Жена уронила что-то на кухне, потом покашляла и уронила что-то еще.

— Ну что? — спросил он.

Робкий голос произнес нечто о «гороскопе».

— Заткнись! — рявкнул Ратна. Он махнул фотографией в сторону кухни: — Мне трех дочерей нужно замуж выдать — и эта клятая сучка думает, что я привередничать буду? — И Ратна бросил фотографию на колени астролога.

Тот поставил на ее обороте крестик и сказал:

— Родители мальчика хотят кое-что получить от вас. Подарок.

— Приданое. — Ратна негромко назвал зло его настоящим именем. — Ладно. Я скопил для девочки деньги.

Он вздохнул.

— А вот где я возьму приданое для двух других, одному только Богу и ведомо.

И Ратна, скрипнув от злости зубами, повернулся к кухне и криком призвал женщин.

В следующий понедельник состоялись смотрины. Младшие дочери Ратны принесли поднос со стаканами лимонного сока, и все расположились в гостиной. Лицо Рукмини набелили «джонсоновой» детской присыпкой, волосы украсили гирляндами из цветов жасмина. Она сидела, пощипывая струны вины[17], и пела религиозные стихи, а глаза ее были устремлены в окно, на что-то далекое-далекое.

Отец предположительного жениха, торговец фейерверками, сидел на матрасе прямо против Ратны. Это был огромный мужчина, облаченный в белую рубашку и белый хлопковый саронг, из ушей его торчали, поблескивая, густые пучки серебристых волос. Он кивал в ритм пению, — одобряет, решил Ратна. Предположительная свекровь — еще одно огромное, светлокожее существо — бродила взглядом по потолку и углам гостиной. Предположительный жених походил на отца и светлой кожей, и чертами лица, но был меньше своих родителей и выглядел не столько наследником, сколько домашней зверушкой этой семьи. Дослушав пение до середины, он наклонился к отцу и прошептал что-то в его мохнатое ухо.

Торговец кивнул. Юноша встал и вышел. Отец оттопырил мизинец и показал его всем в комнате.

Все захихикали.

Юноша возвратился, втиснулся между своим толстым отцом и толстой матерью. Младшие дочери Ратны внесли еще один поднос с лимонным соком, толстый торговец фейерверками и его супруга взяли по стакану; юноша тоже взял стакан — похоже, лишь для того, чтобы не отстать от родителей, — отпил из него. И, едва оторвав стакан от губ, пристукнул отца пальцем по плечу и снова прошептал ему что-то на ухо. На этот раз отец состроил недовольную гримасу, однако юноша все равно выскочил из гостиной.

Торговец фейерверками, желая, видимо, отвлечь всеобщее внимание от сына, скрипучим голосом спросил у Ратны:

— Друг мой, не найдется ли у вас биди?

Обшаривая кухню в поисках пачки биди, Ратна увидел сквозь зарешеченное окно, как предположительный супруг его дочери обильно поливает мочой ствол росшего на заднем дворе дерева ашоки.

Нервный малый, улыбнувшись, подумал Ратна. Ну да это всего лишь естественно, подумал он, уже ощущая некоторое расположение к пареньку, которому предстояло вскоре войти в его семью. Все мужчины нервничают перед свадьбой. Юноша, похоже, закончил: встряхнул пенис, на шаг отступил от дерева. И вдруг замер на месте. А миг спустя откинул назад голову и словно бы начал глотать, точно утопающий, воздух.

Вечером в дом заглянул сват, доложивший, что пение Рукмини торговцу фейерверками, похоже, понравилось.

— Вам лучше поспешить со свадьбой, — сказал сват. — Через месяц стоимость аренды свадебного зала начнет… — и он повел ладонями вверх.

Ратна кивал, но как-то рассеянно.

На следующее утро он доехал автобусом до Зонтовой улицы и, миновав магазин, в котором продавали мебель и вентиляторы, отыскал заведение торговца фейерверками. Толстяк с волосатыми ушами восседал на высоком табурете перед стеной, заставленной штабелями картонных петард и ракет, — ни дать ни взять посланник бога огня и войны. Будущий новобрачный тоже находился в магазине — сидел на полу и, слюня пальцы, листал толстый гроссбух.

Толстяк ласково пнул сына ногой:

— Этот человек скоро станет твоим тестем, что же ты не здороваешься с ним? — И улыбнулся Ратне: — Мальчик застенчив.

