Схватив Уоткина за ворот, Данфи швырнул его на диван.

— Сидеть!

Затем подошел к столу и выдернул телефонный провод из розетки. Вспомнив о сотовом, Данфи оглянулся по сторонам и увидел его на полу. Он поднял телефон, положил на стол и разбил ударом рукоятки «глока». Покончив с ним, собрал оружие своих противников, бросил его в портфель, щелкнул замками и повернулся к выходу.

— Мне нужна «скорая помощь», — произнес раненый.

Джек кивнул.

— Да, я вижу, — откликнулся он и направился к двери.

— Ради Бога, парень, ну посмотри на меня! Я же… я же американец, как и ты! — Он отвел руку от живота, и Данфи увидел, что кровь бьет оттуда фонтаном, словно из тела парня вынули пробку. Затем он снова закрыл рану рукой и выдохнул: — Мне кажется, я умираю.

В его голосе не было ни злобы, ни упрека, одно лишь удивление.

Данфи кивнул и вспомнил о том, что произошло в доме Роско. Вот этот, который теперь корчится перед ним в предсмертных муках, тогда стоял там с надменной и странной улыбкой на устах. За окном светились фары полицейского автомобиля. И Роско, мертвый, в чулках сеточкой, которые тот, что лежит сейчас перед Данфи, помог на него надеть.

— Да, — сказал Джек, — бывает…

Они нашли такси на расстоянии нескольких кварталов от дома Уоткина и поехали к Святой Клотильде. Это место первым пришло в голову Данфи, ему просто хотелось отъехать подальше от их отеля. Мельком взглянув на шпили церкви, они нашли ближайшую станцию метро и спустились в ее уютные недра. Примерно через полчаса они вышли под потоки дождя у «Мютуалите» и, перейдя через мост, направились к отелю.

Клементина проявляла несвойственное ей равнодушие ко всему. Джек открыл «Кампари» и сел на диван рядом с телефоном.

— Клем, — начал он.

Она покачала головой:

— Не надо ничего объяснять.

— Они вошли в дверь…

— Да, я знаю, ты уже говорил.

— Нет-нет, наверное, я не совсем понятно…

— Нет, я все поняла. Да это и не имеет значения. Я ведь все еще люблю тебя. Мне просто нужно привыкнуть к мысли, что я сплю с «Жестоким Убийцей».

Данфи не стал настаивать, наверное, потому, что знал, что она действительно не винит его ни в чем. По крайней мере после Тенерифе. Он открыл банку «33» и сел в кресло.

Спустя какое-то время Клементина спросила:

— И что теперь?

Данфи покачал головой:

— Не знаю. — Он глотнул пива и задумался. — Мне кажется, мы уже узнали очень много и вряд ли сможем узнать больше. Но важнее другое. Мы ни на шаг не приблизились к спасению и к свободе. Другими словами, чем больше информации мы будем получать, тем больше будем увязать в этом деле. Значит…

Наступила долгая пауза, в течение которой Клементина внимательно всматривалась в Джека и, не дождавшись продолжения, спросила:

— Значит, что?

— Мне кажется, мы должны о нем забыть. Просто повернуться и уйти. У нас ведь есть деньги, нормальные документы. И все будет в порядке.

— Но если мы так поступим… — пробормотала Клементина.

— Я понимаю, что ты хочешь сказать. Это будет означать, что они победили. У тебя есть другие идеи?

Некоторое время она молчала, закрыв глаза и потягивая «Кампари». Наконец пристально взглянула на Джека и сказала:

— То, что ты предлагаешь, неправильно. И мы поступим иначе.

Клементина нашла адрес в парижском телефонном справочнике в разделе «Музеи». Уоткин говорил, что Гомелес жил в особняке на бульваре Капуцинов, и что после войны в его доме разместили археологический музей.

