2 мая 1945 г.

Северная Италия

Майор Энглтон плыл по безлунному небу над Сант-Амброджо, поддерживаемый в ночном воздухе нейлоновыми стропами и куполом из черного шелка. Над городом вдоль поросшего лесом горного кряжа виднелась полоса огня, и майор невольно задался вопросом: что могло послужить причиной пожара — молния или бомбардировка? Больше он практически ничего не видел и еще меньше слышал, чувствуя лишь легкое прикосновение ветра.

Приблизившись к земле, он ощутил запах горящей древесины со стороны ближайшего лесного пожара вперемежку с легким ароматом гиацинтов и благоуханием карликовых пиний. Пинии казались майору тенями, вздувавшимися на темном фоне холма, и вот он внезапно очутился среди них. Энглтон летел мимо деревьев прямо на открытый склон. Толчок — и он на земле, упирается ногами в покатый спуск, пытаясь не поскользнуться и не упасть. Воздух вокруг напоен ночной прохладой.

Целью майора была обширная, но пребывавшая в запустении вилла, расположенная среди обвалившихся террас на склоне как раз над тем самым местом, где он приземлился. Из окон дома лился мягкий желтоватый свет, покрывавший позолотой давно заброшенные виноградники, протянувшиеся на несколько километров во всех направлениях. Майор Энглтон достал из кобуры пистолет сорок пятого калибра и начал подниматься на холм. Почувствовав поскрипывание гравия под ногами, он понял, что вошел во двор виллы. Майор пересек двор, подошел к закрытому ставней окну и заглянул в узкую щелку между перекладинами. Человек, на поиски которого его послали, презираемый у себя на родине и ненавидимый во всей Европе, поэт исключительного и по-настоящему неоцененного дарования, убежденный антисемит, сидел в библиотеке за рабочим столом, изъеденным мебельным жучком, в окружении бесчисленного множества книг. Он что-то записывал при свете керосиновой лампы в огромный фолиант в кожаном переплете, служивший ему, по-видимому, чем-то вроде дневника. У него за спиной на стене с потрескавшейся штукатуркой немного наклонно висела картина Пуссена — восхитительное творение небольшого размера в дешевой деревянной раме.

Легкий ветерок принес аромат глицинии, и майор Энглтон понял, что уже достаточно долго стоит, затаив дыхание. Рука, державшая пистолет, стала липкой от пота.

Отойдя от окна, он направился к дверям, сделал глубокий вдох, наполнив легкие свежим ночным воздухом, распахнул дверь и вошел. Поэт поднял глаза от своего фолианта, пораженный внезапным появлением перед ним человека в военной форме. Затем перевел взгляд на лицо вошедшего, и первоначальный испуг сменился изумлением.

— Джим? — спросил он.

Энглтон кивнул.

— Вы… пришли, чтобы арестовать меня?

Энглтон отрицательно покачал головой. Во рту у него пересохло.

— Кормчий, — произнес он, опускаясь на одно колено и потупив взор. — Maestro di color che sanno… [1]

13 декабря 1998 г.

Лондон

Джек Данфи свернулся калачиком под теплым одеялом, повернувшись спиной к Клементине. Сквозь дремоту он чувствовал, что в комнате довольно холодно, а его закрытых век касался сероватый лондонский свет, скудно сочившийся в окно. Время определить было невозможно. Наверное, раннее утро. Или позднее… Или даже полдень. В любом случае суббота.

Он пробормотал что-то относительно того, что пора (или не пора) вставать, и стал ждать ответа Клементины.

— Мммм, — промычала она, затем выгнула спину и отодвинулась от него. — Спать…

Джек приподнялся с глухим ворчанием, протирая глаза, свесил ноги с кровати, еще раз потер глаза, пытаясь окончательно прогнать дремоту, и встал. Клементина хныкала и ворчала что-то у него за спиной, а он, дрожа от холода, проследовал по ледяному полу в ванную. Сложив ладони, наполнил их водой из-под крана и опустил в воду лицо. Холод пронзил его до костей.

— Боже! — воскликнул Джек. И повторил процедуру. — О Господи! — прошептал он и, сделав глубокий вдох, замотал головой, будто собака.

Мужчине, смотревшему на Джека из зеркала, было тридцать два года, он был широкоплечий, худой и слегка угловатый. Шесть футов и один дюйм роста, зеленоглазый, с прямыми черными волосами. Глаза сверкнули с поверхности зеркала, когда Джек схватил полотенце с крючка и погрузил мокрое лицо в выпуклые буквы на плотной белой материи.

«Долдер гранд».

Это сразу напомнило Джеку о том, что он обещал Люксембургу направить факс в «Швейцарский кредит» с запросом о телеграфном переводе, который пошел не по адресу.

Бриться не было смысла. Наступил уик-энд. Можно трусцой добежать до работы, отправить факс, перебрать кое-какие бумаги и вернуться на метро домой как раз к ленчу. Возвратившись в спальню, Джек извлек из шкафа потрепанный свитшот и натянул его на себя.

Клементина все еще лежала на кровати в позе зародыша, накрывшись одеялами, но оставив ноги ниже колен во власти царившего здесь холода. Она спала, губы ее были слегка приоткрыты, а на лице застыло вопросительное выражение. Какое-то мгновение Данфи неподвижно стоял посреди холодной комнаты, с восторженным удивлением взирая на безупречный цвет ее лица — нежно-белую кожу с легкой примесью розовых тонов, обрамленную каскадом темных локонов.

Он решил было заняться с ней любовью здесь же и сейчас, но холод дал себя знать. И Джек, дрожа, натянул тренировочные штаны, белые носки, а ноги засунул в кроссовки. Завязывая шнурки, он не отводил глаз от мягкой параболы бедра под одеялом.

Клементина пошевелилась и перевернулась на спину. Данфи встал. Может быть, все-таки потом, если только — что вполне вероятно — она не уедет к себе.

Тяжело вздохнув, он прошел к двери.

Занятия бегом были очень важны для него. Хотя жизнь в Лондоне Джека, в принципе, вполне устраивала, он чувствовал здесь не слишком сильное, но практически постоянное напряжение, что вызывало заметные выбросы адреналина — следствие того, что ему приходилось носить «дешевый костюм» чужой личности.

И он побежал…

Джек бегал пять раз в неделю, около десяти километров в день по одному и тому же маршруту — от своей квартиры в Челси мимо плавучих домов на Чейн-Уок, по набережной и по мосту принца Альберта. Первая часть пути была и самой неприятной. Даже субботним утром воздух здесь наполнен выхлопными газами, улицы забиты грузовиками и такси. Прежде чем добежать до набережной, ему приходилось пересечь не менее дюжины оживленных магистралей. Короче, не слишком безопасный способ поддержания формы. Даже после целого года пребывания в Англии Джек, переходя дорогу, продолжал инстинктивно поглядывать налево, а автомобили тем временем, истошно сигналя, неслись на него справа.