— А солнце? — проговорил Бэйн. — Не забывайте о нем. Будь на то моя воля, я и дьявола облек бы в образ солнца.

Бэйн лежал в спальном мешке недалеко от костра.

— Все было, — продолжал Смит. — Хватало здесь и богов и дьяволов одновременно. Все они имели в достатке и хорошее и плохое в зависимости от того, что приносили им в жертву.

— Уж таковы все боги, — согласился О'Брайен.

— И черти, — добавил Смит и бросил прутик в огонь. Они наблюдали, как он вспыхнул, изгибаясь и потрескивая.

— До чего же мы здесь беззащитны, — проговорила Грэйс. — Солнце палит, не зная жалости, горячий песок обжигает, ночь заставляет дрожать, камни ранят ноги. Когда тени сгущаются, в голову лезут всякие ужасы, над которыми мы непременно посмеялись бы, сидя у себя дома в удобном кресле; мерещатся домовые, привидения, духи.

— Да еще мучаешься мыслями о том, что принесет завтрашний день или будущая неделя, — добавил О'Брайен. — Как-то острее начинаешь понимать, что такое жизнь и смерть. Ведь стоит наткнуться на скорпиона или порезать себе палец, как уже не знаешь, сколько еще останется жить, если, конечно, судьба не смилуется над тобой.

«Мы отрезаны от всего мира, — думал тем временем Джеферсон Смит, пристально глядя на огонь, — и не песками или расстоянием, а одиночеством, страхом, нуждой… О'Брайену не хватает острых ощущений, игры с опасностью. Бэйн почти совсем утратил волю к жизни. А что с Гриммельманом? Стюрдевантом? Наконец, с ним самим, — Джеферсоном Смитом?»

Он подбросил ветку в костер. Спина замерзла, но лицу и рукам было тепло. Попав в Африку, Смит как бы впервые познал самого себя. Он был здесь не столько ученым, сколько человеком, стремящимся проникнуть в глубину своей души. Прошлое африканского народа стало и его прошлым, поэтому осуществляемые им исследования приобрели сугубо личную окраску. Африка была его родиной, а, может быть, и родиной человека вообще. Смита привлекло сюда мучительное желание увидеть эту страну, взглянуть в лицо своим соплеменникам, прикоснуться к великой земле своих предков, вдохнуть ее запахи, прочувствовать ее…

— Мне хотелось бы заглянуть в глубь этих песков, — признался Смит. — Держу пари, что стоит начать копать, как мы обнаружим окаменелости, древние кости, черепа и, вероятно, орудия.

Он зажал в кулаке горстку мельчайших песчинок, и они легкой струйкой потекли сквозь его длинные пальцы.

— Если уж тебе так хочется копать, — проворчал О'Брайен, — то поищи лучше в песке ящериц.

— Первобытные люди жили именно здесь, — продолжал Смит. — В этой части Африки. Тут находили не только человеческие кости и черепа, но и останки тех, кто жил задолго до человека.

Гриммельман кивнул: ему приходилось видеть окаменевшие кости.

— Потерянные звенья? — спросил О'Брайен. Он лежал ничком на песке головой к костру. Глаза его были плотно закрыты.

— Нет, — ответил Смит. — Человекообразные обезьяны или обезьяноподобные люди; нечто среднее между животным и человеком.

— Вроде яванского человека, — высказал предположение О'Брайен; ему смутно припоминалось то, что он когда-то, еще в колледже, читал об этом в учебнике.

— Нет, — возразил Смит. — Яванский человек и неандерталец — это уже люди. Настоящие люди. Найденные же здесь черепа представляют собой нечто иное. Во всяком случае, пока еще далекое от человека.

— А мозг? Такой же, как у нас? — спросил О'Брайен.

— Нет, — ответил Смит. — Похож только скелет.

— Я думала, что у человека прежде всего возник разум, — заметила Грэйс.

— Нет. Сначала он принял вертикальное положение и освободил руки, потом стал пользоваться орудиями труда, — объяснял Смит. — Мозг развился позже.

— А мне казалось, что все происходило иначе, — признался О'Брайен.

— Вот что меня интересует, — обратился Бэйн к Смиту, придвигаясь поближе к костру. — Почему эти «промежуточные» существа не выжили, почему ни одного из них не осталось? Что же произошло?

