Слушателей захватила история о вороне, недавно нашедшей себе пристанище на рыночной площади возле церкви Святого Апостола Иакова. Очевидно, птица, ко всеобщему изумлению, превосходно говорила по латыни и привлекала странников из самых дальних уголков света. Но, увы, ворону до смерти забил взбешенный продавец обуви за постоянные испражнения на его палатку. Другие торговцы на рыночной площади устроили этому продавцу хорошую взбучку и оплатили богатые похороны для вороны.

Подобная абсолютная чепуха восхищает необразованную чернь. Толпа замирает от ужаса или взрывается громкими раскатами смеха. Таково городское население во всей своей неприглядности.

В другом углу монах-безумец стоял на перевернутом деревянном ящике и обращался к маленькой, но преданной аудитории. Афинаида остановилась, желая послушать, и поняла, что тот открыл перед собой тайную Книгу пророчеств. Автор встретил Сына Божьего в пустыне, и тот был ростом девяносто шесть миль, а длина Его ступней достигала четырех милей. Рядом с Ним шла похожая обликом Святая Сестра. Пророк советовал использовать пыль и кровь жаб для лечения болезней кожи, а далее в течение сорока дней принять крещение для лучшего усвоения полезных веществ.

Мысли Афинаиды вновь вернулись к Афинам, к прекрасной, с фиолетовым оттенком цитадели Пиндара, и девушка увидела, как она меркнет. Что же до великих, многочисленных и фанатичных городов Востока, то они непрерывно растут вширь. Культ Афин, культ разума и свободы слова, исчезает из-за появления странных вероисповеданий и молитв; приступов экстаза у отдельных людей в маленьких и темных часовнях, наполненных фимиамом и погруженных во мглу.

Афинаида прошла через близлежащий Форум Феодосия, возле Амастриума, огромного Акведука Валента и церкви Святых Апостолов. Спустя некоторое время Меса тоже осталась позади, и девушка оказалась в темных аллеях города, ведущих на север. Она направилась к грязной маленькой колоннаде, носящей величественное название «Портик торговцев чечевицей», а затем к еще более запачканному портику книжников и продавцов книг. Там продавали вульгарные рассказы низшего качества, именуемые «романами» — самый никудышный и жалкий из всех литературных жанров, авторов которых никогда не посещала ни одна муза. Они никогда не будут пользоваться уважением.

Афинаида на минуту задержала взгляд на нечистых обложках, обычно переплетенных страницами, чем они и отличались от традиционных тонких свитков. Один чумазый, в чернилах и бедный торговец на вид попытался продать ее «Настоящие и поразительные путешествия по всей Лубриции, по каждой области, а также под землей». Девушка отвернулась и поспешила дальше.

Оттуда она направилась к краю взбудораженных улиц, затем вошла в аллею Трех Птиц, быстро миновав улицу Туманной Судьбы и пьяниц, засвистевших у вывески «Грустный Слон». Девушка отказалась от их предложения выпить вина, а вместо этого остановилась, чтобы освежиться у фонтана Четырех Рыб, одновременно размышляя, сколько бранных слов начертано на маленьких золотых пластинках, прибитых лицевой стороной вниз на дне фонтана, чтобы только духи могли прочесть их. Вокруг было много надписей, большей частью непристойных, однако Афинаиде не удавалось оторвать взгляд от чтения некоторых из них: «Амариллис — шлюха… Сильвий сосет член… Я поимел девчонку из „Грустного Слона“».

Девушка продолжила свой путь на восток, пока не подошла к Золотому Рогу, где стала смотреть на огромные корабли, бросившие там якорь, на потемневшие от соли красные и синие свернутые паруса, кружащихся чаек, невысокого роста работников, носящих зерно, ткани и амфоры в доки на берегу. Она расслышала всегдашние неприличные восклицания портовых грузчиков во время работы. Затем Афинаида намеревалась снова повернуть на запад, но решила немного отдохнуть, прислонившись к стене, вытащить ногу из пыльной сандалии и растереть ее пальцами.

Кто-то положил ей руку на плечо, приблизился к уху и пробормотал, дыша вином:

— Я бы дал тебе отличную жареную перепелку за это, красотка, или даже силок с ними. Да, вот так!

