О'Брайен пошел к прудику, пытаясь разглядеть еще не стершиеся следы. «Зебры предпочитают приходить к воде по ночам. Может, вернуться и дождаться темноты? — размышлял охотник. — Крупное животное обеспечит их мясом на несколько дней. Ведь они так истосковались по нему!»

Тут же О'Брайен почувствовал приступ голода. Он подошел к прудику, улегся на живот и, сложив ладони ковшиком, принялся жадно пить. Охотник испытывал слабость и головную боль. От голода тупые спазмы в желудке никак не проходили.

О'Брайен грубо выругался, потом поднялся, проверил ружье и направился к раскинувшейся вдали горной гряде. Во что бы то ни стало надо добыть мясо, иначе все погибнут.

Прошло несколько часов. Ко второй половине дня он выбрался из каньона и пошел вдоль хребта. Теперь хорошо просматривались и каньон и тот хребет, с которого они спустились несколько дней назад. Горные хребты напоминали здесь пальцы какой-то громадной руки, протянувшейся над песками. О'Брайен стоял сейчас как раз на ее среднем пальце. В этом месте хребет достигал ширины в двести ярдов и представлял собой невообразимый хаос вздыбленных плит и рыхлых сланцевых пород, на которые у края гребня ступить было опасно.

О'Брайен пересек хребет и попал в новый каньон. Никто из них сюда до сих пер не спускался. А дальше был виден еще один. И в него пока тоже не заглядывали. Они вообще не успели обследовать ни подножья центрального массива, ни отрогов самой дальней гряды, обращенных к пустыне.

Внизу что-то шевельнулось. О'Брайен осторожно поднял бинокль и увидел бабуина, который смотрел на него со злобой и, казалось, что-то возбужденно бормотал. О'Брайен повел биноклем по сторонам. Еще несколько животных с собачьими головами смотрели в его сторону, напуганные появлением человека. Хотя расстояние до обезьян и было слишком велико, О'Брайен понял, что они видят его прекрасно. Он даже помахал им рукой. Животные пришли в страшное возбуждение и, не переставая, ворчали.

О'Брайен устроился поудобнее и долго еще рассматривал обезьян. В свою очередь, и они не оставляли его без внимания, с опаской поглядывая на охотника, но вскоре, по-видимому, успокоились и вновь занялись поиском пищи. Они раскапывали землю под высохшей травой, переворачивали камни. Одна из обезьян вытащила из земли нечто напоминающее морковь.

«Чем же питаются бабуины? — подумал О'Брайен. — Надо спросить у Гриммельмана. Едят ли они дыни? А может, этот похожий на морковку корень тоже съедобен?»

Несколько раз он принимался пересчитывать животных, но они все время передвигались, и О'Брайену пришлось удовольствоваться числом весьма приблизительным: ему показалось, что их не менее двадцати пяти.

Он встал и пошел вдоль хребта по направлению к пику, пытаясь найти более удобное место для спуска. Однако уже через полчаса пришлось отказаться от этого намерения: день уже склонялся к вечеру, а он очень устал. О'Брайен вернулся в свой каньон прежним путем и шел теперь по широкой сухой равнине.

Гриммельман сидел в тени у входа в пещеру.

— Откуда здесь взялись бабуины? — спросил О'Брайен. Он прошел мимо старика в пещеру и, поставив ружье в нишу, вновь вышел наружу, присел на песок, снял ботинки и вытянул горящие от жары и усталости ноги.

— А как мы попали сюда? — Ты же знаешь — несчастный случай…

— Возможно, так было и с ними, — проговорил Гриммельман. — Скажем прямо, это место мало подходит для бабуинов, запасы пищи тут ограничены. Однако имеются и кое-какие преимущества. Я не думаю, чтобы здесь водились леопарды, самые страшные враги бабуинов. И, может быть, несмотря ни на что, тут вовсе не так уж плохо.

— Чем же они питаются? — поинтересовался О'Брайен.

— Всем чем угодно. И мне кажется, бабуины едят даже то, к чему где-либо в другом месте и не прикоснулись бы.

— Значит, они едят дыни, огурцы и клубни, которые ты показал нам…

— Да, — подтвердил старик. — Все. Они питаются тем же, что и мы, но, кроме того, даже и тем, что несъедобно для нас. Они приспособились к окружающим условиям лучше.

— Черт бы их побрал! — воскликнул О'Брайен. — А ведь мы умнее и сильнее!

— Чем?

