— Ну, а как он тебя приручил?
— Никак… Я отделываюсь шутками: и не совсем так, чтоб очень, и не совсем очень, чтобы так… А вообще, надоело лизать! Ничтожеству!
Филипп усмехнулся. Стас сидел злой и раздраженный. Тогда, в «Святом Себастьяне», он выглядел куда уверенней. Его что-то расшевелило. Неужели мои неприятности?!
— Ну, а порядочные люди с Терновским сталкивались?
Теперь усмехнулся Стас. Ему нечем защищаться, он сам раскрылся перед Филиппом.
— Сталкивались. Съедал их шеф. Уходили. С Терновским трудно бороться. Директорам он нужен. С таким начальником ОТК любой план вытянешь… Иногда даже страшно за него — такую продукцию выпускает. И не боится. Сказывается школа: главное — цифра. Не знаю, как Корнев с ним сработается… Что-то нервничает шеф.
…Потом они сидели по разным углам и курили. Молча. Стас направлял папиросный дым на чашку. Но, не достигнув чашки, дым обессилено расползался в стороны.
— Знаешь, слушая твои истории, мне захотелось еще раз схлестнуться с Терновским. Второй, третий… Чтобы он понял, какая он скотина, — произнес Филипп. — И не просто схлестнуться, а так, чтобы всем доказать… Ведь за что-то мы должны отвечать. Или пресмыкаться?!
Стас молчал. Филипп искоса оглядел Стаса и тоже замолчал.
В коридоре раздался звонок. Послышались шаги. Кто-то из соседей пошел открывать.
— Мне будет жаль, если ты уйдешь с завода, — вдруг произнес Стас.
Дверь приоткрылась. Показалась голова Новера.
— К вам приятель, — сказал Новер и скрылся.
В комнату вошел Левка. Филипп встал. Он искренне обрадовался. Филипп понимал, каких усилий стоило Левке прийти к нему. Все это время Левка избегал встреч с Филиппом. Это ему удавалось… И вот пришел. Сам! А глаза по-прежнему грустные. Как тогда, на остановке троллейбуса.
— Ты напоминаешь княжну, что зашвырнул Степан Разин, — произнес Стас.
Левка не стал разубеждать Стаса и сел.
— Маркелову предложили убираться из отдела, — объявил Левка. Новость впечатления не произвела. Филипп и Стас молчали. Левка переждал и добавил: — Вначале Маркелов сказал: «Ну и хрен с вами», а когда узнал, что директор в трудовую книжку заносит истинную причину увольнения, начал доказывать, что он молодой специалист. Что не имеют права… Целый день в отделе дебаты…
— Между прочим, Филипп тоже увольняется, — заметил Стас.
Левка несколько секунд в упор рассматривал Филиппа.
— Уму непостижимо! — наконец выкрикнул он и встал. — Струсил! Как баба! Как последний ренегат! — Левка обожал громкие слова. Это его страсть. Но вдруг он притих, словно споткнулся. — Понимаете, мальчики… Мы взрослые люди. А это кое-что значит. И если взрослые люди, дельные и здоровые, тушуются перед всякой сволотой здесь, у себя в стране…
— На своей планете, — подсказал Стас.
— И нечего иронизировать. С помощью таких шуточек да таких шутников и держится эта сволота…
Расстроенный Левка сел. В комнату вновь проник вежливый голос Новера, вконец спутав высокие Левкины мысли.
— Филипп, вы оставили горящей конфорку… Но я ее погасил, не волнуйтесь.
— Спасибо, — ответил Стас и добавил в сторону закрывшейся двери: — Наверняка язвенник! Слушай, он решил, что у тебя неприятности из-за бубновой дамы. Он надеялся отлично гульнуть на свадьбе, а?
Филипп не ответил. Он так не хотел, чтобы сейчас, в присутствии Левки, заговорили о Нине. Но Стасу было все равно. Он ни о чем не догадывался…
Левка подошел к раскрытому окну и перегнулся через подоконник..
— А почему бы тебе не утешить любопытного соседа? — не успокаивался Стас.
— Да замолчи ты! — сказал Филипп. Негромко. Чтобы Левка не слышал.
Но Левка слышал. Он подошел к Филиппу.
— Ладно, старик. Ведь Феликс Орестович имел в виду Нину. Я рад за тебя…
Они молчали и курили. Теперь уже втроем.
Кто-то вытащил на улицу магнитофон и пустил на всю мощность. Бывают же такие добряки… «Он давно мышей не ловит, усмехается в усы, ловит нас на честном Слове, на кусочке колбасы…» Каждый думал о своем. А возможно, они думали о чем-то общем… Стало прохладно, но Филиппу не хотелось закрывать окно.
2
В кабинете не сиделось. Шанцов вышел в цех.
