— Нажми! — крикнула Кира и помахала рукой. Она начала, спускаться с холма. Видны были ее плечи и голова.

Филипп подошел к гранитной плите.

Белая лестница спадала вниз, к асфальту. Шоссе ровной лентой тянулось в сторону множества желтых точек на горизонте. Там был Ленинград.

Вдруг воздух у его лица дрогнул, и в то же мгновение возник и стал нарастать свистящий грохот. Слева от Филиппа, обозначив зелеными и красными огнями контуры, поднимался самолет. Вначале он был где-то ниже Филиппа, потом пронесся над ним. Потом грохот стал глуше, и воздух больше не вздрагивал…

Обитая кожей дверь напоминает матрац от дивана, поставленный на попа. Черная дощечка с золотистыми буквами: «Директор».

Филипп больше часа изучал дощечку. А что, если от слова «ДИРЕКТОР» отнимать по букве?! «ИРЕКТОР» — чепуха, «РЕКТОР» — Филипп отлично знал высокого старика, занимавшего такую красивую должность в институте. «ЕКТОР» — чепуха. «КТОР» — заменить «К» на «Ф», получится газ из группы галогенов, «ТОР» — тип американских ракет…

Возле окна — большой стол. За столом худенькая пожилая секретарша. Она то и дело по-птичьи наклоняет голову и секунду прицеливается к чернильнице, затем стремительна макает перо. Точно клюет. Филипп загадал: когда она клюнет чернильницу десять раз, его примет директор. Секретарша клевала третий десяток, а дверь была безнадежно захлопнута.

— Может быть, они там умерли? — произнес Филипп, рассчитывая на сочувствие секретарши.

Та хранила молчание, всем своим видом подчеркивая неуместность шутки, и продолжала доклевывать третий десяток или четвертый…

Скучно до обалдения. Поначалу он волновался, теперь перестал. Надоело! Собственно, что они могли ему сделать?! Он сюда пришел «не с улицы» — по распределению. Пусть попробуют отказать! Это начальник отдела кадров полагает, что он ребенок, которому можно утереть нос.

Утром он направился в отдел кадров. Начальник, женщина в глухом синем платье, недовольно просмотрела его документы (Филипп оторвал ее от беседы с машинисткой). Затем вернула ему диплом и объявила, что произошла путаница: завод требовал двух специалистов, прислали трех. Двое уже оформлены. Она повернулась к машинистке и вспомнила, что в прошлом году тоже были неприятности с распределением. Потом она высказала догадку, что кого-то из трех, вероятно, назначили по блату. Она ведь не сумасшедшая и помнит, что затребовала двух. В крайнем случае можно поднять документы. Тогда Филипп спросил, что ему делать. Женщина порекомендовала обратиться в комиссию по распределению, так как у нее на заводе по конструкторскому отделу штатное расписание закрыто. Филипп ответил, что пойдет к директору завода. Женщина высказала соображение, что директор не волшебник, он не может раздувать штатное расписание, и вряд ли из Филиппа получится дельный конструктор, если он не понимает таких элементарных вещей. Вот каким было положение дел…

Филипп перевел взгляд с секретарши и прочел слово «ДИРЕКТОР» справа налево: «РОТКЕРИД». Чепуха! Может быть, пойти поискать кого-нибудь из ребят? Левку или Женьку. Посоветоваться…

Дверь-матрац вздрогнула и приоткрылась, послышалась торопливая разноголосица фраз. Филипп приподнялся и незаметно вытер вспотевшие вдруг ладони о брюки. Однако дверь зло захлопнулась, чтоб через минуту распахнуться и выпустить двоих мужчин — полного и худощавого. У полного под мышкой был зажат портфель, у худощавого — пачка отсинькованных чертежей.

— Вам хорошо! Вы пишете на чертеже одно слово: магниевый сплав, и умываете руки, — говорил полный. — А где его достать?! Будто нельзя заменить дюралем…

— Знаете что?! Переходите работать к нам! — ответил худощавый. — Ваша стихия — конструкторский отдел, а не снабжение.

— Было бы больше пользы, — ответил полный и демонстративно отвернулся к секретарше.