Афинаида снова обула ногу в сандалию и выпрямилась, сбросив руку незнакомца со своего плеча, словно та была мухой-паразитом. Она посмотрела вниз и увидела сгорбленное, близорукое, небритое, усмехающееся создание.

— Перепелку? — переспросила девушка в недоумении.

— Или силок с ними! Да, теперь я вижу тебя спереди, такую гордую… Все чудесно.

Ручеек слюны потек по покрытому щетиной подбородку говорившего.

— Ты могла бы стать как бы моей свеженькой молодой женой на часик. За углом моя закусочная.

Старик мотнул головой, и слюна взлетела в воздух. Афинаида прижалась к стене.

— Туда, давай, — сказал он. — Моя жена на рынке.

Казалось, его ноги дрожали от нетерпения, а голос приобрел странное звучание. Руки затряслись под туникой.

— Нагнись вперед, к печке для хлеба, и я задеру твои юбки, запущу свои ладони в прекрасные черные волосы…

Афинаиде почудилось, что она сейчас упадет в обморок.

Внезапно мужчина повернулся и поднял руки, защищаясь от нападения костлявой старухи с палкой. Та сотрясала воздух невообразимой нецензурной бранью. Афинаида закрыла уши ладонями, но все-таки слышала, как грязно они ругались между собой.

Мужчина говорил не менее отвратительные слова, чем женщина, но под сильными ударами ее палки начал отступать, потом, наконец, сдался и помчался в темноту своей закусочной на углу улицы.

Женщина воткнула палку в землю и прислонилась к ней, согнувшись почти вдвое и глотая воздух после невероятного физического напряжения.

Афинаида неуверенно взглянула на нее.

Старуха, закряхтев, снова выпрямилась и посмотрела на девушку своим одним видящим глазом, второй был молочно-белого цвета.

— Где твой защитник, девушка? — гневно спросила она. Голос оказался грубым, а дыхание — хриплым. — Знаешь, тебе нельзя просто так бродить здесь! Ты здесь в такой же безопасности, как овечка в лесу, полном волков.

— Я… я одна, — произнесла Афинаида.

— Ты молодая глупышка, — ответила женщина. Она нащупала в своей старой шерстяной одежде батон и протянула его. — Он твой за монету.

Афинаида покачала головой:

— У меня нет денег.

Женщина посмотрела на нее внимательнее:

— В чем дело?

— Не могу сказать.

— Гм. У тебя был богатый муж, пока он не пришел однажды поздним вечером домой и не обнаружил тебя в постели с одним из армянских рабов, лежащим между твоих ног и показывающим луне свою задницу.

— Вовсе нет! — воскликнула с негодованием Афинаида. — В любом случае, это не твое дело!

— Гм, — ответила старуха. Она разломила батон на две части и засунула целую половину в свой морщинистый рот. Потом начала жевать единственным оставшимся передним зубом. — Ты выглядишь уставшей, — пробормотала старуха с набитым ртом.

Афинаида опустила глаза.

— Немного.

Старуха подумала и положила вторую половину батона в руку девушки.

— Держи, дорогуша, — захихикала она. — Вот уж не знала, что займусь благотворительностью!

Афинаида оглядела старуху сверху вниз, начиная с запачканной шерстяной шапки, из-под которой торчали тонкие седые волосы, и кончая ногами, сморщенными и покрытыми трещинами.

— Давай, — настаивала она. — Тебе нужно поесть.

Афинаида взяла хлеб и медленно стала его жевать. Он оказался удивительно вкусным.

— Там внизу булочник, он дает мне буханку или что-то вроде нее каждое утро. Да благословит его Господь!

Девушка кивнула и проглотила остатки. Закончив, она спросила:

— Ты живешь где-то поблизости?

Старуха ухмыльнулась, показав свой единственный зуб горчичного цвета. Она махнула через улицу в сторону арок, и, просияв от радости, сказала:

— Мой дом.

Афинаида улыбнулась.

— Спасибо за хлеб.

— Не стоит, дорогуша.

Девушка пошла прочь, но старуха окликнула ее:

— Твой путь лежит в Метаною, моя девочка. Дом покаяния — единственное место для тебя сейчас.