Опять боли в спине. Минуло столько лет, но в августе появляются боли. Ежегодно. Точно по расписанию. Ноющие, свербящие… В те времена операция на легком была редкостью, не то что сейчас. Рентгеновские снимки по-прежнему фиксируют инородное тело размером десять на пятнадцать миллиметров. Пуля или осколок… Трудно решиться на операцию, когда прошло двадцать лет. И почему-то боли начинаются в августе…
В цехе пусто. Рабочий день окончился. Между верстаками ходят уборщицы. Надрывно гудят пылесосы. Этот шум еще мирит Шанцова с пустотой цеха. Хорошо бы уйти домой раньше уборщиц. Но вряд ли удастся. Он ждет машину с аэродрома. Можно и завтра узнать о результатах испытательного облета аппаратуры, но ничего не поделаешь — привычка. И машина вот-вот подъедет, с аэродрома звонили…
Сегодня, как никогда, хочется поскорей уйти. Виноваты боли в спине. При ходьбе они стихают. И еще неприятности с тем парнем, Круглым. А может быть, в основном эти неприятности и виноваты, а боли так, чепуха. За двадцать лет к ним можно привыкнуть и не замечать. Но бешеные глаза этого парня! Чурка, чурка…
Хлопнула дверь. В цех вошли Рябчиков и шофер дядя Саша. Они несли длинный ящик с прибором.
— Один — нормально! У второго транс пробило. Только поднялись в воздух — раз и пробило, — сообщил Рябчиков. Он говорил грубовато, заранее переходя в наступление: в том, что пробило трансформатор, виноват был он, как настройщик.
Ящик опустили. Дядя Саша присел на него в терпеливой шоферской позе.
Шанцов отлично знал, что дело не в трансформаторе. Обычная история. Рябчиков не прочь еще раз подняться в воздух со второй станцией. За летные неплохо платят. А пойди докажи! Хлопотливая штука, когда у нахального парня золотые руки. Шанцов давно бы уволил Рябчикова, но ничего не поделаешь, он действительно способный настройщик. Найти бы специалиста и ко всем чертям прогнать Рябчикова с его сытой харей…
А Рябчиков понимает ситуацию. Нюх!
— Вот что, Леонтий Адамыч, неприятности у меня…
— Ничего не могу сделать, — перебивает Шанцов. Он понял, Рябчиков намекает на те наряды, что попали к Терновскому.
— Какое мне дело?! — раздраженно произнес Рябчиков. — Я работал сверхурочно! Ночами! Извольте платить, как уговорились.
Шанцов придвинулся к Рябчикову.
— Выпил?
— Ну.
— Что ну?! Выпил, спрашиваю?
— Пообедал. На аэродроме.
Дядя Саша углубился в путевой лист. Не будет же он объяснять, как отговаривал Рябчикова задерживаться на аэродроме.
Но Шанцов не стал ничего выяснять. Он повернулся и пошел вдоль цеха навстречу гудящим пылесосам, Рябчиков двинулся вслед, негромко твердя:
— Вы на выпивку не валите. У меня зуб болит, честно… Сто грамм, честно…
Шанцов остановился.
— Пошел ты… Сопляк!
Рябчиков сунул руки в карманы и сел на верстак.
— Напрасно, Леонтий Адамыч… Со мной ссориться не стоит, одной веревочкой связаны. В ваших же интересах замять дело с нарядами. А то, чего доброго, станет известно, что начальник цеха…
— Что, что начальник цеха?! — выкрикнул Шанцов.
— А ничего. Дружба дружбой… Ваша идея, а мне одному отвечать, что ли…
«Нет, он пьян. Иначе бы этого не сказал. А может быть, притворяется, так легче сказать то, что думаешь. Безопасней», — подумал Шанцов. Рябчиков слез с верстака. Его испугал вид Шанцова. Таким он еще никогда не видел начальника цеха. Пятясь, Рябчиков повернулся и, подойдя к ящику, крикнул дяде Саше:
— Бери! Чего расселся?!
Пустой цех напоминал пустой ночной трамвайный вагон. Вытянутый, с полукруглой крышей… Пустые верстаки, как пустые скамьи. Пустота! И боли в спине притупились… Значит, они связаны общей веревочкой. Он и Рябчиков?! Дело не в нарядах. Дело в ином! Этот сытый тип стоит с ним на одной доске. Как равный с равным! Нет, это получилось не сразу. К этому он, Шанцов, шел. А как? Не заметил! Будто в пустоте, вслепую… И ведь все выглядело нормальной, повседневной работой… Звонок будильника, завтрак, толкотня в автобусе, суматошный заводской день, вновь автобус, обед, телевизор и сон! Изо дня в день! К концу месяца все перепутывалось, но главное оставалось. А для кого?! Для Рябчикова или для того парня с сумасшедшими глазами и странной фамилией — Круглый?..
