Клементина села рядом с ним в кресло и спросила:

— Что вы имеете в виду?

Гомелес уставился на огонь, горевший в камине, и начал свой рассказ.

— Я был тогда еще совсем ребенком и жил в Париже. И как-то отец взял меня на встречу с группой людей, как мне сказали, весьма влиятельных в мире политики, бизнеса и искусства. На этой встрече мне объяснили, что моя семья «отличается» от всех других семей — и я тоже отличаюсь, — и что у нас есть особые обязанности. Мне также сообщили, что когда-нибудь я узнаю гораздо больше о своем происхождении и обо всем остальном, но в данный момент они собрались там для того, чтобы принести мне присягу, поклявшись в верности моему делу.

Гомелес сделал глоток кальвадоса.

— Моему делу? Вы можете представить мою реакцию. Мне было всего десять лет! — воскликнул старик. — «Какое „дело“ имелось в виду?» — спросил я отца. И он ответил, что дело — это я сам. «Но почему?» — спросил я. «Потому, — ответил он, — что если в их жилах течет обычная кровь, то в твоих течет кровь Спасения. И они сказали, что я принц, который должен стать царем. А если не я, то мой сын. А если не он, значит, его сын». — Гомелес покачал головой. — Можете представить, что я ощутил. Я ведь был ребенком. Конечно, их слова меня почти не удивили. Подобно многим другим детям, я всегда знал — или по крайней мере подозревал, — что в каком-то смысле являюсь необычным, исключительным, волшебным существом. И, по правде говоря, мне казалось вполне естественным и вполне справедливым, что я должен стать центром некой тайной вселенной, темным солнцем, вокруг которого вращается множество верных почитателей. Став старше, я понял, что должен заплатить за свое положение определенную цену, и притом немалую — я лишался права распоряжаться собственной жизнью. Она попросту превращалась в одно сплошное ожидание.

Гомелес почесал Зубейду за ухом и налил себе вторую рюмку кальвадоса. Данфи взял кочергу и помешал угли в камине.

— И я ушел… В тридцать шестом. Вышел из дому, сказав, что иду за сигаретами, и отправился в поисках приключений, верных друзей, справедливой войны… Меня очень волновали политические события. В тридцатые годы политика волновала всех. Поэтому мне понадобилось совсем немного времени, чтобы разыскать в Париже штаб-квартиру Франко-бельгийской коммуны. А два дня спустя я сидел в поезде, направлявшемся в Испанию, на Гражданскую войну. А через неделю уже лежал в госпитале с ранением шрапнелью.

Данфи заморгал.

— И когда это случилось?

— Четвертого ноября тридцать шестого года.

— Значит, вот что он имел в виду, — произнес Данфи.

— Кто?

— Аллен Даллес. В своем письме Юнгу. Он писал, что произошла катастрофа. Полагаю, он имел в виду ваше ранение.

Гомелес кивнул:

— Катастрофа — очень точное слово. Друзья моего отца отыскали меня и перевезли в Париж. Но дело было сделано. Из-за ран я лишился возможности стать отцом. И самое ужасное заключалось в том, что, будучи последним представителем своего рода, я сделался еще большим сокровищем для всех тех, дело жизни которых воплощал. В результате я… уже очень много лет нахожусь в этом заточении.

Ни Джек, ни Клементина не знали, что сказать.

— Как ни удивительно, последствия моих ран еще более вдохновили друзей моего отца, которые увидели в них исполнение пророчеств.

— «Его царство придет и уйдет, — процитировал по памяти Данфи. — потом придет опять…»

Дальше он не помнил, но Гомелес знал весь текст как свои пять пальцев и продолжил:

— Вы что, знаете апокриф? — удивленно спросил старик.

Данфи кивнул:

— Я его видел. Но мне кажется, его авторы явно промахнулись в этом последнем моменте.

— О чем вы?

— О том, что он будет безбрачен и в то же время будет иметь детей. Как такое возможно?

Гомелес нахмурился.

— Возможно, и притом очень легко.

— Каким образом?

— Я передал образцы спермы Институту евгенических исследований в Кюснахте. Еще шестьдесят лет назад. Она хранится там, законсервированная криогенным способом.

— Вы уверены?

Гомелес улыбнулся:

— Уж поверьте мне. Они никогда ничего не выбрасывают.

— В таком случае зачем вы нужны им? Обществу, я имею в виду. Почему бы им просто…

— В пророчестве все сказано достаточно ясно. Царство может быть возвращено только прямому наследнику, который будет «поражен под корень и со знаком священным на теле».

— Со священным знаком? — переспросила Клементина.

— У меня родинка особой формы на груди, — объяснил Гомелес. — Но это не все. Возвращение царства должно произойти при жизни последнего…

— Не ставшего последним, — напомнил Данфи.

— Абсолютно верно, — согласился Гомелес. — В свете всего здесь сказанного вы можете представить причины их энтузиазма по моему поводу.

Джек невольно улыбнулся.

— Меня беспокоит, — продолжал Гомелес, — только то, что я буду жить вечно. Пожалуйста, не смейтесь! Вы ведь видели полностью оборудованную больничную палату. Они будут поддерживать во мне жизнь до скончания века. И преисполнены решимости именно так и поступить. — Гомелес сделал паузу и поднял глаза вверх. — Вот мы и подходим к загадке вашего появления здесь. Что заставило вас прийти сюда?

Данфи взглянул на Клементину и пожал плечами.

— Собственно, нам и идти-то больше было некуда. Начиналось все в Лэнгли. Мы побывали в Цуге. И у меня появилось ощущение, что они будут следовать за нами, куда бы мы ни направились. Поэтому я решил, что должен поехать туда, где находится источник и причина всех моих проблем.

Гомелес кивнул.

— А вам не приходило в голову, что, возможно, вам придется убить меня?

Джеку стало неуютно из-за столь прямого вопроса. Клементина громко запротестовала.

— Признаться, подобная мысль у меня появлялась, — ответил Данфи.

Гомелес улыбнулся:

— В таком случае у меня есть к вам предложение.

И вновь Данфи и Клементина переглянулись.

— Послушайте, Бернар, я ведь не доктор Кеворкян, [108]— сказал Данфи. — Да, кстати, вы не так уж плохо и выглядите.

Гомелес рассмеялся.

— Я совсем не это имел в виду. Хотя, если бы я сказал, что устал от Лондона, вы бы поняли меня?

Клементина кивнула.

— Значит, вы устали от жизни?

Гомелес кивнул:

— Да, хотя я ведь никогда не бывал в Лондоне. — Он замолчал и задумался. — Как бы то ни было, я не хочу никакого насилия над природой. Итак, у меня есть для вас очень простое предложение: если я покажу вам выход отсюда, вы возьмете меня с собой?

— Конечно! — ответила Клементина.

— Но какой в этом смысл? — спросил Данфи. — Рано или поздно они нас найдут. И что тогда?

Гомелес покачал головой.

— Как только я умру, вы будете в безопасности, — сказал он. — С моей смертью все закончится.

— Что — все? — переспросил Данфи.

— Общество и его деятельность, — пояснил Гомелес. — Во мне заключен весь смысл его существования.

Данфи задумался.

— Я понял, к чему вы клоните… Но… я не хочу, конечно, показаться бесчувственным негодяем… но… э-э… это ведь может занять определенное время.

— Джек!

Гомелес рассмеялся.

— Не беспокойтесь. Если мы отсюда уйдем, я долго не протяну. Я болен анемией. Без регулярных инъекций В-12…