— Давайте лучше здесь! — поспешно ответил старший инспектор.

Насчет ее обеда он угадал почти правильно. На подносе перед ней лежали три ржаных сухарика и стоял контейнер с обезжиренным творогом.

— Я заварю вам чай. С молоком, верно? Посидите здесь!

Кроваво-красный ноготь указал на современный стул.

Маркби поморщился. Такие стулья ему не нравились. Они напоминали ему средневековое орудие пытки. В лондонском Тауэре заключенных сажали в специальные камеры, где нельзя было ни выпрямиться в полный рост, ни лечь…

— Только ничего не трогайте! — грозно предупредила Марла.

Маркби подумал: из нее вышла бы отличная тюремная надзирательница!

Словно желая подчеркнуть, что она не потерпит вмешательства в ее хозяйство, Марла мимоходом захлопнула шкафчик с документами. Вернулась она довольно быстро. Правда, на то, чтобы бросить в кипяток пакетик с чаем, много времени не нужно.

Рассеянно болтая пакетик в чашке, Маркби негромко заметил:

— Ордера у меня нет, и обыскивать помещение я не имею права.

— Обыск и шпионаж — разные вещи! — Марла с хрустом разломила сухарик на две ровные половинки и потыкала в потолок кроваво-красным ногтем, похожим на коготь хищной птицы. — Можно, например, установить жучок…

— А, подслушивающее устройство! — Маркби улыбнулся. — Помилуйте, я обычный сыщик, а не разведчик!

— Бросьте, никакой вы не обычный! — Марла с хрустом разгрызла сухарик и лучезарно улыбнулась. — Ну, старший инспектор, о чем вы хотели меня спросить?

— Как сегодня дела у миссис Конвей и миссис Уилкокс?

— У Аделины не прекращается истерика. Пру британка до мозга костей. Никаких эмоций. Плотно сжатые губы. Тонкая красная линия… что там еще символизирует выдержку и упорство? Господи, до чего же я вам не нравлюсь! Считаете меня черствой и бездушной?

— Как вы быстро все схватываете!

Маркби решил отплатить ей той же монетой.

Марла улыбнулась:

— А вы мне нравитесь. Нет, честно! Да не пугайтесь вы так! На самом деле я белая и пушистая, как кошечка!

Скорее уж львица, подумал Маркби.

— Я просто выражаюсь резковато. Простите за грубость. На самом деле мне их всех очень жалко. Особенно, конечно, Мэтта. Потом — Пру. Жалеть Аделину не имеет смысла. Она давно уже по ту сторону добра и зла. Ее место в специальном санатории, чтобы за ней постоянно присматривали!

Маркби притворился, будто не слышал последней фразы.

— Пожалуйста, вспомните, что происходило в «Парковом» в тот день, когда пропала Кэти, — попросил он.

Марла нахмурилась:

— Сейчас, сейчас. Кто отвозил ее в тот день в школу — я?

— Вы мне сами так сказали. Помните, мы с вами встретились на улице?

— Да, точно. — Марла помолчала. — Потом я вернулась сюда, и все шло как обычно. Во всяком случае, у нас в конторе. Мы с Мэттом работали весь день. Вечером девочка не вернулась домой, но я ничего не знала допоздна.

— Когда вы все узнали?

— Часов в десять или в половине одиннадцатого. После того как я закончила здесь все дела… около шести… я поднялась к себе наверх… Приняла душ, приготовила себе ужин — в общем, все как всегда. Кажется, еще и голову вымыла. Где-то в десять пятнадцать я услышала крики Аделины. К ее истерикам я уже привыкла, но не в такое время. Обычно в десять она уже ложится спать. Я вышла на лестничную площадку и перегнулась через перила посмотреть, в чем дело. Она стояла внизу, в холле, а Пру ее утешала. Мэтта нигде не было видно. Я спустилась и спросила Пру, что там у них творится. Она объяснила, что Кэти не вернулась домой, а Мэтт уехал в Бамфорд искать ее.

Маркби кивнул. Интересно, понимает ли Марла, что эту часть ее показаний он может проверить?

— Что вы тогда подумали? Что, по-вашему, могло случиться с Кэти?

Марла ответила не сразу.

— Я подумала, что она со своим мальчиком. Вы, кстати, его уже видели?

— Да. В какое время вернулся мистер Конвей?

