В час более поздний он стоял на остановке, ожидая автобуса, который доставит его обратно в Киттур, и наблюдал за жизнью деревни. Он увидел мальчика, яростно крутившего педали велосипеда, к багажнику которого был привязан большой куб льда. Мальчику нужно было доставить лед, пока тот не растаял, а от него уже осталась лишь половина, и теперь у мальчика не было иной цели в жизни, как только поспеть вовремя. Увидел мужчину с наполненным бананами пластиковым пакетом; бананы уже пошли черными пятнами, их надлежало продать, пока они не сгнили. Все эти люди словно говорили Мурали одно и то же. Хотеть чего-то от жизни, говорили они, значит признавать, что срок ее ограничен.
А ему было уже пятьдесят пять лет.
В тот вечер Мурали не сел в автобус, вместо этого он направился к ее дому. И не стал стучаться в переднюю дверь, а просто вошел в дом через заднюю. Сулочана просеивала рис. Увидев Мурали, она взглянула на мать.
Служанка пошла было за стулом, но старуха сказала ей:
— Не надо. — А потом спросила: — Послушайте, вы хотите жениться на моей дочери?
Выходит, старуха обо всем догадывалась. Вечно одно и то же: ты стараешься скрыть свои желания, а они просто-напросто лезут всем в глаза. Величайшее твое заблуждение состоит в том, что тебе удастся утаить от людей то, чего ты от них хочешь.
Он кивнул, избегая ее взгляда.
— Сколько вам лет? — спросила она.
— Пятьдесят.
— Можете вы, в вашем возрасте, дать ей детей?
Он не знал, что ответить.
Старуха сказала:
— И вообще, зачем нам принимать вас в нашу семью? Покойный муж всегда говорил: от коммунистов только и жди беды.
Мурали остолбенел. Тот самый муж, который так восхвалял коммунистов? Значит, эта женщина все выдумала?
И Мурали понял: ничего ее муж о коммунистах не говорил. Эти люди, когда им что-нибудь нужно, лукавят как только могут!
Он сказал:
— Я могу принести вашей семье немалую пользу. Я брамин по рождению, выпускник…
— Послушайте. — Старуха поднялась на ноги. — Прошу вас, уходите, иначе наживете неприятности.
«Но почему? Может, мой возраст и не позволит дать ей детей, но уж счастливой-то я ее определенно сделать могу, — думал он, возвращаясь автобусом домой. — Мы бы вместе читали Мопассана».
Он образованный человек, выпускник Мадрасского университета, с ним так обращаться нельзя. Глаза его наполнились слезами.
Он думал о книгах, о прозе, о поэзии, однако ему казалось, что лучше всего выражают его чувства слова услышанной им в автобусе песенки из фильма. Вот, значит, зачем пролетарии ходят в кино, подумал он. И тоже купил билет.
— Тебе сколько?
— Один.
Кассир ухмыльнулся:
— У тебя что же, ни одного друга нет, старик?
Посмотрев фильм, Мурали написал письмо и отправил его по почте.
А наутро проснулся, гадая, прочитает ли его девушка. Даже если письмо доберется до ее дома, разве мать не выбросит его? Письмо следовало отправить с посыльным!
Предпринять честную попытку — мало. Для Маркса и Ганди этого было достаточно — просто попробовать. Но не для реального мира, в котором он неожиданно очутился.
Проведя час в размышлениях, он написал еще одно письмо. И на этот раз дал уличному мальчишке три рупии, чтобы тот передал письмо девушке, из рук в руки.
— Она знает, что вы приходите сюда, чтобы посмотреть на нее, — сказал ему зеленщик, когда он опять появился на базаре. — Вы ее отпугнули.
«Она избегает меня». Сердце его болезненно сжалось. Теперь он гораздо лучше понимал, о чем поют в кинофильмах. Именно об этом — об унижении, которое испытываешь, проделав долгий путь, чтобы увидеть девушку, и поняв, что она тебя избегает…
И еще он думал о том, что все базарные торговцы смеются над ним.
Каких-то десять лет назад, когда ему было всего лишь за сорок, никто не счел бы неподобающими его попытки сблизиться с такой девушкой. А теперь он — грязный старик; он стал посмешищем — из тех, что встречались в нескольких его рассказах. Похотливым старым брамином, преследующим невинную девушку низшей касты.
