— Напрасно вы надеетесь убедить Азми расстаться с Приречьем, — сказал генералу посол перед его отъездом из Бахраза. — На этот счет у него есть совершенно точные указания от короля, премьер-министра и всех прочих. Да он и сам вовсе не хочет трогаться с места! И не воображайте, что он боится Хамида. Он прекрасно знает, что стоит ему увести из Приречья хоть часть своих солдат, и завтра же там вспыхнет революция. Будем смотреть на вещи трезво, Мартин: все в этой стране идет прахом. Если мы хотим спасти положение в пустыне, мы должны сделать это сами, с помощью военно-воздушных сил или наземных войск, если понадобится.

Но генерал Мартин считал, что прямая интервенция Великобритании чревата опасностями, и твердо решил добиться от Азми, чтобы он двинул часть своих легионеров к Джаммарскому аэродрому и тем обеспечил хотя бы его защиту. Конечно, нельзя было забывать о напряженном положении внутри страны; но с крестьянами и городскими рабочими в случае каких-нибудь беспорядков не так уж трудно справиться. Вот Хамид день ото дня становится опаснее; а ведь не будь Азми таким неповоротливым, жирным увальнем, сейчас он еще мог бы несколькими блиц-рейдами в пустыню разбить Хамида.

— О Хамиде позаботятся наши бомбардировщики, — успокоительно заверил генерала Азми. — И английский нефтепровод пусть вас не беспокоит. Наши патрули надежно охраняют его от любого набега кочевников.

— Не в нефтепроводе дело, — сказал генерал. — Меня вообще беспокоит положение на окраине пустыни. Гордон сейчас здесь, и он усиленно подбивает племена Камра и Джаммара на какие-то совместные действия. Полагаю, что речь идет об аэродроме. А там наступит очередь и нефтепромыслов.

— Помилуйте, генерал, — возразил Азми с той вкрадчивой, но враждебной учтивостью, которая выработалась у арабов в долголетнем общении с англичанами. — Джаммар и Камр никогда совместно действовать не будут. Это исключено. Даже восстание не объединит их.

— Я в этом не уверен. А Гордон… — генерал сокрушенно покачал головой, произнося это английское имя.

Лицо у Азми, было очень мясистое и очень смуглое. Подпертое высоким воротником мундира, оно выпячивалось вперед, как будто было выдавлено из шеи. Когда генерал Мартин запнулся, упомянув о Гордоне, откуда-то из жирных складок этого лица быстро глянули на него маленькие черные глазки. В их взгляде сквозило презрение, скрытая издевка над внезапным замешательством генерала — замешательством, происходившим, быть может, от того, что генералу было стыдно за англичанина, который здесь, в Аравии, шел против англичан.

— Не стоит чрезмерно расстраиваться из-за Гордона, генерал, — проговорил Азми-паша, сверля собеседника своими глазками. — Это просто авантюрист.

— Вы его недооцениваете! — резко возразил генерал. — Это человек, который абсолютно уверен в правоте своего дела. И во всяком случае он поступился своими личными интересами ради служения этому бунту племен.

Азми съежился, ощутив колкость заключенного в этих словах намека. — Я, в сущности, совсем не знаю Гордона.

— На вашем месте я бы постарался узнать, — заметил генерал с достоинством, приличествующим его сединам. — Ведь это человек, против которого вам здесь придется бороться, и человек, надо сказать, недюжинный.

В последнем замечании Азми усмотрел чисто английское хвастовство и попытку сравнить Гордона с ним, Азми, — причем генерал с обычным высокомерием англичанина считает, что они несравнимы. — Может быть, вам удалось бы убедить Талиба и бедного Юниса не идти против Бахраза, — сказал он генералу. — Если они согласны слушать Гордона, то уж наверняка послушают такого старого своего английского друга, как вы.

С «английским другом» Азми явно перестарался, но генерал никогда не считал нужным вдаваться во все психологические сложности отношения бахразцев к англичанам. Тем более, если дело касалось Азми, который всегда относился к ним с некоторым ехидством, потому что получил образование в Англии и очень злился, что он не англичанин. А может быть, тут играла роль его жена: он был женат на сухопарой, похожей на швабру англичанке, которая жила в городе Бахразе и разводила пчел в своем саду, где было душно от слишком большого количества цветов. Весь Бахраз смеялся над ней. Целыми днями она торчала в саду у всех на глазах, и ни один бахразец не проходил мимо без того, чтобы не отпустить какую-нибудь лихую шутку насчет ее длинной костлявой фигуры, причудливого костюма и непонятного пристрастия к пчелам, собакам, кошкам и другим особенно плодовитым существам. Обида нет-нет да и прорывалась в поведении Азми, но генерал относился к этому снисходительно, зная все неприятности, которые толстому паше приходилось терпеть из-за жены.

— Правда, почему бы вам лично не съездить к шейхам окраины? — снова начал Азми, на этот раз вполне серьезно. — Меня они и слушать не станут.

— К бедному Юнису я, пожалуй, съезжу, — сказал генерал. — Что касается Талиба, то с ним, по-моему, не стоит связываться. Это прохвост, способный на любые гадости. И, во всяком случае, ему нельзя доверять. Юнис из Камра — другое дело: он человек разумный и миролюбивый и всегда хорошо к нам относился. Возможно, он прислушается к нашим доводам.

Азми вздохнул так глубоко, что его кожаный пояс заскрипел. Он подумал с минуту, потом сказал: — Увеличьте немного нефтепроводное отчисление — и бедный Юнис станет шелковым. Можете вы пойти на это?

Нефтепроводным отчислением назывались деньги, которые англичане выплачивали Юнису за то, что нефтепровод проходил по территории Камра. Это было, в сущности, небольшое пособие. Одно время его выплачивали и Талибу, но потом прекратили, потому что старый разбойник никогда не выполнял своих обязательств.

— Тут вопрос не в деньгах, — ответил генерал. — Юнису нужно доказать, что восстание племен ничего не даст ему. Он просто обязан соблюдать лояльность по отношению к Бахразу, и нужно ему это внушить.

Азми громко рассмеялся. — Юнис слишком беден, чтобы думать о лояльности, генерал. Будь у меня деньги, я бы сам к нему поехал и подкупил его. Талиб — другое дело. Но к Талибу, насколько мне известно, поехал ваш друг, мистер Фримен…

— Фримен? Что он тут делает? Когда он поехал к Талибу?

Лукавый Азми наслаждался произведенным эффектом. — С месяц тому назад он явился ко мне и попросил дать ему провожатого. Он сказал, что едет уговорить Талиба не идти против Бахраза, что предложит ему от нашего имени оружие и продовольствие за помощь, которую он нам может оказать.

На какой-то миг генерал не смог скрыть своего возмущения этой ведомственной конкуренцией в недрах английской дипломатической службы. Какого черта Фримен является сюда и затевает какие-то переговоры с Талибом? Правда, заигрывание с прохвостами вполне в духе ведомства, в котором подвизается Фримен. Эти недоросли в роли политических агентов своей игрой в заговоры и контрзаговоры только вредят делу. И при этом агенты типа Фримена ни перед кем не отвечают за свои действия — ни перед министерством иностранных дел, ни перед военным министерством, ни даже перед посольством. Просто молодые дурни, привыкшие поступать так, как им взбредет в голову.

— А разве вы не знали о приезде мистера Фримена? — невинно спросил Азми.

— Знал, конечно, — сердито солгал генерал Мартин. — Я только не знал, что он уже здесь.

— Мистер Фримен подвергает себя большой опасности, разъезжая вот так по пустыне, — сказал Азми. Он вынул пачку американских сигарет и предложил генералу, но тот отказался; тогда он закурил сам. Курил он так же, как и говорил, часто останавливаясь, чтобы перевести дыхание. — Ну, может быть, Гордон приглядит за тем, чтобы с ним ничего не случилось.

Генерал не ответил. Он сильно сомневался, станет ли Гордон «приглядывать» за тем, чтобы с Фрименом ничего не случилось. Одно дело — открыто и честно через посредство Хамида пригласить Гордона для разговора, как поступил сам генерал. И совсем другое дело — рыскать по Джаммарской пустыне и заводить интриги у Гордона за спиной. Гордон — англичанин, но в нем много от дикости араба. Фримен — человек совсем другого типа, и можно сказать наперед, кто из них двоих выйдет победителем из этой борьбы за Джаммар, требовавшей от противников хитроумия и силы. Фримену со всем его золотом (а у него наверняка есть золото: это единственное средство воздействия, которым пользуются такие политические агенты, оно им заменяет ум и обыкновенную порядочность) — Фримену со всем его золотом далеко до Гордона. И генерал поймал себя на том, что эта мысль вызывает у него улыбку.