— Точно не знаю. Где-то около полуночи. Поговорив с Пру, я сразу вернулась наверх, к себе. Помочь ей с Адди я не могу.

— Значит, между шестью и десятью пятнадцатью вечера, когда вы несколько минут беседовали с миссис Уилкокс, вы находились одна в своей квартире на верхнем этаже?

Глаза ее больше не улыбались; они напоминали два раскаленных уголька.

— Вот именно!

— В тот вечер вы больше ни с кем не общались?

— Общалась. Со своей матерью.

— С матерью?! — Маркби едва не свалился с неудобного стула. — Она живет в вашей квартире? А вы сказали, что живете там одна!

— Разумеется, она там не живет! Она живет в Нью-Джерси! Я говорила с ней по телефону, старший инспектор! Позвонила ей в половине девятого по британскому времени; у нее было половина четвертого. Мы поговорили минут десять. Разговор стоит дорого, и я не могу долго занимать телефон. — Марла раздраженно выдохнула. — Да в чем дело-то? Или, по-вашему, у таких, как я, и матерей не бывает?

Без четверти четыре Джош Сандерсон быстро вышел из ворот школы. Он шел в толпе сверстников — как всегда, один. Вечный одиночка, он не вписывался ни в одну компанию. Как киплинговский кот, который гуляет сам но себе.

В последние дни одноклассники косились на него и перешептывались у него за спиной. Все знали про Кэти. С самим Джошем никто не разговаривал. Его присутствие как будто смущало остальных. Джоша даже не презирали. Спортсменом он был никудышным, смешить одноклассников не умел и не хотел, значит, не годился на роль классного шута. Кроме того, он вообще не любил болтать и сплетничать. Для других он был умным и начитанным ботаником, который дружил с богатенькой девочкой из частной школы.

Но теперь его подруга погибла, как и Линн Уиллс, которую все его одноклассники отлично знали. После смерти Кэти, а особенно после того, как в школу приходил полицейский чин и интересовался Джошем, одноклассники больше не могли его игнорировать. Но как с ним общаться, никто не знал. На лицах ребят было написано недоумение и смущение. Маркби поделился своими наблюдениями с Мередит. Раньше сверстники думали, будто с Джошем можно вовсе не считаться. Теперь они гадали: да тот ли он, за кого все время себя выдавал? А может, они ошиблись, сочтя его недостойным внимания?

Джош догадывался, что творится в голове его одноклассников, но ему было все равно. Теперь ему вообще было на все наплевать. Только Кэти имела для него значение, но Кэти больше нет. После нее осталась пустота, которую ничем не заполнишь… Бывало, Джош мечтал: он будет хорошо учиться, поступит в университет, сделает блестящую карьеру… Возможно, он станет известным адвокатом! И тогда даже Конвей не смогут смотреть на него свысока. Тогда они с Кэти всегда смогут быть вместе. Решение Аделины услать Кэти на год в Париж привело Джоша в ужас. Кэти отдалится от него до того, как он достигнет цели. Из Франции она вернется изменившейся, другой. Она начнет стесняться его провинциального выговора и наивных признаний. В общем, так и вышло. Кэти навсегда ушла из его жизни. У них больше нет будущего…

Идти домой Джошу не хотелось. Хоть тетя Селия постоянно причитает и ахает, в глубине души она рада, что Кэти больше нет. Джош понимал, что обязан любить и почитать тетку, ведь она вырастила его и всегда была добра к нему. Но он ее не любил. Как не любил и родную мать, которую совсем не знал. Все свои нерастраченные запасы любви он подарил одной Кэти…

Джош направился в городской парк. Летом они с Кэти иногда сидели на скамейке возле детской площадки; они болтали и смотрели, как играют малыши. Зимой сторож рано запирал ворота парка; с наступлением сумерек туда никто не ходил. Джош направился туда не думая; ему хотелось снова побыть с Кэти и чтобы ему никто не мешал.

На игровой площадке никого не оказалось. Рядом с качелями висела табличка, запрещавшая садиться на аттракционы детям старше двенадцати лет. Не обращая внимания на грозное предупреждение, Джош покатался на карусели, покачался стоя на качелях и даже залез в детскую ракету и принялся раскачивать ее. Тоскливо заскрипели ржавые пружины. Спрыгнув на землю, Джош направился к воротам. Сейчас сторож начнет обход и наткнется на него…