— А тот я оставил. Спишу, — проговорил мужчина и взял кружку с чаем.
— Полбанки за мной! — крикнул Стас.
Мужчина согласно кивнул.
— Ты пользуешься кредитом, — усмехнулся Филипп.
— Меньше волокиты, — не уловив иронии, ответил Стас. — Иначе бегал бы день, оформлял требование. Великая штука полбанки! Если б Александр Македонский это учел, он бы покорил мир…
3
Установка подшипника затянулась до вечера. Оказывается, все это не так просто. Легче разобрать. Ушла домой Мария Константиновна. В лаборатории осталась заводская троица и Оля с Онегиным. Где-то прозвенел звонок. Раздался приглушенный гул: окончив рабочий день, расходились сотрудники.
— Сейчас в лабораториях начинается работа, никаких наводок и помех… Энтузиасты потирают дрожащие от нетерпения руки, — проговорила Оля.
Онегин кончил возиться в своем отсеке, оглядел перепачканных маслом Филиппа и Стаса и стал сверять схему. Оля была неутомима. Левка тянулся за ней. Они налаживали «Флокс». Стас то и дело отрывался от насоса и бегал давать консультации. Он лез маслеными руками в прибор, чем вызывал бурю негодования со стороны Оли.
— Устно предлагай, черт! Чувствительность загрублять не буду. Дело не в емкости…
Стас удалялся.
— Схема Пиккеринга неудачная. У старика маразм!.. — вслед кричала Оля.
— Закончу — обмозгуем, — отвечал Стас.
Они разговаривали так, словно находились на Марсовом поле, а не в лаборатории…
— Слушай, закругляй с одним делом, а потом возьмешься за «Флокса», — ворчал Филипп.
Стас утихал. Но ненадолго. Решили перебросить Левку к насосу, а Стас займется своей электроникой. Все равно его мозги там. Левка перебрался с явной неохотой. Можно подумать, что его волновал «Флокс».
Полчаса Стас молчал и рассматривал схему: Оля курила и листала какие-то справочники.
— Послушайте… А если взять схему мультивибратора, а к анодной цепи непосредственно подключить механический счетчик импульсов, а? — проговорил наконец Стас.
Оля соображала. Потом хлопнула Стаса по плечу.
— Ты гений! Сегодня мы изотоп испытывать не будем. Хватит возни с мультивибратором…
Онегин отложил книгу и подошел к Оле.
— Ты совсем бледная. На сегодня больше чем достаточно.
Оля подняла голову от набросанной Стасом схемы.
— Да? — В ее глазах что-то притушилось. — Возможно… Я действительно чувствую слабость…
Оля встала и вытащила из шкафчика светлый плащ.
— Когда поздно возвращаюсь, я в автобусе строю глазки какому-нибудь мужчине. И тот с козлиной бодростью меня провожает до самой парадной… У нас перед домом пустырь, через него я боюсь ходить одна.
— Ну, а мужчина?
— Назначаю свидание где-нибудь возле метро, чтоб, не дождавшись, ему было бы легче возвращаться…
— Какой гуманизм, — вставил Стас.
— Они клюют на мою челку, — продолжала Оля, медленно надевая плащ.
Только теперь стало заметно, какое у нее бледное лицо. Левка нетерпеливо переступал с ноги на ногу. Как скаковая лошадь перед стартом.
— Ты б пошел проводил Олю, — предложил Филипп. Вторично предлагать Левке было не надо.
Когда Оля и Левка вышли, Филипп спросил у Онегина:
— Что с ней?
— Дозу схватила. Сто рентген сразу. Даже непонятно, каким образом… Вернулась из командировки — и на тебе…
— Ну и что?! — Стас поднял голову.
— Ничего. Надо беречься… А она видите какая?
Капля олова сползла с паяльника и прижгла Стасу палец. Филипп врубил питание. Дробный перестук насоса срезал тишину лаборатории…
4
— Что она пишет?! Неужели нам нет привета? — Новер становился на пуанты и заглядывал через плечо Филиппа. В нос Филиппу ударил запах кислых щей и пережженного кофе. Он чуть отодвинулся от Новера и продолжал чтение.
— Пишет, что подвернулась путевка на двенадцать дней, — оторвался от письма Филипп.
— А как же служба?
— Пишет, что согласовала. Просит вас поцеловать. Считайте, что я это сделал.
— Ах, как мило, — залепетал Новер. Он был счастлив вниманием матери Филиппа.
