные бросили неопределенный взгляд на Чаната и его новых спутников. Один воин вышел и схватил за поводья лошадь Ореста, и грек покорно остановился. Но Аттила продолжил свой путь и оказался внутри. Посмотрев на решительного гунна, никто не осмелился воспрепятствовать его намерениям.

Аттила подъехал к каганскому шатру и склонил голову, затем пришпорил коня и направился прямо к откидному полотнищу на входе, не спешившись даже в большом внешнем покое для гостей. Два воина преградили ему дорогу копьями, один из них потребовал назвать имя.

— Безымянный-и-Проклятый, — ответил тот, соскакивая с коня и спрыгивая на землю. Он попытался пройти во внутренние огороженные покои. Вперед выступил один воин — и тут же согнулся вдвое, пораженный в живот острым клинком Аттилы. Он отшатнулся назад и сел, истекая кровью.

Другой караульный с копьем наперевес пошел на вошедшего, но тот разрубил оружие на части сильным взмахом меча, приблизился к противнику и воткнул клинок между ребрами. Затем Аттила направился внутрь, ни разу не остановившись, лишь выдернув меч из тела упавшего замертво воина.

Аттила схватился за занавеску, сделанную из тонкого малоазийского шелка, отгораживавшую внутренние покои, потянул и бросил под ноги. Внутри оказался верховный вождь Руга, смотревший в замешательстве со своей кошмы. При Руге оказалась молодая девушка, сидевшая на коленях возле его ног.

Каган бросил неясный взгляд на незваного гостя. За минувшие годы Руга растолстел. Но, хотя ему и пошел шестой десяток, вождь обладал впечатляющей фигурой, окладистой бородой, столь непривычной для обыкновенного гунна. Его плечи казались мощными и округлыми. Но курносый нос Руги был пурпурного цвета, словно молодое вино, а глаза — опухшими и налитыми кровью.

Руга посмотрел вниз на девушку и пнул ее, поспешно отправляя из покоев, затем снова взглянул на человека перед собой. Несмотря на пошатывание, вызванное большим количеством выпитого вина, он не выказывал страха.

— Кто послал тебя? — резко спросил Руга.

— Кто послал меня? — улыбнулся Аттила. — Астур. Астур послал меня.

Руга пристально посмотрел на него.

Незнакомец протянул руку и стащил колпак с широкого, загоревшего на солнце лба. Старый каган увидел три едва различимых красноватых шрама. Порезы на щеках вошедшего были хотя и мертвенно-голубого цвета, но аккуратными, сделанными, очевидно, в младенчестве матерью. Без сомнения, правителем был один из своих. Но со шрамами на лбу он выглядел непривычно среди остальных жителей: такими отметками обладали лишь предатели, осужденные на смерть в изгнании.

Аттила стоял перед каганом, сохраняя полное молчание, лишь слышно было, как капает кровь с лезвия меча. Руга казался рассеянным, сбитым с толку, а затем, к удивлению, вождь выразил радость. Он сделал шаг вперед и обнял Аттилу полными руками.

— Мой мальчик! — воскликнул старый каган. — Ты вернулся спустя тридцать лет! Конечно, это Астур послал тебя! Конечно, Астур наблюдал за тобой и закрывал своими крыльями все тридцать лет!

Он отступил, остановился недалеко от Аттилы и начал бормотать:

— Мне не верилось, что мы когда-нибудь снова увидимся, когда я выслал тебя по закону и обычаю племени. Даже вождь не вправе пренебрегать законом своего народа. Помни это, мой мальчик, коли вернулся в свою страну. О, Аттила, я бы отдал тебе все…

— Ты убил моего отца, — произнес Аттила. Он протянул левую руку и повернул ее вверх ладонью. — Вот наконечник стрелы, который я вынул из скелета сегодня. Из его покинутой и одинокой могилы.

Руга пристально посмотрел затуманенными глазами и, заикаясь, что-то промямлил. Затем он развернулся и сел на кушетку.

— Сядь рядом со мной, — сказал каган.

Вошедший стоял.

— Аттила, — промолвил старый вождь. Руга вытянул полную дрожащую руку, словно хотел дотронуться до лица, до шрамов предателя. Но потом он снова опустил ладонь. Верховный вождь глубоко вздохнул и выдохнул:

— Мундзук не вызывал благоговейного трепета. Его убили, да. Но это убийство со мной нечего обсуждать.

Глаза Аттилы сверкнули, но гунн промолчал.

— Память — странная штука, и воображение часто притворяется ею. — Руга покачал головой, словно искренне печалясь. — Ты знаешь закон племени. После рождения Бледы, твоего старшего брата, Мундзук ни разу больше не спал с вашей матерью. В могиле его кости теперь лежат в одиночестве. Да, обними меня, мой мальчик. Я…