— Я не специалист в этом вопросе, но полагаю, что все они были уничтожены первобытным человеком, — улыбнулся Смит.

— Почему ты так думаешь? — поинтересовался Гриммельман.

— Потому что биологически они были сродни друг другу, могли обитать в одних и тех же местах, бороться между собой за жизненное пространство и пищу. Человек выходил победителем в этой борьбе.

— В большинстве случаев, — добавил Бэйн.

— Да, большей частью, — улыбнувшись, согласился Смит. — Возможно, что в некоторых областях целые группы первобытных людей были стерты с лица земли более дикими и злобными человекообразными обезьянами. Несколько минут все молчали.

— Вот, по-моему, единственно возможное объяснение, — продолжал Смит. — Потом между человеком и даже наиболее близкими к нему живыми существами, скажем, обезьянами и другими антропоидами, образовалась огромная пропасть. И все, что осталось от нашего прошлого — это несколько костей да осколки черепов. Некоторые из них, кстати сказать, найдены недалеко отсюда.

— В таком случае, — проговорила Грэйс, — пустыня, в которой мы очутились, имеет очень долгую историю.

— Да, очень, — подтвердил Смит.

— Значит, ты считаешь, — откашлявшись, спросил Бэйн, — что мы отличаемся от бабуинов скорее в физическом, нежели в умственном отношении?

— Да. Но это физическое отличие имеет решающее значение, — ответил Смит. — Строение тела препятствует развитию мозга и мышления у бабуинов. У них не выработалась прямая походка. Поэтому обезьяны не используют орудий труда, не знают огня и не владеют оружием. Они зашли в биологический тупик. А люди — нет. И продолжают совершенствоваться.

— А потом человек обратился против тех существ, от которых произошел, и разделался с ними, — заключил Гриммельман.

— Какой ужас! — воскликнула Грэйс.

— Такова историческая необходимость, — продолжал развивать свою мысль Смит. — Надо было идти вперед, и потому пришлось уничтожить все, что встало на пути. Только поэтому человек получил право называться человеком.

— Став прп этом бесчеловечным, — вставил Гриммельман.

— Именно так, — подтвердил Смит. — В этом парадоксе весь человек. Выработавшаяся в нем в процессе борьбы за существование агрессивность может в конце концов уничтожить его самого.

Все опять замолчали, каждый погрузился в свои мысли.

— А первобытные люди? Те, что пришли позднее. Насколько мы отличаемся от них? — спросила Грэйс.

— Разумеется, мы умнее наших древнейших предков, — ответил Смит. — Но люди позднего ледникового периода ближе к нам по своему развитию. Однако в отличие от животных мы превосходим их не в физическом, а в интеллектуальном отношении. Законы, кодексы, этика — все это наше культурное достояние. Мы проявляем заботу друг о друге.

— Иногда, — подумав о Стюрдеванте, вставил Бэйн.

— Да, иногда, — согласился Смит, утвердительно кивнув головой и улыбнувшись.

— Черт побери! — воскликнул О'Брайен. — Пойду-ка я лучше спать. Он поднялся, зевнул и скрылся в темноте пещеры.

О'Брайен заманил в ловушку ящерицу и убил ее длинной палкой, которую выстрогал из высохшей ветки дерева с колючками, каких много росло на песчаной почве каньона. Он поднял рептилию за длинный хвост и долго рассматривал ее. В каньоне, должно быть, обитало несколько видов ящериц, но убитая О'Брайеном принадлежала к наиболее распространенному здесь. Туловище вместе с головой достигало не более двух-трех дюймов, зато хвост был почти шести дюймов длиной. Ящерица имела светло-коричневую окраску с темными пятнами, вдоль спины тянулись четыре узкие красновато-оранжевые линии. Бока имели желтовато-кремовый оттенок. Точно такую же ящерицу незадолго до этого поймал Гриммельман, поджарил на палочке и съел.

Ящерица чем-то напоминала змею. О'Брайен отбросил ее, и она упала на песок животом кверху. Нет, он не мог бы съесть ящерицу ни за что на свете! Дынь и воды было достаточно, а, если посчастливится, он, может быть, подстрелит что-нибудь более путное. Где-то здесь бродят крупные животные, вероятно, антилопы или зебры, приходящие к прудику на водопой. Надо только немного подождать…