Люди, подобные Смиту… и Бэйну. Все они слабые создания. Старый немец крепче, но стар и потерял волю к жизни.

О'Брайен уже не бежал, а быстро шагал по песку. Один раз, поднявшись на возвышенность, он повернулся и осмотрел в бинокль горизонт. Смита нигде не было видно.

Часов через пять охотник достиг базы с водой и выкопал страусовые яйца. Они были тяжелыми от драгоценной влаги. Осторожно взяв в руки одно из них, О'Брайен напился, потом переложил яйца в свою сетку и снова двинулся в путь. Усталости он не чувствовал. Было почти светло, и охотник шел, пока не добрался до следующей базы с водой.

Показалось солнце, но О'Брайен все еще шел по долине. Он очень устал. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем ему удалось добраться до пещеры. Охотник в изнеможении рухнул на песок.

— Где Смит? — спросил из темноты Бэйн.

— Он ушел.

— Куда? — это был голос Грэйс.

— Исчез. Сказал, что собирается нас спасти. Я пытался остановить его, но он сопротивлялся, угрожая размозжить мне голову камнем. Это случилось далеко отсюда, там, где мы наткнулись на заросли кустарника. — Ты должен был его остановить, — настаивал Бэйн. — Знаю, — согласился О'Брайен. — Но что, черт подери, я мог поделать? Стрелять в него? Некоторое время все молчали.

— Есть ли у него хоть какие-либо шансы? — спросила Грэйс.

— Кто знает, — ответил О'Брайен. — У меня там иногда возникало такое же желание идти вперед, а не возвращаться сюда. Горизонт влечет, начинаешь думать о следующей возвышенности и о том, что можно увидеть с нее.

Он говорил медленно, не поднимаясь с земли и не открывая глаз.

— Какие, к дьяволу, у него шансы! — воскликнул Бэйн. — Стюрдеванту не удалось выбраться, а Смит тем более не сможет ничего сделать. Ты не должен был позволить ему уйти1

— У него, вероятно, один шанс из ста, — проговорил сонным голосом охотник. — Лично я никогда бы не рискнул. Я сказал ему, что это самоубийство. Однако он меня не послушал.

О'Брайен замолчал. Теперь стало слышно лишь его сонное дыхание.

Далеко впереди в обманчивом свете утренней зари Стюрдевант увидел деревья. Отвернувшись, он посмотрел сначала на красноватый песок, потом на свои ботинки. Деревьев никаких не могло быть; кусты он еще мог увидеть, но не деревья. Это опять был мираж. Он шел уже семь дней, вернее, семь ночей. И за все это время не встретил ни единого дерева, да и вообще никакой зелени, кроме одиноких колючих кустов и странных растений, которые годами могут жить без воды. Гриммельман был прав. Пешком человек не в состоянии ни добраться до черных гор, ни выйти отсюда. Как много он уже прошел? Сто миль? Или больше?

Однако впереди все-таки были деревья. Стюрдевант почувствовал, как надежда вновь возвращается к нему; деревья говорили о воде, о существовании каких-то подземных источников. Он даже не заметил, как перешел с шага на бег, и остановился. Надо сохранять силы. Действовать благоразумно. У него еще было немного воды. С каждым шагом она плескалась в канистрах и тогда он время от времени терял равновесие.

Перед Стюрдевантом открылась ложбина, покрытая засохшей травой, в которой росли хилые деревца, борющиеся за свою жизнь. В низине было шестнадцать таких деревьев, два из которых, видимо, погибали.

Стюрдевант присел в тень, освободился от канистр и вдоволь напился охладившейся за ночь воды. Земля под ним была твердой. Он устроился поудобнее, закрыл глаза и попытался заснуть. Сотни миль песков сменились, наконец, этим раем сморщенных деревьев и высохшей травы.

Вечером он встанет и начнет копать. Верхний слой будет твердым, но он сумеет снять его с помощью охотничьего ножа. Сначала пойдет сухая почва, потом рыхлая, и. наконец, покажется желанная влага. Вода должна быть здесь. Наполнив канистры и напившись, он пойдет дальше. Пилот уже обратил внимание на то, что местность здесь несколько повышалась, становилась более каменистой; возможно, маячившее впереди пятно говорило о новом оазисе, деревьях или поднимающихся холмах. Позже он взберется на какое-нибудь дерево и осмотрится. Вскоре пилот заснул.