— У меня есть ружье, а у них — нет.

— Оно им и не нужно.

— Ну, а теперь понадобится, — загадочно улыбнулся охотник.

— Не понимаю…

— Я перестреляю их, — пояснил О'Брайен. Старик потер подбородок и покачал головой. — Стюрдевант говорил мне, — продолжал О'Брайен, — что мясо их несъедобно.

— Он, должно быть, прав, — согласился Гриммельман. — Я об этом как-то не задумывался. Ведь бабуины так похожи на людей, хотя, конечно, люди едят и обезьянье мясо. Съесть обезьяну? Не знаю. Я, например, не дошел еще до такой степени. Слишком уж все это похоже на людоедство.

— Да нет же, я хочу просто перестрелять их, — сказал О'Брайен. — Если обезьяны питаются тем же, что и мы, следовательно, они — наши соперники. Думаю, что запасов пищи здесь хватит только для нас. Зачем же тогда позволять обезьянам поедать их, если можно этому помешать? — Он посмотрел на собеседника проницательным взглядом. — Я вижу, тебе мой план не по душе.

— Ты прав, — признался Гриммельман.

— Почему?

— Потому что не люблю кровопролития. На моем веку его было более чем достаточно. Через всю мою жизнь тянулись убийства… Я устал от них.

— Но это не убийство, а самозащита, — не уступал О'Брайен.

— Так оправдывается всякое убийство.

— Неужели ты хочешь умереть только из-за того, что бабуины пожрут здесь все?

— Нет, конечно. Я хочу жить. Выжить, а потом спокойно умереть на ферме моего брата. И все же не следует уничтожать невинных животных. Убийство всегда остается убийством.

— Это своего рода война, — упорно не сдавался О'Брайен.

— Нет, я не могу с тобой согласиться, — стоял на своем старик.

О'Брайен поднялся и пошел в пещеру. Гриммельман остался один. Он задумался, наслаждаясь прохладой наступающего вечера.

Со всеми ими творилось что-то неладное. Они испытывали какое-то странное чувство, похожее на голод, на малодушие, на стыд… Каждый из них на своем жизненном пути как бы потерял себя, утратил самое ценное, что было в его личности. И вот теперь рука судьбы забросила их в девственную чистоту времени и пространства, в эту пустыню, в эти темные горы, словно предоставила им шанс вновь обрести самих себя.

Каждого из них привели на борт рокового самолета разные обстоятельства.

В О'Брайене всегда жила неутолимая жажда чего-то еще не найденного, какое-то неясное стремление, которое и заставило его приехать в Африку. Бэйн неглупый человек, но, несмотря на хорошее воспитание, бродяга и пьяница. Стюрдевант замешан в грязные дела южно-африканской компании. Он перевозчик черного товара, негров, продаваемых в рабство на рудники. Молодая миссис Монктон — глубоко одинокий человек, живущий без радости, без любви. И вот здесь, вдали от суетной цивилизации, от пагубных привычек и порочных развлечений каждый из них мог найти то, что безуспешно искал в жизни.

Наступил вечер. Все сидели и ужинали у костра возле пещеры. Грэйс Монктон сварила суп. Она взяла медный котелок Стюрдеванта, наполнила его водой и с одобрения Гриммельмана добавила туда все, что они сумели найти днем и хоть в какой-то степени могло пойти в пищу. Сначала гладкий маслянистый корешок, который старик сначала попробовал сам, потом — семена травы и увядший огурец. Когда суп прокипел и остыл, оказалось, что он все же вкуснее, чем просто теплая вода. Поев дынь, все по очереди глотали жиденький суп из котелка.

О'Брайен рассказывал о бабуинах и о своем намерении перестрелять их. Все остальные внимательно слушали.

— Что бы ты ни затевал, ничего не выйдет, — заметил Гриммельман, — тебе не удастся причинить им сколько-нибудь ощутимого вреда.

— Почему же? — удивился О'Брайен. Старик улыбался, и ото разозлило охотника.

— Ты ничего не сумеешь сделать, — продолжал немец. — Бабуины умны и слишком проворны. Стоит им понять, что ты способен убивать с большого расстояния, как они станут держаться вне пределов досягаемости твоего ружья. Бабуины для этого достаточно сообразительны. Известно ли тебе, что египтяне использовали их для выполнения такой простой работы, как, например, сбор хвороста? И что обезьян заменили людьми только тогда, когда оказалось проще использовать труд военнопленных?