Из комнаты вышла высокая и не по годам стройная Нина Павловна Ковальская. Жена и в прошлом партнерша Новера по классическому дуэту. Сам наследник Константин подарил ей когда-то треснувшую камею. Нина Павловна клялась, что камея треснула уже во времена нэпа. Камею хранили как реликвию вместе с остроконечной буденовкой — подарком кавалерийского батальона. Дата — 1919 год. От того же батальона Новеру достался один хромовый сапог. «Когда дарили, была пара», — уверял Новер… Забавные старики. От них пахло воспоминаниями и нафталином…
— Феликс Ковальский вы сдали кастелянше узел с бельем? — спросила Нина Павловна. Она обращалась к мужу на «вы», по имени и фамилии. Удивительно, от этого старый Новер сбрасывал полвека…
Филипп знал «кастеляншу» — дворничиху Лизу. Она подрабатывала мелкой стиркой у актеров бывших императорских театров. Дворничиха была горласта и держала своих клиентов в страхе.
— Дворничихи нет дома, — ответил Новер. — Ты знаешь, Нинуся, Александра Федоровна выхлопотала себе путевку на двенадцать дней. Я так счастлив…
— Двенадцать дней? Очень жаль! — веско проговорила Нина Павловна.
Намекает. Какое ее дело?! Будто Филипп ходит в коротких штанишках. Почему он поздно возвращается?! Где он вчера ночевал?!
— В нашей квартире живут порядочные люди, — продолжала Нина Павловна, глядя на Новера, но обращаясь к Филиппу. — .Жизневы — интеллигентные рабочие люди. Мы — пенсионеры. Александра Федоровна — труженица. А вы?! Пользуетесь, что мать за столько лет поехала отдохнуть… Спрашивается, где вы ночевали эту ночь? Ведь вы еще мальчик!
— Конечно, если Феликс Орестович приходит поздно, вы наверняка уверены, что он уснул в бане, — отрезал Филипп. Ему еще ни разу не доводилось говорить с Ниной Павловной на эту тему. Он грубил от неловкости.
Филипп понимал: этот разговор Нина Павловна затеяла не из любопытства. Ковальские любили Филиппа. Мама говорила, что они три года водили его в детский сад. Уводил Новер, приводила Нина Павловна. Три года. Мама работала в Сланцах и дома почти не бывала.
— А вы знаете… я женюсь, — неожиданно проговорил Филипп.
Это было слишком неожиданно. Нина Павловна перевела взгляд с Новера на Филиппа.
— Когда?
— Хоть сегодня.
— Боже мой… Я думала, вы просто встречаетесь с девушками. — Нина Павловна смутилась. — Она хорошенькая?
— Очаровательная, — ответил Новер. — Я ее видел как-то.
— А сколько ей лет?!
— Она старше меня.
— На много?
— На пять лет.
— На пять. Тогда это серьезно! — воскликнула Нина Павловна. — Как все странно. Я не вынесу…
Она ушла в свою комнату. Феликс Орестович топтался на месте. Филипп улыбался.
— А с письмом газету не принесли?
— Нет, не принесли…
Новер многозначительно вздохнул и ушел. Филипп побрился, переоделся, выключил приемник и осторожно запер комнату. В руках он держал огромный пакет, перевязанный бельевой веревкой. Ковальские когда-то подарили ему детскую лошадку. Ее можно подарить сегодня вторично. Только бы не наткнуться на стариков. Как бы не так! Проклятая привычка прощаться, когда Филипп уходил! Будто он им сын, внук, племянник!
— Что это за сверток? — поинтересовался Новер. Из-под бумаги пробивался вздорный лошадиный хвост. Как кусок пакли. — Ведь ей уже под тридцать, — ошеломленно добавил Новер.
— У нее есть дочка.
Очередной вопрос замер у Новера.
— Не говорите об этом Нине Павловне. Покамест, — попросил Филипп. — Впрочем, как хотите…
Лошадиный хвост зацепился за скобу замка. Новер его освободил и глубоко вздохнул.
5
Филипп поставил сверток на пол и принялся рассматривать россыпь звоночных пуговок. Красные, желтые, белые, черные… Он позвонил. Дверь открылась мгновенно. Нина стояла около двери. С ней девчушка в коротеньком сиреневом платье. Девчушка смотрела на Филиппа забавными глазенками без бровей… То есть брови были, но светлые-светлые.