Ему приснился странный сон. Он плыл под водой среди множества тропических рыб. Поймав одну из них, Стюрдевант всплыл на поверхность. Рыба оказалась уже поджаренной, и он с удовольствием съел филе без костей. Здесь же был и О'Брайен, державший несколько громадных кусков мяса, шипящих над открытым огнем. Они ели его, хватая жирными руками и запивая пивом из больших кружек. Стюрдевант корчился и стонал. Ему снилась вся вкусная еда, которую он когда-либо ел, о которой слыхал или которую ели другие. Тут были и ресторанные блюда из индейки и дикой утки; особая пища военного времени, которую они получали после действительно опасных операций; различные яства на банкетах по случаю Дня Благодарения [17], устраиваемых на американской военно-воздушной базе в 1944 году…

На закате Стюрдевант поднялся и начал раскапывать небольшую ямку в ложбине. Он прошел с помощью охотничьего ножа обожженный солнцем затвердевший слой, отбрасывая в сторону большие куски земли. Почва стала мягче. Разрыхляя ее ножом, пилот стал выбрасывать землю пригоршнями. При этом Стюрдевант вспомнил, как они копали могилу Детьенсу.

Он должен найти воду, выйти в цивилизованный мир и спасти остальных. На нем лежала ответственность: если пассажиры погибнут, вина падет на него. Они доверились ему, вручили ему свои жизни, а он разбил самолет и бросил их в пустыне.

Глубина ямы достигла двух футов. Отдохнув, Стюрдевант снова стал копать, царапая землю ногтями и выбрасывая ее наружу. Стемнело, а он все копал, правда, уже медленнее, так как ногти обломались и кожа на пальцах слезала. Он отдыхал, потом опять копал землю, углубляя яму. Теперь она стала достаточно глубокой. Стюрдевант продолжал копать, но вода не появлялась. Измученный пилот положил голову на мягкий песок и, устроившись поудобнее, заснул.

Спустя несколько часов он проснулся, все еще чувствуя усталость и боль в мышцах, и снова стал выбрасывать пригоршнями песок со дна ямы. Потом Стюрдевант вспомнил об оставшейся в канистрах воде. Он пил долго. Затем съел дыню и опять вернулся к яме. Солнце поднималось… Яма углубилась уже до четырех футов. Пилот осторожно спустился в нее и стал копать. Он чувствовал слабость, разливающуюся по всему телу, руки дрожали. Порезав об острый камень указательный палец на правой руке, Стюрдевант некоторое время отдыхал, дожидаясь, пока не прекратится кровотечение.

Стоило ему вновь приняться за работу, как песок стал влажным и — о, чудо! — показалась вода. Стюрдевант и смеялся и плакал.

Два дня спустя Стюрдеванту попался старый шишковатый тамарисковый пень. Он пнул его ногой. Пень сломался и, тяжело рухнув на песок, развалился, обнажив сгнившую древесину. С него сразу же поползли муравьи. Увидев их, Стюрдевант почувствовал сожаление: своим безрассудным поступком он разрушил их жилище. Он постоял немного и двинулся дальше в пустыню.

Много лет назад одинокое семечко попало на суровую почву. Но ему посчастливилось найти редкую здесь влагу. Оно проросло и стало развиваться. Тоненькие корешки проникли в землю, а первый листочек глотнул живительной влаги холодной утренней росы. Тот год был благоприятным, и молодое растеньице буйно разрослось. Впрочем, оно было еще слишком маленьким, но ни одна зебра не заметила и не потревожила его.

Деревце росло. Его корень дотянулся до воды под горячим песком; ветви раскинулись и потянулись к солнцу. Оно жило.

Прошло двадцать лет. Пара буйволовых ткачиков, прилетев к дереву, свила на его ветвях гнездо и вывела птенцов. На следующий год они вернулись с другими птичками. Старое гнездо было восстановлено, рядом появились новые. Через несколько лет возникло целое гнездовье ткачиков. Оно представляло собой огромный комок прутьев и различного мусора — обычного материала, из которого ткачики сооружают свои гнезда.