Через несколько часов Бэйн окончательно проснулся. Он наблюдал, как Грэйс ходила по пещере. Вот она принесла ему горячей воды в крышке от фляги и кусок дыни. Теперь молодая женщина казалась ему такой родной и близкой… Осмелится ли он спросить у нее?

— Этой ночью у вас была сильная лихорадка, — сказала Грэйс. — Но сейчас жар уже спал. Вы поправляетесь.

Бэйн смотрел на Грэйс, вглядываясь в ее нежные губы, теплую шею, густые белокурые волосы… Нет, он ошибается, она не была рядом с ним. Все это ему лишь, пригрезилось в лихорадочном бреду.

Поев вместе со всеми дынь, Стюрдевант взял свой планшет и ушел из пещеры. Он спустился на четверть мили вниз по каньону, где нашел для себя уединенное место. В тени возвышающегося, как башня, утеса лежала толстая и гладкая каменная плита. Здесь пилот мог побыть один и поразмыслить. Он положил кожаный планшет, расстегнул молнию и осторожно развернул большую карту, закрепив ее края маленькими камешками.

Пилот долго стоял и разглядывал карту, переступая с ноги на ногу, почесывая затылок и потирая заросший подбородок.

Они находились где-то здесь, в какой-то точке этой карты. Названия на ней обозначались шрифтами и буквами разной величины. Наиболее крупными и витиеватыми — Юго-Западная Африка, протекторат Бечуаналенд [12]и Капская провинция. Шрифтом помельче — Дамараленд, Большой Намакваленд и Британский Бечуаналенд, и совсем маленьким — Виндхук, Кетмансхоп, Людериц, Гобабис. Различные цвета указывали на разную высоту над уровнем моря. Темно-зеленый — на низменности, светло-зеленый, желтый, оранжевый и коричневый соответственно обозначали подъем суши до высоты более тысячи футов. Это была огромная область со множеством обширных незаселенных районов. К Виндхуку с юга бежала железная дорога, кое-где проходили первоклассные шоссе и многочисленные проселочные дороги, но все они напоминали разорванную паутину, сотканную на широком окне.

Стюрдевант нашел карандаш и начал быстро писать цифры, что-то подсчитывая. Это были и вес горючего, и расстояние от Мосамедиша в Анголе до места катастрофы, и нагрузка, и скорость ветра, и характеристика местности. Стюрдевант взял линейку и, насвистывая и мурлыкая что-то, стал прикладывать ее к карте, отмеряя расстояние от одного пункта до другого. Ему надо было сузить район их возможного местонахождения. Несомненно, они находились по крайней мере в ста милях южнее Виндхука и не меньше сотни миль от побережья. Он еще раз положил линейку на карту и провел линию. Длина ее в масштабе карты — около пятисот миль, а от берега океана она отстояла на сто. Линия пересекла железную дорогу в ста милях южнее Виндхука почти у 24° южной Широты, дошла до Калахари и уперлась в крошечную точку под названием Лехутуту. Приняв эту линию за основу, Стюрдевант построил на ней прямоугольник длиной в пятьсот и шириной в двести миль. Они находились где-то внутри этого прямоугольника. Он замыкал территорию обширных песчаных пустынь запада — Калахари и Намиб, расположенных на высоте трех тысяч футов над уровнем моря, а некоторые огромные районы — даже значительно выше. Здесь имелись и реки, но в этом уголке мира в них совсем не бывает воды, за исключением коротких периодов, наступающих после проливных дождей. Нособ, Элефант, Авоб. Сотни тысяч квадратных миль…

Две трети площади прямоугольника лежали к востоку от железнодорожной линии, проходящей с севера на юг. Однако еще сузить область их предполагаемого местонахождения не было никакой возможности. Ни на карте, ни на местности нет никаких ориентиров, указывающих на то, где они находились — на востоке или на западе от этой железной дороги. Они могли находиться в любом месте: в пустыне Намиб или на мрачных пространствах Калахари, или в какой-либо песчаной долине вдоль отрогов зубчатых гор между железной дорогой и далеким океаном.