Ратна попил чаю, поболтал с толстяком, не спуская при этом глаз с юноши.

— Пойдем со мной, сынок, — наконец сказал он. — Я хочу показать тебе кое-что.

Они шли по Зонтовой улице, не говоря друг другу ни слова, пока не достигли баньяна, росшего рядом с храмом Ханумана; Ратна жестом показал, что им следует присесть в тени этого дерева. Он попросил юношу сесть спиной к улице — так, чтобы оба они смотрели на храм.

Некоторое время Ратна предоставлял юноше говорить о том о сем, а сам вглядывался в его глаза, уши, нос, губы и шею.

А потом вдруг схватил его за запястье:

— Где ты отыскал толстую проститутку, с которой сидел?

Юноша попытался встать, но Ратна стиснул его запястье покрепче, давая понять, что удрать ему не удастся. Юноша повернулся лицом к улице, словно моля ее о помощи.

Ратна сжал запястье еще сильнее:

— Где ты сидел с ней? У дороги, в отеле, за каким-нибудь зданием?

И он вывернул запястье.

— У дороги, — выпалил юноша и обратил к Ратне лицо, по которому видно было, что он того и гляди расплачется. — Как вы догадались?

Ратна закрыл глаза, шумно выпустил из груди воздух и отпустил запястье.

— Придорожная шлюха, — сказал он и ударил юношу по щеке.

Юноша заплакал.

— Я посидел с ней всего один раз, — сказал он, одолевая рыдания.

— И одного хватит. Ты чувствуешь жжение, когда мочишься?

— Да, чувствую.

— Nausea?[18]

Юноша спросил, что означает это английское слово, и, получив объяснение, сказал «да».

— Что еще?

— Мне все время кажется, что у меня между ног застряло что-то большое и твердое, похожее на резиновый мячик. И голова иногда кружится.

— У тебя встает?

— Да. Нет.

— Как выглядит твой пенис? Он черный? Или красный? Крайняя плоть распухла?

Прошло полчаса, а эти двое так и сидели под баньяном лицом к храму.

— Умоляю вас… — юноша сложил ладони, — умоляю.

Ратна покачал головой:

— Придется отменить свадьбу — что мне еще остается? Позволить, чтобы и моя дочь получила эту болезнь?

Юноша смотрел в землю — так, точно все доводы у него закончились. На кончике его носа серебристо поблескивала капля.

— Я погублю вас, — тихо сказал он.

Ратна вытер ладони о саронг.

— Это как же?

— Скажу, что девушка уже спала с кем-то. Что она не девственница. Поэтому вы и отменили свадьбу.

Одним быстрым движением Ратна схватил юношу за волосы, отдернул его голову назад, подержал и ударил о ствол баньяна. А затем встал и плюнул ему в лицо.

— Клянусь богом, который сидит в этом храме, если ты скажешь так, я убью тебя своими руками.

Начиная с этого дня речи, которые Ратна произносил у Даргаха, стали особенно пылкими; он громово витийствовал, рассказывая собиравшимся вокруг него молодым людям о грехе и болезни, о том, как бактерии поднимаются из половых органов — через соски в рот, в глаза, в уши, пока не доберутся до носа. А затем показывал фотографии — изображения гноящихся, покрасневших гениталий, изображения черных, раздувшихся, как бы обугленных, точно на них плеснули кислотой. Над каждым снимком красовалось лицо больного, глаза его были прикрыты черным прямоугольником, как у жертвы изнасилования или пыток. Таковы последствия греха, объяснял Ратна, а искупление и спасение от них могут дать только волшебные белые таблетки.

Прошло три месяца. Одним утром, стоя на обычном своем месте за белым куполом, Ратна кричал на Стоунхендж из молодых людей и вдруг заметил лицо, заставившее его сердце дрогнуть.

А после, когда лекция закончилась, Ратна снова увидел это лицо, но уже прямо перед собой.

— Что тебе нужно? — прошипел Ратна. — Слишком поздно. Я выдал дочь замуж. Зачем ты явился сюда?

Он сложил стул, сунул его под мышку, побросал свои снадобья в красный чемоданчик и зашагал к улице. Его нагнали торопливые шаги. Юноша — сын торговца фейерверками — заговорил, задыхаясь: