— Объятиями! Еле вырвался!

Новер испытующе взглянул на Филиппа и скорбно вздохнул. Что-что, а вздыхать он был мастер. Вздохи его носили тончайшие оттенки и содержали разнообразнейшую палитру чувств. Филиппу стало жалко Новера. Старик его любил. Впрочем, так же к нему относилась и Нина Павловна, жена Новера, и другие соседи — Жизневы, одинокие пожилые люди.

Филипп подошел к тахте и сел на валик. Затем резким взмахом руки закрутил колесо велосипеда. Спицы слились в прозрачный мерцающий круг.

— Вы знаете, я вчера видел… Сатурн.

— Это который кинотеатр?

— Нет. Это которая планета.

Новер промолчал. Он, вероятно, собирался вздохнуть, но передумал.

— Где ж вы его видели?

— Представьте себе, в небе. Точнее, в космосе… Вот так, как сейчас вижу вас.

Новер недоверчиво вздохнул:

— Ну и что?

— А то, что в мире существует Сатурн. В мире существуют люди, которые о нем знают больше, чем я о вас, хотя вижу вас уже двадцать три года. Существуют совершеннейшие приборы, электронные счетные машины, космические корабли, гидростанции, батисферы, турбореактивные самолеты и еще великое множество изумительных вещей, о которых вы и понятия не имеете. Все это придумали люди…

Филипп поднес руку к мерцающему кругу. Больно полоснув пальцы, прозрачный круг мгновенно превратился в спицы велосипедного колеса. Пыльного и грязного.

— И наряду с ними живут люди, которые работают в отделе техконтроля. Они занимаются тем, что ничего не придумывают. Есть заводы, где это поняли и отказались от услуг таких людей. Об этом даже писали в газетах. И потом я — конструктор! Понимаете?! С какой стати я должен заниматься не своим делом? Не для этого я учился.

Новер выслушал Филиппа с величайшим вниманием. Так обычно слушают старики пенсионеры. Им некуда спешить. Он вытащил из бокового кармана вельветовой куртки серый платок и протяжно высморкался.

— Слушайте, Филипп… У меня есть нужный человек…

Новер сделал паузу, чтоб посмотреть, какой эффект произведет его заявление. Эффекта не было. Новер вздохнул и продолжал:

— Я чувствовал, что он нужный человек, и проиграл ему подряд три партии в шашки в Михайловском саду. Надо ж его было расположить к себе. Так вот он служит при каком-то заводе. Он вас устроит.

Филипп в недоумении посмотрел на Новера. Но в следующую секунду он откинулся спиной к стене и расхохотался. Он представил того, кто «служит при заводе», с клочком ваты в огромных, как раковины умывальника, ушах.

Филипп хохотал.

— А вы действительно ему проиграли в шашки из-за меня или просто проиграли?!

— Говоря по совести, — добродушно, не видя подвоха, пояснил Новер (предварительно вздохнув), — первые две партии он выиграл, но когда мы играли третью, у меня появилась мысль…

Филипп хохотал. Ему показались нелепостью все его переживания, сомнения. Он не знал, чем объяснить, но им овладело странное чувство легкости. Так он себя чувствовал, когда стоял на пулковском холме. Какая великая трагедия, если даже Новер может ему помочь! Добрый старый Новер, терпеливо простаивающий в очередях в ожидании «Вечерки» с неизменным молочным бидончиком, отставной артист императорских театров, добряк и интеллигент.

Филипп продолжал хохотать.

— Хорошенькое дело — он смеется, — улыбнулся Новер, заражаясь смехом Филиппа.

Старик был рад, что Филипп повеселел, хотя и несколько оскорбился таким пренебрежением к своей идее.

Хрипло проворчал дверной колокольчик.

— Это Додэ, — старик засуетился, вылез из «своего» кресла. — Интересно, она заплатила за квартиру или приехала в такси?

Он направился открывать.

Через минуту Новер вошел в комнату без стука (просто невероятно). По его лицу Филипп понял, что случилось что-то чрезвычайное.

— К вам… дама.

Старик был взволнован. Судорожным жестом он оправил замусоленные края вельветки и пригладил реденький седой ежик, делая при этом страшные глаза. Филипп понял, что нужно привести себя в порядок. Но не успел.

В комнату ворвалась Кира. Она впервые была у Филиппа дома. Старик учтиво и гордо повернулся к ней, галантно шаркнув ножкой.

— Я знала, что звоню не в твой звонок. Но мне так захотелось подергать тот ржавый допотопный колокольчик. Я ничего не могла с собой поделать, — громко объявила Кира.

— Ничего, ничего. Все в порядке, — бормотал Новер.

— Познакомьтесь. Это наш сосед, Феликс Орестович.

Новер вытянулся. Казалось, еще секунда — и он свалится как подкошенный. Его сухонькая голова гордо откинулась назад.

— Ковальский!

Кира ответила.

Филипп шумно втянул в себя воздух.

— Феликс Орестович! У вас ничего не стоит на плите?! Пахнет гарью. Или мне показалось?

Извинившись перед Кирой, Новер медленно и величаво пошел к двери. Дверь за ним захлопнулась, и послышалась частая дробь шагов. Новер бежал спасать молоко.

— Забавный старикан, — улыбнулась Кира. — Девятнадцатый век.

— Сосед. Их двое — муж и жена. Вместе им лет сто сорок. Бывшие артисты. Ее фамилия — Дуда, она белоруска. Подпольная кличка — Додэ. А он поляк. Подпольная кличка — Новер.

— Подпольная кличка?

— Ну, псевдоним. «Додэ и Новер». Звучит! Оркестр, туш! Любимцы Парижа, Лондона и Конотопа… У нас, и только у нас! Ангажемент на весь сезон в театре «Аквариум».

Кира прошла в глубь комнаты и остановилась. Она оценивала увиденную картину:

— Центральное место вернисажа занимала картина наиабстрактнейшего Филиппа Круглого под названием «Лето одинокого мужчины, или Мама в отпуске». В подъезде я видела ящик с известью. Может быть, поставить его на сервант? Как символ «негашеного» духа художника-бунтаря?!

Филипп снял с тахты велосипед, распахнул дверь, выкатил велосипед в коридор и прислонил его к стене.

В дверях кухни показался Новер. В его вытянутых руках тускнела кастрюля.

— Почти половина убежала, — доверительно произнес Новер и вздохнул. — Додэ скажет, что я бесполезный мужчина. Что ж, она права. Кстати, дама передала по телефону, что она собирается зайти к вам. Мне надо было сказать раньше, но вы были не в настроении…

Новер, стараясь не задеть велосипед, прошел в свою комнату.

Филипп вернулся.

Кира приводила в порядок стол. Она развернула старую газету и складывала в нее помидоры.

— Во-первых, принеси мне мамин халат или старое платье, — обратилась она к Филиппу. — Во-вторых, сядь куда-нибудь и расскажи о заводе. В-третьих, на восемь у меня билеты в кино. После кино я уеду в Сестрорецк. Все! Действуй!

— Брось ты! Ни к чему.

— Филипп!

— Ну, если это тебе доставит удовольствие…

Он раскрыл шкаф.

— Повторяю: я согласна на старое платье.

Платье нашлось.

Попросив Филиппа выйти, Кира переоделась и прошла на кухню. Бегло осмотрела хозяйственные возможности Круглых, отобрала какие-то тряпки, сполоснула под краном половую щетку, поставила на газ ведро воды, бросив предварительно туда горсть соды.

— Теперь приступим! Ты должен выполнять мои указания.

Филипп кивнул. Они вернулись в комнату.

— Поначалу достань все из серванта. Протирай сухой тряпочкой и ставь на место. Старайся расставлять посуду в таком порядке, как расставляла мама. Не забудь обтереть сервант. И не разгрохай что-нибудь.

Филипп посмотрел на сервант. Работы на час или два. Собственно, кто ее просил соваться в эти дела? Лично он хотел поесть и завалиться спать.

— Слушай, Кира, может, бросим? — сдерживаясь, произнес он.

— Ну как там на заводе?

— Здесь на весь вечер работы.

— А как коллектив? Ничего?!

Коллектив! Завод! Отдел! Откуда он знает, как коллектив?! Ничего, наверно. Известно, что коллектив бывает отличный или здоровый. Плохие и больные бывают индивидуумы.

Филипп подошел к серванту. Рюмки и фужеры стояли пыльные и заброшенные. Он взял одну. На ее месте остался ровный круглый след.

— Так вот. С завтрашнего дня я работаю в отделе техконтроля.

— Как интересно.