Худощавый окинул его мягкую спину злым взглядом и вышел. Полный снял телефонную трубку, бережно раскрыл ветхую, как студбилет третьекурсника, записную книжку и набрал номер.

Раздался щелчок селектора.

— Гена Казимировна, пропустите ко мне инженера Круглого.

Филипп встал и пошел к двери. «Почему Гена, а не Генриетта?» — вяло подумал он. Такое состояние бывает на пороге экзаменационной аудитории.

Директор, взъерошенный человек с широким загорелым лицом, сидел на подлокотнике кресла. В одной руке он держал сигарету, в другой — раскрытый диплом Филиппа.

Филипп поздоровался. Бросив быстрый взгляд на Филиппа, директор кивнул ему:

— Здравствуйте! Садитесь!

Филипп сел.

Первый раз в жизни он попал в кабинет директора завода… Два широких окна. В простенке чертежный лист с каким-то графиком. У стены — диван. Над диваном прибитое к стене знамя. Приглядевшись, Филипп увидел шлиц от винта — знамя было привинчено. За тремя длинными витражами — фотографии приборов. Над фотографиями даты: 1934–1962 гг. В углу под накидкой телевизор. На небольшом столике селектор и четыре телефона.

Филипп перевел взгляд на директора. Тот смотрел на него. Филипп смутился. У него мелькнула мысль: «Смотрит на меня, а думает черт знает о чем». В следующую секунду он понял, что не ошибся. Директор наклонился к микрофону селектора:

— Гена Казимировна, закажите разговор с Москвой. На пятнадцать часов.

«Теперь думает обо мне». — Филипп стал пристально разглядывать телефоны.

— А что, Бутусов еще читает лекции? — спросил директор. Голос у него был глуховатый.

Филипп ожидал какого угодно вопроса, только не о Бутусове.

— Читает… Вернее, читал. Теперь консультирует дипломников.

— Чудаковатый старик. У него ведь была астма… А Степан Власыч? Жив еще курилка?

— Вахтер?

— Этот вахтер примечательней некоторых профессоров. Вы, наверно, знакомы с подпольной библиотекой светлейшего князя Степана?

Филипп никаких «светлейших князей» не знал, в чем он, помедлив, признался. Директор удивился и рассказал:

— В начале блокады институт эвакуировали в Барнаул вместе с фундаментальной библиотекой. Часть устаревших книг была оставлена. Степан Власыч наотрез отказался от эвакуации и книги эти перенес к себе на чердак. Представляете?! Около трех тысяч томов… Все годы блокады он берег книги. Зимой, когда люди ценнейшими изданиями топили печи, ни один листок не был вырван из старых книг. Больше того, Степан Власыч перерубил всю свою мебелишку, подсушивая плесневеющие тома. Это был подвиг!.. После эвакуации институт вернулся в Ленинград, у Степан Власыч привез на двух грузовиках свое богатство. Но дирекция библиотеки объявила, что книги были специально оставлены из-за ненадобности и вообще негде их держать. Старик был потрясен! Эта весть молнией облетела институт. Я тогда, демобилизовавшись, учился на третьем курсе. Мы решили пользоваться книгами Степана Власыча… Разложили их в определенном порядке на его чердаке. Составили каталоги, формуляры. Каждый экземпляр отметили виньеткой: «Из подпольной библиотеки светлейшего князя Степана»… Неужели вы не слыхали про эту историю?!

Зазвонил один из телефонов. Филипп посмотрел на столик. Интересно, как он найдет нужный.

Директор поднял трубку телефона, стоящего у самого селектора. Звонок прекратился.

«Нюх», — решил Филипп и устроился поудобней на стуле. Смущение первых минут прошло. Он почувствовал, что директор ему симпатизирует. Он знал, что внушает людям симпатию к себе. Чем-то. Какая разница, чем. Филипп над этим не задумывался, он это просто чувствовал.

— Вы, очевидно, забываете про конец месяца? — спокойно, отделяя каждое слово неуловимой паузой, говорил в трубку директор.

— Так вот, если к вечеру не выйдет седьмая сборка — мне придется действовать за вас…