В Париже был только один подобный музей, он располагался на рю де Могадор, и полное его название звучало: «Museé de l'Archaelogy du Roi Childeric 1er». [95]

Они взяли такси, назвали адрес. Оказалось, что музей находится практически за углом от площади Оперы. Он размещался в четырехэтажном особняке, построенном в стиле «белль эпок». Массивные железные двери постоянно держали открытыми с помощью больших медных колец, прикрепленных к гранитным стенам с обеих сторон. По всей длине здания шли высокие окна, занимавшие все пространство от пола до потолка. Струйки дождя покрывали сегодня их рифленые стекла. Горгульи скалились на прохожих. В стоках клокотала вода.

Табличка при входе напоминала посетителям часы работы музея. Данфи сверился с часами. В их распоряжении было около часа.

У самой двери за резным деревянным столом сидел седовласый усатый пенсионер в выцветшей синей униформе. Он проводил время за чтением рассыпающегося у него в руках издания Сименона в бумажной обложке. Данфи вручил ему двадцать франков и дождался, пока старик оторвет пару билетов, которые он с церемонным поклоном и улыбкой протянул Клементине.

Они были не единственными посетителями. Небольшая группка школьниц шла по залам, болтая, хихикая и не обращая ни малейшего внимания на рассказ учительницы.

На самом же деле музей оказался весьма и весьма любопытным. Он обладал уникальным собранием артефактов, становившихся все старше и старше по мере того, как вы поднимались с нижнего на верхние этажи. На первом этаже размещалась коллекция произведений живописи пятнадцатого, шестнадцатого и семнадцатого столетий, а также различные геральдические предметы, гербы, эмблемы из полудюжины различных стран. Большая часть полотен представляла собой изображения пасторальных сцен или мечтательных пастухов, собравшихся у гробницы Христа, [96]и рыцарей, молящихся посреди цветочного луга.

Второй этаж почти полностью был посвящен разного рода религиозным постройкам и в особенности тем, в которых находились статуи Черной Мадонны. Рядом с архитектурным чертежом величественного храма в Гластонбери к стене была прикреплена прозрачная пластиковая коробка. В ней лежало несколько плохо отпечатанных листков, на которых на шести языках объяснялось, что статуи Черных Мадонн можно найти во всех странах Европы и Латинской Америки. В одной только Франции их более трехсот.

— «Цыганам она известна как Сара-ла-Кали, — прочла Клементина, — другим — как Кибела, Диана, Изида и Магдалина».

Данфи внимательно всматривался в рисунки и фотографии. Кроме Гластонбери, здесь были также изображения Яснагурского монастыря в Польше; Шартрского собора; монастырской церкви в Айнзидельне; других храмов и святилищ в Клермон-Ферране, Лиможе и Марселе. На этом этаже размещались также многочисленные культовые предметы: каменные реликварии, мраморные рельефы, гобелены и священнические облачения.

— Пошли дальше, — предложила Клементина. — У нас осталось всего двадцать минут.

Третий этаж был полностью посвящен крестовым походам и рыцарям-тамплиерам. Здесь находились гравюры четырнадцатого века с изображением Иерусалима, шкатулка с регалиями тамплиеров, копья, мечи, гностическая погребальная стела, триптих и диорама. На первой створке триптиха был изображен Готфрид Бульонский, отправляющийся в первый крестовый поход в 1098 году. На второй створке — рыцари-крестоносцы, взявшие Иерусалим год спустя. На последней створке — те же рыцари, занимающиеся раскопками на месте Соломонова храма.

Диорама была значительно менее сложна. На ней был запечатлен Жак де Моле, Великий магистр ордена тамплиеров, сжигаемый на медленном огне на острове Сите в 1314 году.

— Это как раз там, где находится наш отель! — воскликнула Клементина.

Клементине очень хотелось прочитать побольше о Моле и рыцарях храма, но времени у них не осталось. Музей вот-вот должен был закрыться.

Поэтому они поспешили на четвертый этаж, где на лестнице их поразила словно парившая в воздухе голова медведя, сделанная из золота. Работа была просто неподражаема. Можно волоски сосчитать у него на шее, подумал Джек.

— Как им удалось сделать подобное? — спросила потрясенная Клементина.

— Это голограмма, — предположил Данфи, — а может быть, эффект получен с помощью зеркал. Не знаю.