Стюрдевант сложил карту и засунул ее в планшет вместе с бумагами. Он двинется в западном направлении. На север и на восток, кроме Калахари, не было ничего. Да, он пойдет на запад и, быть может, наткнется на железную дорогу или на русло реки, или просто на какую-нибудь дорогу. Приняв решение, Стюрдевант вернулся к пещере.

На следующий день, часа за два или три до захода солнца, Стюрдевант ушел. Он вынужден идти по ночам при свете луны, чтобы спастись от палящих лучей безжалостного солнца. К трудному путешествию пилот постарался подготовиться как можно лучше: на голову он надел громадную широкополую шляпу, которую ему отдал О'Брайен; на ноги — американские ботинки армейского образца. Пикейные брюки и порванная рубашка, небольшой охотничий нож на поясе, которым он в самолете открывал банки с пивом, — завершали его наряд. Высокий, худощавый, рыжебородый, с ружьем в руке Стюрдевант казался сильным, мужественным и держался независимо.

За спиной у Стюрдеванта возвышалось хитроумное сооружение, с помощью которого ему удалось приспособить для переноски две канистры с водой. Оно было скомбинировано из тонких реек, старого ремня, короткого отрезка медного провода, кусков веревки и бечевок, захваченных из самолета.

После тщательной подгонки тяжелые канистры плотно прилегли к его плечам. По совету Гриммельмана он накрыл их легким жакетом. Теперь вода будет испаряться намного медленнее. На прощанье старик пожал руку пилоту и ободряюще похлопал по спине.

— Иди по ночам, — напутствовал он. — Прежде всего выбирай низины, на высоких местах разводи костры… Спички у тебя есть?

— Да, — ответил Стюрдевант. — Я дойду. Воды хватит надолго.

— Ну, счастливого пути, — пожелал О'Брайен, пожав Стюрдеванту руку.

— Я хорошенько почищу ружье, прежде чем возвратить тебе, — пошутил пилот.

— И шляпу тоже, — в том же шутливом тоне ответил ему О'Брайен.

— Что вам сказать па прощанье? — начал Джеферсон Смит. — Поблагодарить вас за все… Вы — мужественный человек.

— Возьмите вот это.

Грэйс подошла и протянула пилоту большой узел, в котором были дыни. И как только она смогла удержаться от желания съесть их?

Стюрдевант в последний раз обвел их всех взглядом, потом посмотрел на черные утесы, на далекий пик.

— Мы еще увидимся, — сказал он, затем повернулся и зашагал вниз по каньону к пескам, к линии горизонта. Вскоре его уже совсем не стало видно…

Измученные путники охапками носили хворост на вершину утеса. Поднимались они по извилистой тропе, которую О'Брайен тщательно расчистил, сделав относительно безопасной. Утес возвышался рядом с пещерой, где Грэйс непрерывно поддерживала крохотный огонек.

Хворост тщательно укладывали на заранее подготовленные сухие ветки с тем, чтобы можно было быстро поджечь его. Если кто-нибудь из них увидит или услышит звук приближающегося самолета, должен немедленно взбежать на вершину утеса. Возможно, летчик заметит дым, и они будут спасены.

Несколько вечеров подряд Гриммельман разжигал на ночь костер, но к утру, когда становилось холодно, огонь угасал и приходилось разводить новый. К несчастью, осталось всего несколько десятков спичек, которые старик хранил в табакерке. Поддерживать непрерывно сильный огонь было невозможно из-за недостатка хвороста, и в конце концов пришлось сохранять лишь тлеющие угли в нескольких футах от входа в пещеру. Следить за костром поручили Грэйс. Время от времени она подбрасывала сухой хворост и дрова. По вечерам молодая женщина сгребала горячие угли в котелок О'Брайена и вносила в пещеру; так сберегали огонь всю ночь. А утром угли снова выносились наружу. Обязанность ежедневно таскать их туда и обратно превратилась в своеобразную церемонию. Каждый старался принести дров и не возвращаться в пещеру хотя бы без нескольких сухих веток, которыми пополнялись запасы топлива.

— Теперь понятно, почему первобытный человек обожествлял огонь, — заметил как-то Смит в одну из ночей, когда все они сидели у костра.

— И почему он страшился ночи, — добавила Грэйс.