Однако те его персонажи были всего лишь карикатурными злодеями, порождениями классового общества; теперь он мог бы обрисовать их куда точнее. Ночью, уже лежа в постели, он записал на клочке бумаги:
«Кое-кто полагает, будто похотливый старый брамин может существовать на самом деле».
«Теперь я знаю достаточно, — думал Мурали, глядя на написанные им слова, — и могу стать настоящим писателем».
На следующее утро в жизнь его снова вернулись разумность и порядок. Нужно было причесаться, проделать перед зеркалом несколько дыхательных упражнений, неторопливо и степенно выйти из дома, прибраться в штаб-квартире Партии, заварить для товарища Тхиммы чай.
И тем не менее после полудня он опять поехал автобусом в Деревню Соляного Рынка.
Он дождался, когда девушка придет на базар, и пошел за ней, осматривая картофелины и баклажаны и украдкой поглядывая на нее. Все это время он ощущал, как потешаются над ним торговцы: грязный старик, грязный старик. И с сожалением вспоминал о традиционной прерогативе, которую предоставляла мужчине Индия, — старая, плохая Индия — о праве жениться на женщине, бывшей намного моложе его.
Утром следующего дня он стоял в кладовке штаб-квартиры, кипятил чай для Тхиммы, и все вокруг казалось ему тусклым, темным, невыносимым: старые кастрюли и сковородки, немытые ложки, грязная старая бадейка, из которой он черпал сахар для чая, — уголья жизни, которые никогда не вспыхивали, никогда не одевались пламенем.
«Тебя одурачили, — говорило ему все в этой комнатенке. — Ты зря растратил свою жизнь».
Он думал обо всех дарованных ему преимуществах: о полученном им образовании, об остром уме, о литературном даре. О «таланте», как назвал его редактор из Майсура.
И все это, думал Мурали, неся в Приемную чай, было потрачено на служение товарищу Тхимме.
Да и сам товарищ Тхимма растратил свою жизнь зря. После ранней смерти жены он так больше и не женился, посвятив себя достижению единственной цели — попыткам поднять пролетариат Киттура на борьбу. В конечном счете дело было вовсе не в Марксе; винить во всем следовало Ганди и Неру. В этом Мурали не сомневался. Гандизм обманул целое поколение молодых людей, и они потратили свою жизнь на пустую суету, на организацию бесплатных глазных лечебниц для бедных, на снабжение книгами сельских библиотек — и это вместо того, чтобы обольщать молодых вдов да незамужних женщин. Старик в набедренной повязке попросту свел их с ума. Ты должен, подобно ему, сдерживать свои вожделения. Даже просто знать, чего тебе хочется, и то уже грех; желание есть фанатизм. И посмотрите, во что обратилась страна после сорока лет идеализма. В совершенный бардак! Может быть, если бы они, молодые люди его поколения, вели себя как последние сукины дети, весь мир уже сейчас уподобился бы Америке!
В этот вечер он заставил себя в деревню не ехать. Остался в городе и еще раз навел порядок в штаб-квартире Партии.
Нет, думал он, второй раз забираясь под раковину, все было не зря! Идеализм молодых людей, подобных ему, изменил и Киттур, и деревни вокруг него. Бедность сельского населения уменьшилась вдвое, оспу удалось истребить, здравоохранение улучшилось раз в сто, возросла грамотность. Если Сулочана умеет читать, так именно благодаря таким добровольцам, как он, благодаря тем самым программам создания бесплатных библиотек…
И тут он замер в темноте под мойкой. Некий внутренний голос проворчал: «Ладно, читать она умеет, — и много тебе от этого пользы, а, идиот?»
Он поспешил вернуться к свету, в Приемную.
Плакат неожиданно ожил. Облики пролетариев, карабкавшихся в небеса, чтобы низвергнуть богов, начали расплываться, меняться. Мурали увидел их такими, какими они были на самом деле, и в нем взбунтовалась целая армия младших чинов — спермы, крови и плоти. Долгое время сносивший угнетение телесный пролетариат восстал и обрел ясный голос, произнесший:
